– Потому тебе и нельзя рисковать, как обычным смертным. У тебя нет права на роскошь проб и ошибок. Твои "дополнительные колёсики" должны быть с тобой дольше, и мир не простит даже единственного неверного поворота, – сказал Раймонд твёрдо.

– Понимаю, – глухо ответил сын.

В лице Раймонда мелькнула глубокая, почти отеческая жалость. Он знал, какой груз давил на этого юношу.

– Твоя дорога не похожа на чужие. И испытания твои – не их испытания. Не равняй себя с теми, кто падает и поднимается. Сравнивай только с теми, кто тоже вынужден ездить на трёхколёсных велосипедах.

Советы Раймонда звучали мягко, сдержанно, но в каждом слове чувствовалась глубокая отцовская забота и вера в сына. В кабинете стоял полумрак, плотные портьеры едва пропускали солнечный свет, и в этой тишине тяжёлый разговор тек неторопливо, будто вязкий мёд.

Вдруг дверь осторожно приоткрылась, и внутрь шагнул сотрудник клуба. Его голос, приглушённый и почтительный, нарушил размеренный ход беседы:

– Прибыл ещё один гость.

На пороге показалась Рейчел.

В тот миг весь зал будто ожил: взгляды, усталые и рассеянные, устремились к двери. Необычным было само появление женщины в таком месте, но куда сильнее внимание приковывала её красота – ясная, словно свежий весенний рассвет. Взоры присутствующих жгли кожу, и в лёгкой неловкости девушка слегка замедлила шаг, но, встретившись глазами с отцом, тут же нашла в себе силы для улыбки.

На губах Раймонда появилась теплая, невольная улыбка – словно свет, прорвавшийся сквозь тучи. Как могло случиться, что судьба подарила ему столь совершенную дочь? Но сегодняшний вечер был не временем для умиления. Лицо мужчины быстро приняло суровое выражение.

– Рейчел, правда ли, что ты привела Сергея Платонова в Фонд Каслмана? – спросил он, голосом твёрдым, но сдержанным.

Следовал долгий и осторожный обмен сведениями. Раймонд внимательно сопоставлял её слова с рассказом Платонова. Всё совпадало: именно Рейчел первой вышла на Фонд, именно она пригласила Сергея работать над созданием лекарства.

Однако в ходе этой проверки всплыло нечто неожиданное.

Причиной стал вопрос Джерарда:

– Ты ведь из-за этого и узнавала условия получения средств из траста?

Оказалось, Рейчел поделилась своими мыслями лишь с братом и собиралась снять деньги со счёта доверительного фонда.

На лбу Раймонда прорезались глубокие морщины тревоги.

– Рейчел, траст создан не для раздачи. Ты что, собираешься прожить жизнь, расточая его на других? – в голосе слышалась и забота, и недовольство.

Девушка торопливо качнула головой, будто оправдываясь:

– Нет, я не дарю деньги. Речь не о пожертвовании пятисот миллионов. Это инвестиция в Шона, шанс заработать и при этом использовать талантливого человека для собственных задач.

Её доводы были безупречны. В них сквозила холодная расчётливость, лишённая наивности. Стратегия, достойная опытного финансиста, – выгода без потерь. Рейчел вновь проявляла ту самую безукоризненность: красота, характер, ум.

Но в душе Раймонда тяжесть не рассеивалась. Он шумно вздохнул, наполнив воздух усталостью и грустью.

– Но зачем тебе непременно работать в этом фонде? – спросил он уже тише.

– Ради больных людей, ради исполнения их последней надежды. Это действительно важно, – мягко ответила она.

Слова её были благородны, и в них не чувствовалось фальши. Но вздохи Раймонда только участились.

– Ты могла бы уже начать жить своей жизнью.

Рейчел едва заметно улыбнулась – печально, с горечью – и качнула головой.

– Нет. Ты ведь знаешь почему.

И он знал. Память обрывалась резкой болью – тот летний день у озёрной виллы. Десятилетняя девочка, сорвавшаяся со скользкого настила в холодную воду, отчаянная борьба за дыхание, и старый смотритель, бросившийся в спасительный прыжок. Её вытянули на берег, но его сердце не выдержало.

