– Хм… Придётся пояснять.

– Объясни – постараюсь понять.

– Ты ведь работал в этой сфере, Шон? Наверняка уже догадываешься….

Пауза протянулась, как резиновая лента. Давид снова опустил глаза, словно ищет силы среди пыли под ногами.

Есть что-то, что он не спешит выдать. Неловко смотреть, как человек колеблется после громких слов. Но по выражению лица ясно – торопить нельзя.

Секунды тянулись, как густой мёд. Наконец он сжал кулак, будто выжимал из себя сомнения, и произнёс:

– Чтобы добиться результата за десять лет и уложиться в пятьдесят миллиардов, есть только один путь.

Голова поднята, взгляд прямой, слова летят как сталь:

– Нужно действовать через off-label.

Если кто не понял, вне лейбла….

"Off-label?"

Рэйчел наклонила голову чуть набок, как любопытная птица, будто пробуя слово на вкус. В её взгляде читалось полное непонимание – термин был для неё чужим. В отличие от неё, медицинское образование подсказывало, что за этим кроется.

"Off-label" – это использование лекарства не по назначению, для целей, которых в инструкции и близко нет. Не для той болезни, ради которой его одобрили FDA, а для совершенно иной, порой неожиданной. Другими словами….

– Считаешь, лечение уже существует? – вырвалось, и взгляд упал на собеседника. Дэвид ответил хитрой, почти лисой, улыбкой.

– Точно. Возможно, лекарство уже на рынке. Мы просто пока не знаем об этом.

Мысль, о которой и не приходилось задумываться.

Не то чтобы это было невозможно. Лекарства не создаются с единственной миссией. Иногда одно средство решает проблемы в разных системах организма. Вот пример – силденафил.

Знакомое большинству под именем Viagra, это средство в 1998-м получило зелёный свет для борьбы с эректильной дисфункцией. Но к началу двухтысячных его уже применяли у младенцев с пороками сердца и лёгочными патологиями. Всё дело в механизме – расширение сосудов, позволяющее бороться с лёгочной гипертензией. Официального разрешения на это показание пришлось ждать до 2023 года, когда FDA наконец внесла его в перечень.

– Не по этикетке, значит…, – вырвалось вполголоса. Если Виагра справлялась с гипертензией, то почему бы не предположить: где-то есть препарат, который сработает и при болезни Каслмана? Нужно только найти его.

– Допустим, такая возможность есть, – слова сами сорвались с губ. – Но почему ты так уверен?

– Придётся немного объяснить, – Дэвид чуть подался вперёд. Голос стал тише, но в нём звенела сталь гипотезы. Суть сводилась к следующему:

– Болезнь Каслмана – это, по сути, поломанный переключатель в иммунной системе. На сегодня учёные нашли лишь один – Interleukin-6, IL-6. Интерлейкины – это такие сигнальные молекулы, цитокины, которые клетки шепчут друг другу, передавая команды.

– Но последние клинические исследования показали: две трети пациентов не реагируют на терапию, бьющую по IL-6, – Дэвид сцепил пальцы. – А если у этих людей дело не в IL-6? Не в цитокиновых путях вообще? Что, если работает совсем другой механизм?

Логика была ясной, как утренний иней: неисправен не один переключатель, а несколько. Просто остальные ещё не раскрыты, и, возможно, их работа не похожа на IL-6.

– Наука зациклилась на интерлейкинах и цитокинах, а шестьдесят шесть процентов больных не получают ни грамма пользы, – продолжил он. – Прогресс стоит на месте. Расширим поиск на всю иммунную систему – и шансы найти работающий препарат вырастут.

Проблема в том, что будущее уже подсказывало: Дэвид не ошибался. Ключевым было одно – как вычислить оставшиеся переключатели?

– Если хочешь охватить всю иммунную систему, круг поиска будет бесконечным. На какие пути нацелиться? – слова прозвучали сухо, как щелчок костяшек.

– Поэтому нужны препараты off-label, – уверенно бросил Дэвид.

– Что?

– Нужно сузить кандидатов, – пояснил он, глядя прямо в глаза.

