— Я еще раз повторяю: вы ошибаетесь, если полагаете, что это блажь беременной женщины, — теперь-то до меня доходят многозначительные намеки Инны Анатольевны. — Я все хорошо обдумала, и мы все однозначно решили.

— Это вы сейчас так думаете, под влиянием гормонов, — усмехается женщина.

— Вы уже переходите границы, — Богдан долго смотрел и слушал наши препирательства и не выдержал.

— Я хочу как лучше, — парирует женщина.

— То есть, по-вашему, лучше, чтобы мальчик был в детском доме? — Богдан встал. — По-вашему, лучше, чтобы никто и не пытался. А вдруг не получится? Так, получается?

— Вы утрируете и вырываете слова из контекста! — директриса тоже вскочила. Еще чуть-чуть и Богдан просто поругается с Инной Анатольевной.

— Давайте успокоимся и попробуем договориться, — я понимаю, что скандалом и криками тут ничего не добьешься. — И вы, и мы хотим для Пети только хорошего и постараемся сберечь его моральное спокойствие и психическое здоровье.

Женщина с размаху плюхнулась в кресло, а я положила руку поверх руки Богдана в попытке успокоить его. Он посмотрел на меня, и взгляд его смягчился. Он тоже сел на свое место, и в кабинете воцарилась молчание. Мы ждали, а Инна Анатольевна думала.

— Ладно, я позову вам Петю, пусть сам решает, — он криво усмехнулась. — Он взрослый и рассудительный. Но запомните, он все еще ребенок. И вы ошибаетесь, если думаете, что подростку не нужны внимание, забота и ваша любовь. Им нужно еще больше, потому что маленький ребенок полюбит вас безусловной любовью, а любовь подростка еще надо заслужить.

— Мы поняли вас, — я кивнула. — Уверяю вас, мы не думаем ничего того, о чем вы сказали. Мы хотим подарить ему нашу любовь.

— Хорошо, — женщина встала и вышла. Слышно было, что она что-то говорит секретарю, а потом раздались шаги секретаря по гулким коридорам, а Инна Анатольевна вернулась к нам в свой кабинет. — А сейчас давайте поговорим про Петю, — она это так сказала, что даже мне стало не по себе. — Он мальчик непростой. Не скажу, что совсем гиблый, но с учебой есть определенные проблемы, естественно, с точными науками. От физкультуры частично освобожден, — директриса сделала паузу, видимо, чтобы понять: впечатлила ли она меня или нет. Но, увидев, что ее слова не возымели на нас никакого действия, она продолжила: — В принципе, он неконфликтный, но принципиальный, так что в какой-то степени это хорошо. У него затяжной конфликт с учителем алгебры, так что, сами понимаете, с оценками у него беда.

— Вы это уже говорили, — Богдан выразительно поднимает брови, намекая, что Инна Анатольевна повторяется. — Лучше расскажите про его родных. Семью.

— Это конфиденциальная информация, — вдруг выдает директриса, а мы удивленно переглядываемся. — Если Петр захочет, то он сам вам все расскажет. Я же могу рассказать о нем лишь после его прибытия к нам сюда, — директриса недовольно поджала губы. Не понравилось ей, что ее перебили.

— Тогда расскажите, что он за человек, — я снова пытаюсь сгладить назревающий конфликт. — Учеба — это, конечно, важно, но не самое важное в жизни. Какие у него увлечения?

— Он увлекается живописью, но сейчас стал рисовать каких-то непонятных персонажей, — женщина вынула листы из стола и показала их нам. — Это мне школьный психолог принесла.

Я посмотрела на рисунки и пораженно протянула рисунок мужу. Я не профи, да что там, я вообще никакого отношения не имею к миру искусства, но то, что рисовал мальчик, однозначно было талантливо. Он рисовал мифических персонажей аниме. Только вот ни директриса, ни психолог не поняли, что семихвостый лис — это не мутант, а мифологическое животное. Мы не успели прийти в себя от впечатления, которое на нас произвели рисунки, как в кабинет постучали, и на пороге появился Петр собственной персоной.

— Здрасте, Инна Анатольевна, — сперва мальчик произнес слова приветствия и лишь на середине фразы посмотрел на нас. Вернее, мазнул взглядом по Богдану, затем по мне, а потом прикипел ко мне взглядом. И глаза на миг расширились от узнавания. За несколько секунд у него на лице промелькнул весь спектр эмоций. Сперва было узнавание, затем удивление, потом недоумение, которое сменилось опаской и настороженностью.

