История подсказывала: крушение этой компании произойдёт изнутри, и толчком станет голос простого младшего специалиста – именно такого, что сидел сейчас напротив.

– Эмилия Чернова, – представилась она, протягивая визитку с глянцевым логотипом.

– Сергей Платонов. Зовите Шон, – сухо и ровно прозвучало в ответ, визитка сдержанно положена в руку.

Улыбка – внешняя и ровная, как отполированный металл; разочарование – внутреннее, тяжёлое, словно кусок свинца, проглотило дыхание. Ладони слегка потеплели при обмене карточками, бумага шуршала мягко, как шелест осенних листьев. Взгляд быстро пробежал по рядам печатного шрифта, по титулу, по мелким строчкам контактной информации; внешнее спокойствие скрывало напряжённый расчёт: не тот ли это человек – не будущий осведомитель из прошлой жизни.

В сто первый раз осознавать, что не повстречался желанный свидетель, неприятно, но привычно: вероятность случайной встречи в офисе со штатом в более чем восьмисот сотрудников ничтожно мала. Эта мысль отрезвляла, как холодный дождь – промозглая и свежая. Планы не рушились: если ты неприродный везунчик и не встретился с нужным человеком сам, ведь по итогу можно было вырастить информатора самому; горьковатая уверенность в этом грелась как холодный кофе.

Вопросы посыпались в лёгком, почти учебном тоне, словно преподаватель на практике:

– Как удалось измерять простые ионы с помощью CLIA?

Ответ от Эмилии – привычный ритуал:

– Это запатентовано, не могу раскрыть.

Каждое "конфиденциально" звучало тускло, как отброшенный сапог в подъезде. Попытки выведать о прорывах в микро- и нанофлюидике натыкались на ту же стену:

– Мы используем капиллярную кровь, детали – секрет.

Но смысл не в технических схемах – важнее было считывать эмоции. С каждой повторной ловкой отговоркой на лице Эмилии проступало смущение, словно на фарфоре появлялись тонкие трещинки: взгляд отворачивался, губы сжимались, пальцы нервно теребили край карточки. Волнение, которое выдавало совесть – это был положительный знак; совесть у младшего сотрудника означала шанс на раскрытие правды.

– В FDA одобрение начато? – прозвучал следующий вопрос.

– В процессе, – коротко, почти машинально.

На тяжёлый вздох в ответ Эмилия вздрогнула и, глядя в пол, выглядела искренне растерянной. Слова о том, что из-за туманных "в процессе" в отчёте может пострадать чья-то карьера, прозвучали не как угрозы, а как умоление: это было тактильно — голос сжался, как ткань в руке.

Наконец последовала просьба, произнесённая чуть хрипло, почти шёпотом:

– Хоть немного – пара абзацев, не конфиденциального. Две тысячи знаков – и чья-то должность будет спасена.

Эмилия подняла глаза; в них мелькнуло сомнение, потом – сожаление. Маленькая искра человеческой совести вспыхнула в белом, стерильном помещении, где каждая улыбка и каждый жест были поставлены на сцену.

Девушка замялась, словно на секунду взвесила риск, и неуверенно кивнула:

– Могу поделиться тем, что уже размещено на сайте Theranos.

В ответ последовал уточняющий вопрос, мягкий, почти доверительный:

– Тогда хотя бы подтвердите, какие из этих данных соответствуют действительности?

Кивок головы – и начался своеобразный разбор рекламных лозунгов с экрана сайта, словно школьники проверяли задачник по решебнику.

– На сайте сказано, что идёт процесс одобрения FDA. Для какой именно разработки?

– Для теста на HSV-1.

– Когда подали заявку?

– Совсем недавно… пару недель назад.

Неожиданность, как лёгкий холодок по спине: оказывается, компания всё-таки начала процедуру официального утверждения. Но тут же – отрезвление.

– А что насчёт остальных тестов?

– Они… тоже в процессе.

Фраза прозвучала расплывчато, почти комично. Диагностировать якобы свыше двух сотен болезней, но формально оформить заявку лишь на один тест – в этом слышался откровенный расчёт. Замысел Холмс проглядывался ясно, как следы на свежем снегу: получить разрешение хотя бы на одну разработку и громко кричать на каждом углу "FDA одобрило", подминая под это все остальные обещания.

