– Нет. Даже если это будут проценты – всё равно нет.

Дружба и деньги должны лежать на разных полках. Смешаешь – потеряешь и то, и другое.

Рейчел чуть прикусила губу, на секунду задумалась, потом подняла взгляд – прямой, открытый, с вызовом:

– Я ведь не предлагаю подарить их. И речь не о процентах.

И вдруг, как раскат грома среди ровного вечера, из её уст сорвались слова, которых никто не ожидал услышать.

– Есть одно условие, – прозвучало вдруг.

В зале ресторана, наполненном мягким гулом голосов и звонким перезвоном бокалов, на секунду повисла тишина. Рейчел медленно обвела взглядом сидевших за столом. Сергей, Дэвид и Джесси встретились глазами, и на их лицах одновременно проступило одинаковое выражение недоумения.

Слово "условие" совершенно не вязалось с образом Рейчел. Для неё оно звучало так, словно чужая нота вклинилась в знакомую мелодию. Щёки её покрылись жарким румянцем, пальцы невольно сжались на краю скатерти, но, собравшись с силами, она заговорила снова.

– Если примете моё условие, я без колебаний одолжу два миллиона. А если понадобится, то и вовсе отдам их как пожертвование.

– И какое же условие? – Дэвид не выдержал и спросил первым.

Рейчел глубоко вдохнула, будто собиралась нырнуть под воду. Её голос прозвучал чуть тише, но уверенно:

– Процедура информированного согласия должна быть проведена куда строже.

Воздух за столом стал плотнее. Слова прозвучали как-то особенно резко.

Информированное согласие – это тот самый процесс, когда каждому пациенту объясняют все возможные риски, все побочные эффекты, чтобы решение принималось осознанно, а не вслепую.

Сергей и Дэвид переглянулись и чуть улыбнулись, будто молча спрашивая: "Разве это не само собой разумеется?" Но Рейчел сжала ладонь в кулак и, не отводя взгляда, уточнила:

– Речь идёт о том, что за этим должен следить кто-то посторонний. Независимый человек, не вы двое.

В этих словах слышалось явное недоверие. Она спешно добавила, чтобы смягчить удар:

– Я знаю, что вы работаете с благими намерениями. Всё это ради больных синдромом Кастлемана, от которых отвернулись почти все. Вашу страсть и упорство невозможно не уважать. Но….

Несколько ночей подряд Рейчел ворочалась без сна, прокручивая в голове их разговоры. Всё началось с одной фразы, брошенной Сергеем Платоновым между делом:

– Есть только одна цель – решить задачу. Делать добро или зло неважно. Главное – правильный результат.

Эти слова резанули сердце, будто холодный нож по стеклу. Если отбросить нравственные ограничения, самый короткий путь всегда окажется самым жёстким. Легко ведь обмануть пациентов, подтолкнуть их к нужным решениям – не грубо, не в лоб, а мягко, незаметно, как Сергей сделал когда-то в истории с "Генезисом", умело направив людей туда, куда ему было нужно.

Вовсе не потому, что он злой или бездушный. Рейчел считала его своим спасителем, восхищалась его силой и целеустремлённостью. Но идеальных людей не бывает. Даже Джобс, тот самый кумир миллионов, слыл беспощадным и нетерпеливым к тем, кто не поспевал за его видением. Гиганты, сдвигающие мир, слишком часто не замечают муравьёв под ногами. Чем шире охват картины, тем выше риск упустить важные, крошечные детали.

Рейчел видела в Сергее Платонове и гениальность, и жесткость, и ту странную смесь силы и холодного прагматизма, что обычно отличает людей, способных двигать горы. Но как бы ни восхищала его решимость, спокойно наблюдать, как права пациентов могут быть принесены в жертву ради идеи, она не могла. Внутри гулко отзывалось чувство ответственности – тяжёлое и неотступное.

– Для вас главное – найти лекарство, – её голос прозвучал ровно, но в нём слышался скрытый надлом. – А для больных важнее всего другое – остаток жизни. Если даже мизерный риск побочного эффекта способен укоротить эти дни, разве они согласятся?

