Зал утонул в густом тембре её голоса. Каждое слово, словно тяжелый колокол, катилось по воздуху и будто вонзалось прямо в грудь слушателей. Несмотря на очевидную фальшь, речи Холмс невозможно было не внимать – в её интонациях проскальзывала странная притягательность, похожая на лёгкий гипноз.

Сначала звучала личная история – дядя, болезнь, смерть, клятва изменить мир. Затем – красивые обещания и, наконец, сухие цифры и факты.

– В сети "Safeways" уже открыто более девятисот медицинских центров Theranos, – объявила она уверенно.

Фраза была чистой правдой, но лишь наполовину: центры существовали только на бумаге, оборудование для работы так и не поступило.

– У нас заключён контракт с Министерством обороны США. Это доказывает надежность наших технологий, даже в условиях боевых действий.

Зал зашумел, но знавшие подноготную понимали: ни одного доказательства предоставлено не было, армия отвергла сделку.

Дальше пошли ещё более смелые заявления: предсказание болезней по биомаркерам, ранняя диагностика рака, сверхбыстрые тесты "Ньютон" – двести сорок анализов без боли и почти даром. На самом деле всё это было выдумкой, но уверенность Холмс была такова, будто истина сама срывалась с её губ.

– Мы не просто создаём новую технологию, мы меняем саму жизнь людей…, – заключила она, но вдруг запнулась.

Взгляд её метнулся к одной точке в зале. Следом повернулись и другие. Секунда – и десятки глаз уставились туда же. Поднятая рука.

Тишина сделалась вязкой. Едва заметный рывок бровью Холмс выдал раздражение: в её тщательно отрепетированный спектакль вмешались.

– Вопросы будут после выступления, – раздался резкий мужской голос.

Сидевший рядом крепкий смуглый мужчина с лицом, напоминавшим бульдога, сверлил взглядом. Это был Рахул Шарма – вице-президент Theranos, правая рука Холмс, её соучастник и будущий фигурант судебного процесса.

В этот миг чья-то рука крепко сжала локоть.

– Разве не предупреждал – не привлекать внимание? – прошипел Прескотт, едва сдерживая злость.

Пришлось опустить руку и пробормотать извинение. Холмс вернулась к речи, лицо её вновь стало непроницаемой маской, словно ничего и не произошло. Но Шарма так и не отвёл взгляда – колючего, подозрительного, полным готовности пресечь малейший шаг в сторону.

Время для действий ещё не пришло. Нужно было дождаться удобного момента.

– А теперь начнём экскурсию. Прошу следовать за мной, – произнесла Холмс, и вся группа поднялась с мест.

Общее движение скрывало индивидуальные шаги. Толпа зашевелилась, и среди этого потока удалось раствориться, двинувшись следом. Настоящее испытание только начиналось.

Дверь в лабораторный блок раскрылась, и в нос ударил запах хлорки, свежего пластика и холодного металла. Белый свет ламп бил в глаза так резко, что казалось – попал в стерильную капсулу, вычищенную до блеска. Внутри, словно в театральной постановке, сновали люди в халатах. Их шаги отдавались гулким эхом по плитке, а шорох рукавов и мерное цоканье каблуков сливались в ровный ритм.

На длинных столах, как на витрине, лежали пипетки, пробирки, флаконы с химикатами. Мониторы мерцали строками цифр, диаграммами и графиками, за которыми склонились сосредоточенные лица. Но ни один взгляд не скользнул по вошедшим – будто присутствующих попросту не существовало.

Толпа растворилась среди приборов, и можно было разглядеть всё ближе: блестящий металл держателей, тусклый свет индикаторов, стерильный запах спирта. Взгляд искал знакомый силуэт – черный ящик, похожий на принтер, созданный компанией "Джименсон". Именно он в действительности использовался для анализов крови, заменяя несостоятельное творение Theranos.

Собственный прибор фирмы, названный "Ньютоном", выдавал хаос – данные, похожие на бросок игральных костей. Результаты появлялись, но каждый раз случайные. О такой точности в медицине говорить было невозможно, и потому подлинные испытания скрывали под модифицированными устройствами "Джименсона". Но здесь их не оказалось.