– Он умер из-за меня… – шепнула она, и воздух в комнате потяжелел, пропитался вкусом вины и скорби, словно невидимой пылью.

Воспоминание о том, как каждую ночь приходилось утешать Рейчел в её рыданиях, до сих пор жило болезненным эхом. Тогда, много лет назад, в душе девочки поселилось тяжёлое чувство: жить придётся за двоих, ведь чья-то жизнь оборвалась, чтобы её собственная продолжалась. С тех пор она словно несла на плечах ношу, которую сама себе навязала, – совершать добрые дела, будто каждое из них искупало ту давнюю смерть.

В двадцать с небольшим лет Рейчел могла бы наслаждаться лёгкими удовольствиями, как её сверстницы – танцами до рассвета, беззаботными поездками, любовными интригами. Но богатая и прекрасная наследница выбрала иной путь: тяжёлый, полный ответственности, и именно это причиняло отцу наибольшую боль.

Раймонд, сдержав тяжёлый вздох, крепко сжал ладонь дочери. Его пальцы были горячими, уверенными, словно он пытался удержать её на земле, защитить от собственных демонов.

– Клифорд хотел бы видеть тебя счастливой, – сказал он с горечью и надеждой.

– Я счастлива, живя так, – прозвучало в ответ твёрдо, с огнём в глазах. – Эта работа – то, ради чего стоит жить. С первой же минуты, как услышала о ней, поняла: это мой путь.

В словах звучало не упрямство, а уверенность. И дело было не в том, что Раймонд противился её деятельности. Напротив, он надеялся, что служение другим со временем принесёт ей облегчение, вытеснит давнее чувство вины и откроет дорогу к собственной радости. Но тревога, словно тень, не уходила.

– Только держись подальше от того человека, – голос его прозвучал резче, чем он хотел.

Рейчел чуть удивилась, но быстро нашла в себе мягкую улыбку:

– Шон просто друг. Даже скорее знакомый, к которому можно обратиться за советом.

Для неё это казалось очевидным, но Раймонд видел иначе. Дочь слишком щедро делилась душевным теплом, слишком легко позволяла людям входить в её сердце.

– Этот человек не так прост, – подчеркнул он, глядя прямо в глаза.

Сомнений не оставалось: первое подозрение зародилось ещё со слов Джерарда, а сегодняшняя встреча лишь утвердила его в мыслях. Сергей Платонов был необычен. В его поступках не было ни злого умысла, ни заранее подготовленной ловушки для Джерарда. Невозможно было так тонко просчитать историю с "Генезисом". И всё же… рядом с Рейчел он оставался фактором опасности, камнем, не дающим душе отца покоя.

Это ощущение – почти физическое – походило на то, что испытывалось в присутствии самых могущественных клиентов: тех, кто вершит судьбы мира, кто одним движением пера меняет жизни тысяч. Давление, леденящее кровь. Странно и страшно было осознавать, что подобное чувство вызывается у него молодым парнем из России, едва переступившим двадцатилетний рубеж.

Именно поэтому мысль о том, что такой человек может оказаться слишком близко к его дочери, наполняла Раймонда мрачным беспокойством.

– Никогда не отдавай таким людям сердце, – сказал он глухо. – Их чувства иные, они отличаются от обычных людей.

Те, кто достиг вершины, не знают жалости и колебаний. Ради цели они используют любые средства. И если Сергей Платонов принадлежит к этому типу… то близость к нему может стоить слишком дорого.

Тяжёлое беспокойство не отпускало Раймонда: рядом с таким человеком Рейчел могла обжечься.

– Мы просто движемся к одной цели. На самом деле это он используется мной, – прозвучало уверенное признание дочери.

– Этого человека невозможно использовать, – отрезал отец.

– Всё в порядке. В детстве давно оставлено.

В голосе Рейчел звучала сила, но сердце отца всё равно сжималось.

– С работой фонда не будет никаких остановок. Ни отец, ни Джерард не вправе вмешиваться. Решение принято и останется за мной, – глаза её сверкали решимостью, которую невозможно было сломить.

Раймонд прекрасно понимал: спорить с таким взглядом бессмысленно. Оставалось лишь тяжело выдохнуть и произнести:

– Ладно. Но если станет трудно или понадобится помощь – немедленно сообщи.