В итоге, мы можем обратиться к вопросу о честности и порядочности Роджера. Как уже указывалось выше, на протяжение всей развиваемой Мортимером карьеры между строк постоянно прочитывалась тяга к естественной справедливости. Он был готов действовать вопреки интересам соратников-лордов и даже короля, руководствуясь моральными основами, но не готов позволять этим основам стать добычей эгоистичных вельмож с наполовину монаршей кровью в жилах, таких, как Томас Ланкастер и его брат, Генри Ланкастер. Правомерен спор, что чувство естественной справедливости продолжало сопровождать Мортимера до 1329 года, когда он крайне справедливо поступил по отношению к приготовившимся взяться за оружие под крылом Генри Ланкастера. Но после этого, летом 1329 года, в период вернувшегося кризиса, заставившего его испугаться утраты власти, а Эдварда Третьего — восстать против Роджера более откровенно, оспариваемое ощущение справедливости ушло в тень. В 1330 году Мортимер превратился в пугающий пример человека, развращенного и влиянием, и страхом. В них заключается трагедия его последних лет, ибо по природе Роджер тираном не был. Он верил в рыцарскую добродетель, в ее идеалы и в долг перед Короной. В романтику книг Артуровского цикла и в благородные подвиги предков. Но в какую бездну отчаяния выпало ему заглянуть на исходе земного пути, что Мортимер все это предал: суверена, страну, рыцарство, его обеты и справедливость? Понимание им свершившегося в последние мгновения жизни доказывается дошедшим до нас единственным обрывком признания у виселицы: признания, что граф Кент оказался жертвой сплетенного Роджером заговора. Мало что концентрированнее по осуждению можно сказать об историческом деятеле, чем то, что он в твердом уме и доброй памяти поступал, соблюдая личные интересы, и противодействуя рассматриваемому им, как добродетельное, справедливое и правильное.

То, что Изабелла выбрала погребение в свадебном платье, подтверждается длительностью его хранения в течение более, чем пятидесяти лет.

Надеюсь, читатели не будут жалеть, что я использую эту страницу для выражения признательности следующим личностям. Прежде всего, моей супруге, Софи, за ее терпение и понимание, и моим детям, Александру и Элизабет, несмотря на недостаток у них обоих данных качеств. Во-вторых, моему агенту, Джеймсу Джиллу, за его решение того, что книга стоит быть написанной, Уиллу Салкину, за согласие с ним, и Йоргу Хенсену, за помощь в приведении работы к ее окончательной форме. В-третьих, Полю Драйберу, за разделение части его исследовательского труда, посвященного Роджеру Мортимеру, и обсуждение многочисленных исторических вопросов, и и Барбаре Райт за ее ценные предложения и исправления, в особенности, относящиеся к запасникам Уигмора. В-четвертых, Брайану и Джею Хаммондам, за их советы, помощь, и действия по воодушевлению. В-пятых, Заку Реддану и Мэри Фосетт за примирительные шаги в направлении семьи, когда следовало отправиться в связи с исследованиями в Лондон, и за вытекающий из этого ущерб их собственности и дому. И, в конце концов, опять моей жене Софи, за то, что она продолжает мне улыбаться и от души целовать появляющиеся проблемы в нос.

Вигморский замок — резиденция Роджера — гравюра Самуэля и Натаниэля Бак, 1731 год, через девяносто лет после его частичного сноса.

 Вигморский замок, как он мог выглядеть в середине XIV века, после завершения программы реконструкции Роджера. Реконструкционный чертеж Брайана Байрона.

Екатерина Мортимер, одна из восьми дочерей Роджера. Она вышла замуж за Томаса де Бошампа, графа Уорика, с которым была похоронена в церкви Святой Марии в Уорике в 1369 году.

Печать Роджера (слева) и его старшего сына Эдмунда, на которых изображен семейный герб. Они приложены к документу, в котором Эдмунд передает определенные поместья своей трехлетней жене по случаю их свадьбы в 1316 году.

Изображения Изабеллы того времени встречаются редко. Это изможденное лицо — одно из немногих, которые с уверенностью можно отнести к ней. Оно изображено на той же гробнице в церкви Уинчелси, что и лицо Эдуарда II, воспроизведенное далее.

Считается, что эта резьба в соборе Беверли изображает Изабеллу. Окончательных доказательств этому нет, но она напоминает несколько голов королев начала XIV века, которые, вероятно, являются стилизованными изображениями Изабеллы или Филиппы

Геннегау

Ноттингемский замок, как он мог выглядеть в XVI веке. Хотя туннель, который сэр Уильям Монтегю использовал, чтобы проникнуть в замок и захватить Роджера, сохранился, сам замок был почти полностью разрушен в XVII веке.

Замок Трим – самый большой замок в Ирландии – был резиденцией Роджера в этой стране. Как и Вигмор, после смерти Роджера он редко использовался в качестве резиденции, и руины в основном принадлежат зданиям, которые были современниками Роджера.

Солар замка Ладлоу, построенный Роджером в ожидании визита Изабеллы и молодого короля 2 июня 1328 года. Он расположен на противоположном конце большого зала от старого солара, где, вероятно, проживала жена Роджера, Джоан.

Эдуард II: лицо с изображения на его могиле в Глостерском соборе.

Эдуард II: лицо с могилы члена семьи Алард в церкви Уинчелси.

Роджер и Изабелла со своей армией в Херефорде (на заднем плане казнь Хью Деспенсера). Эта иллюстрация из копии хроники Фруассара датируется 1460-ми годами — более чем через 130 лет после события — но она показывает, как читатели позднего средневековья представляли себе эту пару в ходе их вторжения.

Письмо Фиески [AD Hérault, G 1123]: «один из самых замечательных документов во всей английской средневековой истории» (Г.П. Куттино). 

Маршруты сэра Роджера Мортимера, 1306–30