Уголки губ предательски дрогнули. Всё стало ясно. Перед глазами предстала декорация – фальшивая лаборатория, наряженная для гостей. Таких историй ходило немало: для вице-президента Бидана однажды даже целую комнату выстроили как сцену, где каждая деталь была только антуражем.

– Сюда, пожалуйста, – Холмс повела всех дальше, и шаги зазвучали в тесном коридоре.

Внутренняя дверь открылась, и под светом софитов появился "Ньютон".

– Вот он, наш "Ньютон", – торжественно объявила она.

Группа ахнула. Несколько человек едва слышно выдохнули:

– Ничего себе…

– Вот это да…

Прибор выглядел впечатляюще. Гладкие линии корпуса, сенсорный экран, лишь один аккуратный разъем – в этом минимализме ощущался намёк на роскошь. Внешний вид был безупречен, словно новый гаджет из дизайнерского магазина.

Слово само вырвалось из толпы:

– Теперь понятно, почему его называют "айподом среди диагностических устройств".

Холмс резко повернула голову, её глаза на миг задержались на говорившем. Лицо оставалось спокойным, но лёгкая тень усмешки всё же дрогнула на губах собеседника, выдавая скрытую иронию.

– Откуда услышана эта фраза? – прозвучал вопрос.

– Так пишут во всех внешних обзорах, – раздался ответ.

– Это преувеличение, – заметила Холмс, сохранив на лице скромность, но в глазах мелькнуло довольство.

Для неё такие слова были словно бальзам. Стив Джобс был не просто кумиром – настоящим идолом. Чёрная водолазка стала для неё униформой, а в офис привлекались даже дизайнеры из Apple, чтобы придать продуктам "тот самый дух". Сравнение "Ньютона" с творением Джобса было высшей похвалой.

Но раз уж хвалить – то по-настоящему.

Слова полились горячо, с нажимом, будто каждая фраза предназначалась, чтобы ласкать её слух:

– Это вовсе не преувеличение. Ньютон способен перевернуть всю индустрию куда сильнее, чем Apple. iPod называли революцией, но по сути его технические прорывы были незначительны. Ньютон же не только создаёт новую экосистему, но и сам по себе – воплощение подлинной технологической инновации….

Фраза за фразой звучала всё убежденнее, пока вдруг голос не осёкся.

– Ах, простите. Слишком увлёкся. Просто не мог дождаться, чтобы увидеть устройство собственными глазами.

Роль восторженного поклонника Холмс исполнялась до мелочей. Та самая настойчивость, с которой тянулась рука во время её презентации, была частью игры – образ русского "ботаника", горящего жаждой к технологиям.

И вот, когда Холмс объявила набор добровольцев для демонстрации, рука взмыла вверх вновь.

– Возможно, лучше пригласить кого-то постарше, – произнесла она, слегка нахмурившись.

Задумка была проста: чем старше участник, тем убедительнее выглядело бы тестирование, ведь анализ должен был выявлять отклонения в здоровье.

Но уступать не пришлось.

– Болезнь не различает возраст. К тому же в семье слишком много случаев рака – и родители, и дед с бабушкой ушли от него… Когда прозвучали слова о биомаркерах, которые помогут диагностировать рак на ранних стадиях, стало ясно: именно такие технологии нужны нашему времени. Да что там – не только пожилым, но и молодым. Простите, снова увлёкся….

Эти слова прозвучали искренне, и Холмс удовлетворённо кивнула. Взгляд её оживился – доверие было завоёвано.

Приготовленный стул уже ждал. Исследователь, хрустнув перчатками, подошёл с ланцетом. Лёгкий укол – и тонкая боль пронзила палец. Капля алой крови выступила на коже, мгновенно собранная в крошечный "наноконтейнер", меньше ногтя.

Ловким движением техник перелил её в картридж и вставил в сияющий прибор. Экран ожил, но в тот самый миг прозвучала просьба:

– А можно проверить ещё и уровень калия?

– Калия? – переспросил исследователь, замявшись.

– Да. В семье был хронический почечный недуг.