Шестьдесят шесть процентов… тридцать три… горло сжалось. Такой подход казался безумием.

– Ты предлагаешь идти в обратную сторону? – прозвучало почти с недоверием.

– Именно, – в уголках губ проскользнула улыбка.

Сумасшедший.

Обычно всё начинается с теории, потом переходят к испытаниям: сначала находят причину, потом создают лекарство. А он предлагал перевернуть этот порядок.

Начать с того, что уже есть. Взять все существующие препараты, хоть как-то связанные с иммунитетом, и гнать их через тесты один за другим. Вероятность успеха? Мизерная. Но она есть.

Это было безрассудно. Нет, даже слово "безрассудно" звучало слишком мягко для того, что происходило. Но…

- Если мы хотим найти лечение в течение следующих десяти лет, у нас нет другого выхода, – произнёс Давид, и в его голосе звучала твёрдость человека, загнанного в угол.

И чертовски верно сказал. Благодаря этому методу Давид уже сумел найти второе средство против болезни Каслмана. Стоило хотя бы выслушать подробности.

- Звучит разумно, но список кандидатов… он огромен, – не выдержалось.

FDA одобрила сотни препаратов, влияющих на иммунную систему. Проверить каждый? Даже десяти лет не хватит.

- Конечно, я не собираюсь тыкать наугад. У меня есть гипотезы, я сузил список до наиболее перспективных….

- Можно взглянуть? – спросилось, почти перебивая.

- Вот, – Давид протянул лист. На нём, аккуратным почерком, выведен перечень, а первую строку перечеркнула жирная линия. Глаза сразу зацепились за этот штрих.

- Ты уже попробовал, – сорвалось прежде, чем успело остановиться.

Давид дёрнулся, а затем разразился смехом – сухим, с каким-то надломом:

- Ха-ха! Попался! Да, я стал собственной морской свиньёй!

Это было очевидно. Когда смерть дышала в лицо, хотелось схватиться за любую соломинку. Даже умолять врача о запрещённых препаратах. Но тогда сказали: "Не существует". И оставалось только гнить заживо. А Давид – другой. Даже после четырёх приступов у него хватило сил разыскивать лекарства и испытывать их на себе.

- Как ты уже догадался, начал с первого – циклоспорина. Симптомы не исчезли, но три дня приступов не было.

Циклоспорин – иммунодепрессант, который врачи применяют, чтобы органы после пересадки не отторгались. Он лишь замедлил рост дефектных клеток, но не остановил полностью.

- Возможно, дело в подавлении активации Т-клеток. Если так, значит, Т-клетки играют ключевую роль на раннем этапе кризиса.

Он пока не понимал всей картины, но знал одно: чем больше данных – тем ближе ответ.

- Повторю первый тест. Если результат подтвердится – перейду ко второму", – сказал Давид, словно обсуждал что-то обыденное, а не собственную жизнь.

- Каких побочных эффектов ждёшь?

- Понятия не имею. Главное – чтобы не убило.

Взгляд снова упал на список.

Чрезмерная активация Т-клеток: циклоспорин

Сверхэкспрессия VEGF: бевацизумаб (одобрен в 2004-м для лечения колоректального рака)

Нарушения пути mTOR: рапамицин (одобрен в 1999-м как иммунодепрессант)

В комнате повисла тишина, и даже стрекот старого кондиционера звучал как тиканье часов, отсчитывающих время, которого не было.

Всего оказалось пятнадцать кандидатов с дефектами переключателя. Список выглядел сухо-научным, словно его выдернули из учебника, но сам метод таил в себе смертельную опасность.

Тестировать препараты в неутвержденном формате – значит шагнуть в туман, где никто не знает, какие побочные эффекты подстерегают. Желудочно-кишечное кровотечение, кровоизлияние в мозг, сердечный приступ – любая из этих бед могла оборвать жизнь. Даже если выдержать первый удар, повторные дозы наверняка разорвут печень или почки на куски.

Смерть могла прийти не от болезни Каслмана, а от самого лекарства. И средство нужно было найти до того, как случится худшее.

– Это русская рулетка…, – вырвалось сквозь стиснутые зубы.