— Здравствуй, Петр, — по вытянувшемуся лицу паренька сразу стало понятно, что так к нему в обычной обстановке не обращались, а значит, произошло что-то сверхординарное. И если судить по вмиг набычевшемуся лицу, сдвинувшимся к переносице бровям и ставшему колючим взгляду, то Петя ждет от нас подвоха. Если точнее, то от меня. У него во взгляде прям читалось: «Че, заложила меня, да?». Хотя в чем я могла его заложить, я ума не приложу, даже чисто гипотетически.

Мальчик кивнул в ответ на приветствие, но пауза затягивалась, а тишина становилась какой-то давящей.

— Меня зовут Богдан, — муж вдруг встал и представился, а затем, как взрослому, протянул парню руку. Тот в ответ немного удивился, но довольно быстро пришел в себя и ответил на рукопожатие. — Это моя жена Анна, но ты с ней вроде бы знаком, — Петр выбрал выжидательную позицию, поэтому лишь кивнул и продолжил коситься на директрису.

— Эти люди изъявили желание взять тебя под опеку, — наконец-то озвучила цель нашего посещения Инна Анатольевна.

— Усыновить, — в который раз поправляет женщину мой муж.

— Ах да, — директриса делает смущенное лицо, словно оговорка вышла совершенно случайно. — Усыновить.

— Че, правда? — вот теперь на лице мальчика такое неприкрытое и сложно скрываемое изумление, что я невольно улыбнулась, хотя обещала себе держать улыбку под контролем. — Почему? — а вот этого вопроса я никак не ожидала.

— Что почему? — Богдан сориентировался быстрее меня.

— Почему хотите усыновить, а не взять под опеку? — Петя смотрит на нас не по-детски серьезными глазами.

— Мы хотим, чтобы ты стал частью нашей семьи, — я пытаюсь поймать его взгляд, чтобы понять, что он думает, чувствует. Хочу увидеть его глаза и понять, что с ним творится, по взгляду.

— Нет, вы не поняли, — Петя усмехнулся. — Вам же за усыновление ничего платить не будут. А если вы возьмете под опеку, то будут, — выдает простую детдомовскую арифметику мальчик.

— Так мы же тебя не из-за денег хотим усыновить, — я удивленно хлопаю глазами.

— А из-за чего? — и тут парень увидел мой живот, и у него в голове щелкнула та же мысль, что и у директрисы. Думаю, неспроста эта мысль у них возникла. Полагаю, были прецеденты, вот они так и о нас подумали. — Предупреждаю сразу: с мелким сидеть не буду. Это не мой варик. Я лучше здесь еще три года перекантуюсь и на вольные хлеба.

— Ни с кем сидеть не надо, и мы тебя не нянькой хотим взять, — я уже начинаю нервничать от этого странного разговора. Сперва директриса старалась отговорить и искала подвох, затем сам Петр пытается понять, что от него надо и почему хотят усыновить.

— А зачем тогда? — его вопросы в лоб ставят в тупик и заставляют произносить то, что спрятано где-то в глубинах души.

— Я хочу, чтобы ты стал членом наше семьи, — инициативу в разговоре перехватил Богдан. Боковым зрением вижу, как Инна Анатольевна еле сдерживает довольную улыбку. У нее на лице так и читалось: «Давай, Петя, так их, так!».

— Зачем вам это нужно? — мальчик, все это время стоявший практически на пороге, сделал пару шагов в кабинет. — У вас свой ребенок будет вон, — и мальчик кивнул на меня.

— Ты задаешь такие вопросы, да и Инна Анатольевна тоже, из которых следует, что вы пытаетесь понять, какая у нас практическая выгода от твоего усыновления, — Богдан, видимо, тоже заметил сдерживаемую улыбку директрисы. И потому, когда бросил на нее взгляд, на мгновение нахмурился. — Словно усыновляют детей лишь из корыстной или практической выгоды.

— А почему еще? — я вижу, что парень действительно не понимает.

— Потому что я хочу, чтобы у меня был такой сын, как ты, — я говорю и понимаю, что это не ради красного словца, не чтобы убедить окружающих, а потому, что это так и есть. — Я не знаю, сколько у меня детей будет. Я не знаю, мальчики это будут или девочки. Но я хочу, чтобы у них был старший брат, и это был ты. Чтобы у меня был сын, которого я буду любить и о котором буду заботиться, — сглатываю ком в горле.