— Протока, Слава, действуй!

Вениамин, не скрывал ехидства. Все уже были в курсе, чего я так нетерпеливо дожидался. Тут же метнулся на кормовую площадку, называемую «казенкой», где дежурный караульный уже протягивал мне сетку на длинном шесте. Ею обычно пользовались при ловле рыбы. Чем, собственно, и были заняты стоявшие на кормовой площадке караульные.

С западной стороны протоки потянулась лесополоса с высокими деревьями, дававшими густую тень. В воде появились водоросли, лилии и кувшинки. Вот какие цветы имел в виду Синебрад! Поначалу у меня не получалось ничего зацеплять. Крейсер шел слишком ходко. Но понемногу я приноровился ловить оторванные бурунами кувшинки на самой корме. В последний рывок в сетке внезапно оказались две здоровенные рыбины. От неожиданности чуть не упустил.

— Бросай сюда. Нерля, хорошая рыбка. Неси сразу в поварню. Пусть засолят.

Пока я рассматривал прыгающую по палубе рыбину, караульные подали заострённый прут. Собрал цветы в охапку, взял прут с нанизанным на нее уловом и двинул в поварню, куда вела отдельная дверь.

Встретила меня в камбузе сама Варена, помощница Мирояра, и домохозяйка лодьи. Что-то вроде нашего завхоза. Сначала она разглядела мою физиономию и скуксилась, затем обратила внимание на цветы и сразу расцвела.

— Долго же ты думал, ухажер! Рыбу клади сюда и бери нож.

— Это еще зачем?

Повариха нарочито глубоко вздохнула.

— Вот молодцы пошли. Ни в любовных утехах не соображают, ни даже цветы нарезать красиво не могут.

Варена начала ловко отрезать длинные стебли и лишнюю растительность с местного подобия кувшинок, затем сделал связку. Вскоре у меня в руках был увесистый букет.

Я растерянно пробормотал:

— Благодарствую.

— Держив кувшин! Воду сам найдешь? — повариха отвернулась и полоснула по рыбине. — Удачно ты поудил, рыба с икрой. Потом вас обоих угощу. Да что ты стоишь, Мила в поварне сейчас, шевелись, дурень!

После вахты и ужина я нашел укромный уголок на палубе, чтобы почистить оружие, предвкушая вечерний разговор с девушкой. Кроме цветов, на столике скромно лежал энергетический батончик, что остался у меня из того мира. Перед этим мы устроили стрельбы по налетевшим внезапно со стороны пустыни черным птицам. И их наскок отбили и потренировались. Заодно изучал устройство «Самопалов», что парни из дружины чистили рядом.

— Это ты путник?

Напротив меня остановились оба «испанца».

— С кем имею честь?

Рено хлопнул земляка по плечу и заржал:

— Я тебе говорил, что он такой же наглый, как и Перунец.

Прибывший вчера на борт крейсера молодчик покачал головой:

— Олега не трогай. Он много для нас сделал. Я Пабло. И у меня есть к тебе пара вопросов.

Я поднялся и с интересом уставился на егера. Вблизи он смотрелся старше.

— Говори, раз пришел.

Пабло немного изменился в лице, Рено отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

— Ты точно, путник, раз егеру отвечаешь так борзо. Давно к нам?

— Недавно. Четырех седьмиц не прошло. Но впечатлений хватило. Второй вопрос?

Брови у Пабло удивленно поднялись, но фасон он держал и задумался. А вот нечего было выделываться и говорить про два вопроса. Затем на него снизошло некое озарение, и егер выпалил:

— Был в твоем мире такой Иосиф Виссарионович?

— Товарищ Сталин, что ли?

Теперь мы, пораженные одновременно вопросом и ответом, встали напротив друг друга. Первым пришел в себя Пабло, ошарашенно прошептавший:

— Рено, он из мира Перунца. Совпадений не бывает. Как такое возможно?

Не успели мы порадоваться и поразиться свершившемуся открытию, как мои глаза заметили возникшую в одно мгновение в обивке носовой надстройки дырку. Затем послышался чей-то крик, и меня крепко ударило по башке. Да что же такое!

Проснулся я оттого, что кто-то вазюкал по моему лицу мокрой тряпкой.