– Планируется ли подача заявок на другие показания?

– Это… будет объявлено позже.

Запись для отчёта обретала всё более ясный вид: "HSV-1 – в процессе, дополнительные тесты – заявлены". Но объём всё ещё не дотягивал, словно на весах недоставало граммов.

Каждый раз, когда вопросы становились чересчур острыми, на лице Эмилии проступала тревога – лёгкая тень в глазах, неловкая улыбка. И каждый раз уверенный тон собеседника снимал её напряжение:

– Нужно только набрать объём, ни больше, ни меньше.

Осознав, что её собеседник гонится не за истиной, а за буквами в отчёте, девушка постепенно расслабилась.

Пятнадцать минут пролетели быстро, и наконец прозвучало с облегчением:

– Две тысячи знаков – готово!

Улыбка – тёплая, искренняя, почти благодарная:

– Вы очень помогли. Благодаря вам, по крайней мере, сегодня удастся избежать беды.

– Не за что. Сделала, что могла.

В воздухе повисло ощущение лёгкой товарищеской близости, словно оба участвовали в одной маленькой тайной миссии.

– Честно говоря, если бы не вы, меня бы уже уволили.

Эти слова заставили Эмилию задержать взгляд и спросить с осторожной серьёзностью:

– Правда, можно лишиться работы из-за такого пустяка?

Любопытство в её голосе было неподдельным. Вопрос о потере места явно задевал за живое.

– Увольняют и за меньшее. В Goldman действует жёсткое правило: каждый год под нож идёт нижние десять процентов сотрудников.

– Как? Просто так – увольняют десять процентов?

В её глазах мелькнуло изумление. Словно из далёкого, чужого мира донеслась история: приходишь утром, а рядом пустует чей-то стол. Без предупреждения, без прощаний – просто исчезновение коллеги.

– Это даже законно? Вот так – без объяснений?

– В условиях at-will – вполне.

Короткое объяснение прозвучало твёрдо: система, где обе стороны могут разорвать контракт без причины, – норма для банков и стартапов Кремниевой долины. Лёгкость, с которой переставляют людей в этой игре, пугала и завораживала одновременно.

Эмилия усмехнулась криво, будто признавая бессилие перед правилами чужого мира:

– Закон ведь не для того придуман, чтобы всё отдавать на волю работодателя… но, похоже, тут спорить бессмысленно.

В этой мимолётной улыбке, чуть горькой и обречённой, мелькнула правда – внутренняя уязвимость, та самая трещина в человеке, через которую может прорваться совесть.

В её взгляде теплилось не просто сочувствие к малознакомому собеседнику. За этой мягкой печалью скрывалась собственная тревога, родственная и похожая, словно невидимая нить связывала её с чужой судьбой. Страх перед возможной расплатой за правду, боязнь мести компании – вот что пряталось за её молчанием.

На каждом, кто решается раскрыть тайну, давит одна мысль: увольнение как кара. Вокруг Эмили витала та же тревога – желание говорить боролось с боязнью последствий.

Нужен был намёк, лёгкий, но выразительный.

– Не значит же это, что остаётся только сидеть сложа руки, – прозвучало с лёгкой усмешкой, как вызов.

– Что?.. – Эмили подняла глаза, в которых блеснуло непонимание.

– Когда случаев незаконных увольнений набирается достаточно, люди объединяются. Коллективный иск способен перевернуть всё.

– Такое вообще возможно? – робко выдохнула она.

– Всё зависит от причин… Ах! – губы резко сомкнулись, пальцы легли на губы, словно спешно запирая сказанное. – Прошу, сделайте вид, что этого не было.

– Да ну…, – её голос дрогнул между удивлением и недоверием.

– Умоляю, – глаза глянули с почти детской просьбой. – Ни слова.

Эмили кивнула, но по выражению лица стало ясно – мысли её уже текли в другом русле. В её воображении, возможно, возник образ человека, собирающего подобные истории, чтобы однажды ударить громом в суде.