В воздухе повисло невысказанное: что если "Русская рулетка" обернётся смертью уже завтра? Человек, которому отпущено два месяца, согласился бы дернуть курок? И разве можно быть уверенными, что Сергей и Дэвид честно расскажут обо всех возможных последствиях? Вопрос, от которого теснее становилась грудь, прозвучал между строк.

– Никто не обвиняет вас в обмане, – продолжала Рейчел, – но именно потому, что вы врачи, многое может ускользнуть. Для доктора мелкий побочный эффект – статистическая мелочь. Но для пациента даже один процент риска равен приговору.

Тонкие пальцы её дрогнули на бокале, вино слегка плеснуло, оставив на стекле алую дорожку.

– Каждый имеет право знать всё – даже то, что кажется незначительным. И решение должно приниматься только после этого.

Слова падали тяжело, словно камни, обнажая суть: объяснять риски обязан не исследователь, а независимый человек. Тот, кто не связан ни с проектом, ни с его целями.

– Нужен кто-то, кто будет представлять исключительно интересы пациентов, – твёрдо произнесла Рейчел. – Кто станет их голосом и щитом. Кто будет контролировать саму процедуру информированного согласия.

– Ты предлагаешь создать новую должность? – Дэвид чуть приподнял бровь.

– Именно так.

В её словах звучала настойчивость, за которой стояла тревога и вместе с тем расчёт. Такой шаг не только защитил бы людей, но и сам проект сделал бы более легитимным. Когда грянет буря обвинений – а она неминуема – наличие подобного защитного механизма стало бы непробиваемым аргументом.

Платонов с Дэвидом переглянулись. Их сдержанные кивки удивили её – ожидалось больше сопротивления. Напряжение на миг спало, но тут же вернулось, когда Дэвид предложил:

– Может, поручим это Джесси?

Рейчел резко покачала головой.

– Нет. Она твоя невеста. В любом случае её симпатии будут на стороне лечения. Это конфликт интересов.

– Тогда и семьи пациентов не подойдут…, – Дэвид тяжело вздохнул. – Подобрать нужного человека будет непросто.

– Я возьму это на себя, – произнесла Рейчел неожиданно твёрдо.

Мгновенная тишина. Взгляды всех троих устремились на неё с удивлением.

– Но у тебя ведь основная работа…, – попытался возразить Дэвид.

– Документы можно проверять в свободное время. Интервью проводить дистанционно. Суть в том, чтобы у пациентов был свой защитник.

Её дыхание стало ровным и тяжёлым.

– Если станет невозможно совмещать, я просто уйду с работы.

В голосе не дрогнуло ни одной ноты. Уход из "Голдмана" не был трагедией – там не держали ни деньги, ни статус. Да, были планы открыть галерею, используя связи и опыт, но это всё отступало на второй план. Гораздо важнее оставалась возможность изменить мир хоть немного к лучшему.

Высказавшись вслух, Рейчел ощутила внутреннюю ясность, словно воздух стал чище. Взгляд её упал на Сергея Платонова.

– Что скажешь? – спросила она спокойно, но в голосе слышался вызов.

Неожиданное предложение Рейчел прозвучало, словно звонкий удар колокола в тишине – сбило с ритма, заставило насторожиться. Обычно мягкая, почти прозрачная в своём спокойствии, теперь она вдруг проявила упрямство и твёрдость, которых никто не ожидал.

Впрочем, разве это действительно так странно? Для идеалистки с острым чувством справедливости мысль о защите прав пациентов "Русской рулетки" выглядела естественной, почти неизбежной. В её глазах просвечивала та непоколебимая убеждённость, которая не позволяла уступать даже перед холодной логикой.

А ведь в её словах был резон. Самая большая угроза проекту крылась не в лабораториях и не в деньгах, а в общественном мнении. Стоило лишь загреметь обвинениям в неэтичности, и скандал смёл бы всё. Репутация способна обрушить любое начинание быстрее, чем нехватка средств. Вмешательство государства стало бы последним гвоздём в крышку гроба.

План защиты существовал: построить себе имя настолько крепкое, чтобы любые сомнения разбивались о слепую веру в надёжность. Но Рейчел предложила другое – создать особую фигуру, "Представителя прав пациентов". Ни Дэвид, ни Платонов прежде и не думали об этом. Идея явно родилась в голове того, кто привык мыслить с позиций безупречной этики.