— А!

Подскочил резко и чуть не ударился о верхнюю лежанку. В голове сразу треснуло и от макушки до челюсти пробило острой болью. Да как-то? В этом мире меня почему-то постоянно бьют по голове. Потом вспоминаю дырки на обшивке и с ужасом осознаю, что в нас стреляли. Меня ранило? В голову?

— Не трогай! У тебя там шишка, сейчас холодное приложу, — ласковые руки укладывают обратно на подушку. Голове сразу становится прохладно и хорошо. — Попей отвару.

Только сейчас мои глаза сфокусировались, и я вижу маленькие ладошки, что держат мою титановую кружку. Откуда она здесь? То есть не Милорада, а кружка? Отвар, настоенный на травах, как будто омывает меня изнутри. Становится заметно легче, голова перестает кружиться.

— Благодарствую!

Сил уже хватает, чтобы перехватить ее ладони, слегка погладить и поцеловать. Затем замечаю затуманенное лицо девушки. Она выглядит одновременно смущенной и довольной.

— И тебе за одолень-траву. Никогда такой красивой не видала.

Тут мой «переводчик» не срабатывает. Так они, что ли, кувшинки называют? Затем вспоминаю последнее мгновение и дергаюсь:

— Что случилось? Где наши?

Меня мягко кладут обратно на подушки. В голове снова всполохи боли. Сотрясуха, не меньше. Так, обидно, что мы почти у цели, а я выведен из строя.

— Я сейчас.

Девушка исчезает в двери.

Через минуту в каюте появляется Ерофей.

— Привет герою.

Мрачно прсматриваю на руководителя рейда.

— Шутить изволите?

— Почему? — инженер садится на стул и внимательно меня рассматривает. — Это ты почуял, что нас обстреливают с берега, и тревогу поднял.

— А это тогда что? — осторожно указываю на затылок.

— Это, — Ерофей улыбается. — Да матрос молодой неудачно прыгнул, тебе по башке его винтарем прилетело. Но все живы и здоровы.

Мрачно роняю:

— Я вот в этом не уверен.

Ерофей заливисто смеется, затем смахивает слезы и уже более серьезным тоном замечает:

— Дай посмотрю, что там у тебя. Мы ночь тебя не беспокоили. Деваха твоя за тобой ухаживала. Как себя чувствуешь?

В ответ жалуюсь:

— Башка болит. По ней в вашем Беловодье постоянно прилетает. Прямо напасть такая.

— Потому что она у тебя умная. У перунцов чуйка выше всяких похвал. Так что не ругай Беловодье. Оно тебя спасает.

Пока я хмуро соображаю, к кому меня опять причислили, наш начальник разводит в кружке ядовито-желтый порошок.

— Чем меня травить собрался? И есть ли на борту сертифицированный лекарь? Эй, мне нужен правильный доктор!

Ерофей протягивает кружку и убедительно просит:

— Сначала выпей, потом поговорим. Да не бойся ты, состав проверенный. Будешь смеяться, но заговоры и местные приметы работают намного лучше ученой фармакологии.

Последнее слово я понял по наитию. Похоже, начинаю понимать язык «инженеров» еще лучше. Ха-ха, надо чаще бить меня по башке! Но внезапно становится легче. Тошнота и головокружение начисто исчезают. В глазах яснеет.

— Ух ты! Травы, говоришь, заговоренные?

— Смотря кем и как. Но дьявол меня подери, каким образом, но здесь это срабатывает. Никогда бы не подумал, что настой, анчутки знает на чем, поднимает с постели почти умершего человека. Вот и начал интересоваться местным знахарством, свитки почитывать, навещать в портах Великой местных ведунов. Слушай, Слава, а из чего эта кружука сделана? Металл больно странный и легкий до невозможности.

Вопрос, конечно, интересный, и ответить на него не так легко, как думается. «Переводчик» здесь не помощник. В местном наречии количество металлов ограничено, многие слова и вовсе схожи. Злато, серебро, медь, железо, олово. Так что я поступаю по-другому. Прошу подать мне планшет, в котором остались карандаши и блокнот. Ага, Штирлиц был на грани провала. Затем как можно тщательней пытаюсь нарисовать периодическую таблицу Менделеева.