– Могу я спросить тебя кое о чём?

Горецвет с трудом поспевал за Руженой, но всё равно умудрялся найти время для разговоров.

– Спрашивай, – милостиво разрешила она, ускоряя шаг.

– Ты ведь появилась в Большом Ручье в тот год, когда была последняя зима?

– Верно, так что зимы я никогда не видела.

Никто не знал наверняка, почему однажды зима не наступила. С тех пор прошло двадцать лет, и год теперь состоял всего из трёх сезонов и девяти месяцев.

– Сомневаюсь, что ты помнишь что-то из своей жизни до деревни.

Ружена усмехнулась.

– Верно. Мне было всего несколько месяцев. А ты? Ты же старше меня, верно? Тебе доводилось видеть зиму? Ты её помнишь?

Горецвет помедлил с ответом.

– Мне было три года, когда зима исчезла. Но я помню холод и снег. Еды становилось меньше, и меня кутали в несколько слоёв одежды, но всё же… есть и хорошие воспоминания. Игры в снежки с братьями и сёстрами, катание на санях.

Ружена замедлилась, позволяя гусляру нагнать её. Он сказал то, чего она не ожидала, но за что не могла его не уважать.

Спустя пару лет после исчезновения зимы, люди перестали её ждать. Они решили, что это – подарок от богов. Что они хотят сделать Явь – мир людей – больше похожей на Правь, где жили сами. Что люди этого достойны. Ведь в Прави, как всем известно, зимы не бывает.

И это стало чем-то вроде неписаного правила – нельзя говорить о зиме по-хорошему. Нельзя вспоминать о том хорошем, что произошло с вами зимой. Нужно забыть о зимних праздниках и зимних забавах. Зима – это плохо, это что-то страшное, как Мрак и Навь. Об этом лучше вообще не вспоминать.

Все в Большом Ручье и других деревнях придерживались этих правил. Балуй не раз ругал маленькую Ружену за то, что она расспрашивала о зиме. Вернее за то, что обычных ответов ей было недостаточно. «Это жестокое время года», «хорошо, что его больше нет», «снег был просто жуткой штукой», «сейчас намного лучше».

«Да, – отвечала на это Ружена, – но какой именно она была? Как вы жили во время зимы?»

«Плохо!» – Отрезал её собеседник и уходил.

Или жаловался на девчонку Балую и та снова получала от дяди.

И вот Горецвет так просто признал то, что у него много хороших воспоминаний о зиме. От этого Ружена прониклась к нему симпатией. И всё-таки ни на секунду не забывала, что пока доверять ему не стоит.

Они услышали шум ручья прежде, чем увидела деревню. Ружена улыбнулась. Большой Ручей ей нравился, и она была рада, что непутёвые родственники подкинули её именно сюда, а не в любую другую из шести деревень.

Большой Ручей состоял из шестнадцати дворов, и Ружена владела самым маленьким из них. После смерти Балуя к ней перешёл его дом, но три года назад тот сгорел. Староста настаивал, что это случилось по неосторожности самой Ружены и она, понимая, почему он это делает, согласилась. Хотя, так же как и ему, ей было прекрасно известно, что дом подожгли.

Далеко не все в шести деревнях Медового леса любили Ружену. На самом деле, таких набралось бы человека три, включая Веселину и старосту. Половина её принимала, другая просто терпела. Но нашелся бы десяток человек, которые желали ей зла.

Среди них были, например, дальние родственники Балуя из Малого Ручья, которые могли бы получить его дом после смерти старика, если бы не она. Было и несколько семей, мечтавших видеть своих детей учениками Балуя, чьи планы спутало появление Ружены.

Бортничество очень почиталось среди людей Княжества Дубравного. Считалось, что чем больше времени в лесу проводит человек, тем ближе он к богам. А пчела так и вовсе тварь, созданная сразу тремя богами. В детстве Ружене очень нравилась история о том как Лесьяр, создавая всё живое в Яви, позволил своему брату Светозару, богу солнца, тоже создать что-нибудь.

Светозар создал пчелу, но, в отличие от Лесьяра, не позаботился о том, чтобы его творение приносило пользу, не встроил его в круговорот жизни. Тогда именно их сестра, Златоцвета придумала мёд и то, как пчёлы будут его собирать. А Лесьяр помог ей воплотить эту идею в жизнь.

