– Ладно. Просто… странно, что всё совпало.

– Бывает и такое. Иногда некоторые люди просто чертовски везучи. Представь, доказательства его невиновности нашлись так быстро… почти феноменально.

Когда дверь за следователем закрылась, тишина стала глухой, как звук падающего снега на пустую улицу. Слова продолжали звенеть в голове: "слишком быстро… слишком чисто". Всё выглядело так, будто кто-то заранее расставил фигуры на шахматной доске.

В этот момент в воздухе раздалось резкое "Бзззз!". Телефон задрожал на столе. На экране мигало имя – отец. Рэймонд.

План рухнул, словно карточный домик. Сухой, почти металлический голос Рэймонда раздался без привычных предисловий, сразу разрезав тишину, которая до этого висела между собеседниками. В его тоне слышалось понимание всей картины, холодное, беспристрастное.

– Теперь никакие действия не принесут желаемого эффекта, – прозвучало в трубке так спокойно, что в груди сжалось от бессилия.

Изначально задумка Рэймонда, названная "восстановлением патрона", подразумевала два точных удара по Сергею Платонову: Первое – перекрыть доступ к капиталу. Второе – поднять волну подозрений в инсайдерской торговле через внезапные выводы средств. Но все перевернулось.

– Этот человек уже заполучил пулю на сто миллионов долларов, – слова звучали так, будто в них вложили свинец.

– …Это правда, – вырвалось хрипло, как будто горло перехватило дымом.

– И момент вывода капитала ничуть не выглядит подозрительным, – продолжил голос, сухой и строгий.

– …Да.

Если Джерард решит забрать деньги сейчас, никто и бровью не поведет. Вывести средства из фонда, показавшего феноменальную прибыль, – жест, который казался логичным и даже предсказуемым. После такого взлета нередко наступает психологическая ломка: кого-то опьяняет самоуверенность, кого-то давит груз ответственности.

Ирония заключалась в том, что шаг, изначально задуманный как удар, мог обернуться лишь подтверждением банальной осторожности.

– Что предпримешь? Заберешь деньги или останешься? – вопрос повис, как петля, затягивающаяся с каждой секундой. Третьего варианта не существовало.

Кулак Джерарда сжался так, что ногти впились в кожу, оставив болезненные борозды. Боль не имела значения – времени на нее не оставалось.

– Не знаю, – ответ прозвучал едва слышно, будто его вырвали из глубины, где пряталась растерянность.

Впервые за всю взрослую жизнь слова не шли. Даже перед отцом.

– Пока лучше вывести. Останешься – это знак, что веришь ему безоговорочно, – в голосе Рэймонда не было сомнений, только расчетливый холод.

Сохранение капитала в фонде стало бы публичным признанием веры в способности Платонова снова и снова приносить сверхприбыль.

– Это означало бы, что ты поручаешься за его мастерство, – продолжил Рэймонд.

– …Понимаю.

– Ты что-то недоговариваешь, верно? – голос стал мягче, но от этого еще тяжелее.

– …Да.

– Что именно?

Пауза. Секунды тянулись вязко, будто кто-то выжимал время капля за каплей. Наконец, правда вырвалась наружу:

– Он включил пункт об отсроченной выплате. Даже если запрошу вывод сейчас, деньги придут только через три месяца.

Молчание. Густое, как ночной туман. Лишь дыхание в трубке напоминало, что связь еще жива. Потом Рэймонд заговорил снова, голосом, в котором сталь звенела отчетливее прежнего:

– Вывод раньше срока означает, что он сможет распоряжаться этими средствами, как захочет.

– …Именно.

– Речь идет о внушительной сумме.

Общий объем капитала – его и остальных инвесторов – составлял около ста пятидесяти миллионов. Эта цифра висела в воздухе, как гиря.

Фактически, эти деньги отдавались Платонову в долг – без процентов, без ограничений.

– Если вывести сейчас, все доходы за следующие два месяца достанутся ему. Если остаться – только половина.

– Взамен получишь репутацию того, кто поддержал его открыто.

– …Да.

Выбор был как острие ножа: либо отдать Платонову деньги, либо подарить ему доверие. Обе стороны резали по живому. Тошнота подкатила к горлу – выхода не существовало.

