— Можно найти новых союзников

— Кого?

— Верхоянские стоят между нами и севером. Да и потребуются они нам в дальнейшем не раз, как союзники.

Я не унимался:

— Но вы же выбили у них свой крейсер?

— В совете до сих пор не все согласны.

— Но?

Федор улыбнулся:

— Вот и сам уразумел. Адамату и Оресту более интересны будущие прибыли, чем наш «Нахрап». Лодью можно новую построить, а город вот он — перед ними.

— Ну и еще нам здорово помогло злато. Если бы мы не нашли столько, то все могло обернуться по-другому.

А ребята откровенны со мной. С чего бы это?

— Крейсер бы не отдали?

— Заставили бы еще пару лет поработать на них.

— У вас иные планы?

— И ты в них есть. Так что наша встреча неслучайна.

Я не совсем понял, зачем Вениамин сказал об этом, а дальше стало не до того. Голова буквально разорвалась от ужасающей боли, и я провалился в беспамятство.

— Где я?

Башка все еще раскалывалась. Такое впечатление, что мне в голову заворачивали раскаленные саморезы. Затем появилось ощущение прохлады. Кто-то ласково обтирал мне лицо мокрой тряпкой.

— На лодье, любый!

— Мила?

— Он очнулся!

Вскоре рядом послышался взволнованный голос Пабло и более тихий нашего кока Мирояра.

— Ты как, друг?

Я отпил из чашки и только затем смог ответить:

— Что со мной?

— Тебя отравили! Я это еще им припомню!

Мне пришлось погрузиться в раздумья. Нет, это точно иное. Затем услышал мерно работающий двигатель. Мы шли по реке. Уже утро?

— Все не так. Это… ведовоство.

Послыгался горечный возглас Мирояра:

— О том и молвю! Но слухать не хочут.

— Надеюсь, вы из-за меня не поругались?

Пабло был недоволен, но буркнул:

— Нет. Но решили воспользоваться оказией и выйти раньше. Ночи сейчас короткие, завтра к вечеру будем в Портюге. Там тебя вылечат.

Наконец, у меня получилось разлепить глаза. Егер нервно вышагивал по нашей маленькой каюте, слева сидела испуганная Милорада. Наш кок высился далее. Он был тих и задумчив.

— Мирояр, ты ведь понимаешь в ведовстве.

— Больше их.

Затем я рассказал о симптомах боли. Мирояр выслушал меня предельно внимательно, затем ушел и вернулся чуть позже в Варихой. Он обратился к Пабло:

— Готовьте верхнюю палубу на морде. Помыть ее с щелоком и накидать туда свежих трав.

Наша хозяйка подошла к девушке:

— Мила, ты слышал о танце Ворожей?

Моя жена заметно побледнела, но молча кивнула.

— Варя, свари зелье и объясни ей все.

Пабло неожиданно взорвался:

— Яр, ты совсем из ума выжил⁈ Волховать на рейдере!

— В Обители очистим насад. Иначе его можем не довезти. Напасть серьезная. Поверь мне.

Хорошо, что женушку уже увели. Вот слез бы было! Меня весть о близкой смерти не так тронула. Просто стало горько, что оставлю ее опять одну. Мой товарищ ничего не ответил, лишь тяжкой вздохнул и вышел из каюты.

— Не бойся. Любовь Милы сильнее ведовства. Оно очень сильное, но тот, кто его на тебя наслал, не ведал, что ты природный перунец. Волхву можно выгнать из тебя.

Час от часу не легче.

— Кому я помешал?

— Не ведаю. Дар я свой давно потерял, как ушел от чернецов. Так что тебе не помощник.

Вот незадача! Как ни странно, но от простой воды мне стало легче. Или она была непростая? Но размышлять не получалось.

— Бус обладает даром. Каким не знаю.

Мирояр покачал головой:

— Не по его ряду такое творить! Некто волшбу тайно творит. И не сам, а привел чаровника к тебе.

Неужели та ведьма? Мое присутствие мешает ей какой-то афере? Кто за ней стоит? Главный финансист или некто иной. Думать становилось все сложнее. Сквозь забытье, которое нельзя назвать умиротворяющим, я услышал мольбу Милы:

— Дайте ему еще зелья!

— Нельзя, милая, оно убьет его.

Дальше ничего не помню, какой-то бесконечный кошмар с непрекращающейся болью.