Бортники всегда были уважаемыми людьми. Тем сильнее для многих оказался удар, когда Балуй взял в ученицы найдёныша, Ничью дочь.

Так что дом сгорел, и Ружена сделала вид, что сама в этом виновата. Дала тем, кто этого хотел, выместить свою злость. И действительно, после этого напряжение значительно спало. Оставив её без дома и позубоскалив всласть, люди, желающие ей зла, успокоились. Большим успокоением для них служило и то, что новый дом, построенный с помощью добровольцев из шести деревень, был намного хуже. Ружена подозревала, что беднее его во всех деревнях не сыскать. Но как бы ни жаль ей было старого дома Балуя, свои чувства и мысли она держала при себе.

После пожара она, однако, решила, что больше ничего никому не спустит – они и так достаточно у неё забрали.

Мысли Ружены вернулись к борти и голове грифона, но она пока отогнала их. Сначала нужно разобраться с Горецветом.

Все дома в Большом Ручье имели первый нежилой этаж. Лестница с высокими ступенями обычно вела в сени, а уже оттуда, через высокий порог, можно было войти в избу. Но в доме Ружены нижнего этажа не было. В маленькие сени вело крыльцо в одну ступеньку.

Она пригласила гусляра входить и сама зашла следом. Как всегда, первым делом она поклонилась красному углу, где стояли резные идолы: троица Лесьяр, Златоцвета и Светозар и, чуть в сторон, Гром – главный бог – и Жива – богиня жизни и исцеления.

Краем глаза Ружена заметила, что Горецвет и не думал кланяться. Взгляд, брошенный им на красный угол, был почти неприязненным. Ей стало не по себе. Кто он такой? В чём так винит богов, что не хочет склониться перед ними?

Сняв с плеча верёвки и убрав свои инструменты, Ружена достала скромный ужин и жестом пригласила Горецвета садиться за стол. Еды у неё осталось не так уж много, но не поделиться с гостем, пусть и незваным, было бы грубостью.

– Итак, теперь ты можешь мне рассказать, зачем пришёл.

Гусляр отодвинул еду, к которой почти не притронулся. Только сейчас она заметила, что тот жутко волнуется.

– Прежде ты должна пообещать мне, что выслушаешь. И не выставишь меня из дома как только я начну рассказ. Прямо сказать, он больше похож на те истории, о которых я пою, играя на гуслях, чем на то, что могло бы произойти в реальности.

Ружена посмотрела на него с подозрением, но слово дала. Решив, что действительно может относиться к его истории как к одной из тех песен, которыми веселят толпу на праздниках и ярмарках.

– Ты появилась здесь из ниоткуда двадцать лет назад. А я точно так же появился из ниоткуда на пороге приюта двадцать три года назад, на исходе листопада. Звеня нашла меня в траве рядом с домом. Она сама рано лишилась семьи и, получив возможность, стала помогать другим сиротам. Кто бы меня там ни оставил, он знал, что делает.

Ружена слушала, макая хлеб в мёд. Да, их истории похожи, но сколько детей брошены родителями? Сколько из них подбросили туда, где, как думали, о них позаботятся?

– Я вырос, покинул приют, выучился играть на гуслях, стал странствовать по Дубравному, зарабатывая струнами и голосом. А два года назад пришли видения.

Она нахмурилась.

– Видения?

Гусляр кивнул.

– Я понимаю, как это звучит. Поначалу я и сам отнёсся к ним с недоверием, решил, что это просто сны. А потом они стали появляться всё чаще и чаще. Сколько раз можно видеть один и тот же сон? Я вот смотрел его каждую ночь целый год. И решил, а почему бы мне не послушать голос из видения? Если я приду туда, куда он велит и не найду Ружену, бортника из Большого Ручья, значит, это действительно просто сны. А если найду...

Горецвет замолчал, вертя в руках уже пустую чашку.

– Хочешь сказать, боги отправили тебя за мной? – С сомнением спросила Ружена.

Горецвет нервно облизнул губы.

– Вот мы и подошли к самой сложной части. Боги, да не совсем.

Она покачала головой.