Ситуация казалась тупиком, из которого не вырваться. Давление сжимало, словно стальные тиски на висках. Любое движение грозило обернуться провалом. Тишина. Лишь в динамике телефона глухо потрескивал сигнал линии.

Слова Рэймонда упали как свинец: коротко, безжалостно. Джерарду не нашлось, что возразить. Воздух в комнате, сухой и пахнущий перегретой пластмассой техники, будто стал тяжелее. Каждый вдох давался с усилием. Это было полное поражение – холодное, беспощадное.

– Как думаешь, что стало решающей причиной, из-за которой оказался в этом положении? – голос отца звучал ровно, без тени сочувствия, словно хирург, ставящий диагноз.

Ответ вспыхнул в сознании, как лампа под потолком.

– Отсрочка выплат на три месяца.

– Это было его условие.

– Да.

– И согласился на него без особых возражений.

Когда Сергей Платонов заговорил о рисках ликвидности, опасениях, что резкий отток капитала обрушит фонд, это показалось логичным. Такой пункт казался лишь защитной мерой. Тогда никто и не подумал, что в этой строчке притаилась смертельная ловушка. Слишком сильна была одержимость загнать Платонова в угол, вынудить его разделить потери, привязать к провалу…. В этом ослеплении и спрятался яд.

– Не кори себя. Для управления чужими деньгами такие пункты – не редкость, – в голосе Рэймонда мелькнуло что-то похожее на успокоение, но оно резало слух холодной сталью.

– Хочешь сказать, это не была ловушка?

– Пока нельзя утверждать, что всё просчитано заранее. Но и на случайность это не похоже.

– Ты прав…, – слова тонули в вязкой тишине.

– Как думаешь? Это совпадение или расчет?

Ответ не шел. Губы едва шевелились, но ни один звук не сорвался.

Отец продолжил, будто прочел сомнения:

– Если это было рассчитано, значит, он предвидел наш план еще до его начала и заранее подготовил ответный ход. Считаешь, он способен продумывать всё на несколько шагов вперед?

Невозможно. Если так, Платонов не только предугадал стремительный взлет "Генезиса". Он просчитал все – от доноса Джерарда до попытки Рэймонда выбить пулю из-под ног противника. Всё – еще с ужина в День благодарения? И не просто понял, а заложил ловушку, которая сработала сейчас? Это не ум, а почти литературная выдумка, заговор гениального кукловода, управляющего гигантской схемой. Таких людей не бывает.

Но память подсунула тот разговор в сейф-комнате. Тогда Платонов тоже выскользнул из хитроумной сети, словно нити паутины были для него детской забавой. Может….

– Возможно, это было просчитано.

– На чем основано твое мнение?

– Это…, – слова застряли. Чтобы объяснить, пришлось бы коснуться сейф-комнаты. А это означало рассказать и о том, кем на самом деле был Платонов – паразитом, висящим на Рейчел. Узнай об этом Рэймонд – и начнется война. Отец не простит. А значит, действовать придется самому. Проблема Сергея должна быть решена своими руками.

– Пока не могу дать точного ответа.

– Тогда готовь время и место. Скоро.

Голос отца прозвучал, как удар холодного молота. Линия оборвалась, оставив после себя сухое трескание в трубке. В комнате стало так тихо, что слышался собственный пульс.

– Неужели… не хочешь сказать….

Глухой голос Рэймонда раздался из динамика, и в нем слышался металл решения.

– Нужно встретиться с ним лично. Посмотреть в глаза и самому понять, кто он такой.

Это прозвучало как приговор. Отец решил встретиться с Сергеем Платоновым – человеком, чья тень уже легла на все их планы. В этой встрече скрывалась надежда на развязку. Опыт Рэймонда, отточенный годами, умел обнажать чужие слабости, будто хирургский скальпель, и строить противоядие. Лучшая стратегия – тишина и личная оценка.

Но вместе с пониманием, что это правильный шаг, в душе Джерарда поселился тягучий, липкий холод. Отец не относился к людям, которых можно было просто так увидеть. Даже важные фигуры ждали месяцами. А Платонов – всего лишь аналитик, пусть и с гениальной жилкой. И вот теперь именно ему предстояло оказаться напротив Рэймонда.