Как очнулся на палубе, не помню. Наверное, разбудили звуки барабанов. Я ощутил прохладу, идущие от реки, и почуствовал под собой мокрые доски палубы. «Нахрап» шел прямо в полутьме. Отблески зари еще оставались впереди, этот предрассветный час некоторые люди величают временем Волка. Когда граница между Явью и Навью стирается и открывается некий переход между двумя мирами. Слышал от знакомых врачей, что большая часть смертей в больницах происходит именно в эти часы. Внезапно ощутил, что и сам оказался где-то посередине. Застрял между мирозданиями жизни и смерти. Обидно вот так умереть перед порогом новой жизни.

Мысли в голове шли как-то отрешенно. Как будто и не сам думал. Затем я заметил Милораду. Она стояла на самом носу крейсера. Тут имелся пятачок на возвышении между башней орудия и форштевнем. Больше вокруг никого нас не было. Барабаны били в определенном ритме, но я не сразу понял, что моя молодая жена танцует вокруг некоего шеста, установленного на носу. Улыбаться сил не было. Увидеть пол-дэнс в такой обстановке! Но затем меня захватил этот странный танец. Видимо, в обычной жизни его совершали вокруг специального жертвенного столба.

Откуда Мила знает его? И с такой гибкостью вьется вокруг металлической жерди? Еще оборот, еще один. Ее лицо бесстрастно, она полностью отдалась танцу.

Стук барабанов поменял ритм, и меня начало резко знобить. Он попал в ритм моего сердцебиения. В какой-то момент танце стал быстрей и яростней. Кручение вокруг столба усилилось. Милоража сбросила рубашку и осталась совершенно нагой. В робких сумерках уходящей ночи и нарождающегося дня ее тело белело на фоне тьмы. Я никогда и не видел ее такой, вот так во всех подробностях. Гибкое туловище вилось вокруг шеста, как змея, а босые ноги выбивали странную чечетку на палубе. Волосы развевались, лицо было отрешенным. Как будто девушка находилась в трансе.Но глаза горели, как два фонаря. Что с ней?

Глубокий изгиб тела, резкий оборот вокруг шеста, и мою голову пронзила ужасная боль. Как тяжко! Вышло! Что? Из головы абсолютно наяву на палубу выпал маленький золотистый гвоздик. Еще один! С каждым оборотом из меня сыпались «гвоздики», с шипением падая на мокрую палубу. Наконец, в какой-то момент в изнеможении валюсь на охапку душистых трав. Сил нет даже для того, чтобы поднять голову.

— Зелье давай!

Ощущаю живительную влагу на губах. С каждым глотком голова проясняется, а тело получает силу. Вот я уже сам держу братину с напитком и жадно глотаю варево из носика.

— Люба моя!

Еще живительней оказался ее поцелуй. Близкое и нагое тело откровенно волновало.

— Ожил касатик! Накинь ему, да и сама оденься.

Лицо Милы вспыхнуло, и она подскочила. Я только сейчас заметил, что мое достоинство пришло в боевую готовность. Значит, живу!

За день я немного оклемался. После сеанса пол-дэнс на носу мою тушку отнесли в каюту. Туда и завтрак доставили. Затем по очереди заходили близкие товарищи, пока Мила всех не выгнала. Затем заснул и проснулся к ужину относительно бодрым. Мирояр показал мне очень тонкие иголочки, что он нашел на палубе. Вот они «гвоздики»!

— Знаешь, что это?

Бывший житель волховского Вихора покачал головой.

— Не ведаю. Тонкое ведовство!

Я задумался, как их мне в голову сунули? Да так, что я не заметил? Вот и жена подозрительно поглядывает.

— Не помню, чтобы кто-то близко подходил.

— Надо людей, знающих поспрошать. Вечером будет в Портюге, завтра в Обитель сходим и попытаем.

Во время обряда всю команду разогнали по каютам. Да и особо желающих торчать наверху не нашлось. Народ в целом волшбу недолюбливает. Если не сказать больше. Но клин клином вышибают. Так что в рубке остались лишь два старика. Кормчий и сам кок. Вечером меня вытащили на палубу, где меня приветствовала вся команда. Только сейчас я до конца осознал, что дорог для них, как и они мне. Пабло и Белояр постоянно подтрунивали. Мол, я так специально устроил, чтобы передо мной голая дева танцевала. Вариха ругалась на охальников, Милорада радостно улыбалась. И все мы смотрели вперед. Пушлахту, передовой форпост речной стражи уже прошли, издав радостный гудок. Механики не смогли удержаться и даже прибавили ходу.