– Ну что, Рэйчел, какой у тебя идеальный тип?

Коллега, сидящий слева от неё, небрежно хлестнул вопросом, словно ножом по натянутой струне.

– Мой идеальный тип? Даже не знаю….

– Ну хоть какой-то нравится?

– Слушайте, мы что, не слишком стары для разговоров об идеальных типах? – засмеялась она, сбивая градус напряжения.

Проглотить эти слова оказалось нетрудно, ведь было ясно – они только что вылетели из колледжа. И вдруг – тишина. Все разговоры будто ножом отрезало, и воздух в комнате стал плотным, как бархат. Рэйчел, застенчиво улыбаясь, медленно потягивала мартини. Лёгкий блеск на её губах поблёскивал в свете ламп. Она в последнее время словно расцвела, и улыбка сияла так, будто освещала весь зал.

"Чёрт возьми…"

Мысль отстрелить всех этих жуков без всякой пощады, что жадно тянулись к её свету, ударила в виски тупой болью. Принцесса же, ничего не подозревая, продолжала говорить с той самой неловкой робостью, что делала её ещё привлекательнее.

– Не совсем мой идеал, но есть человек, которым восхищаюсь…, – выдохнула она, чуть опустив глаза.

– Какой? – подался вперёд один из парней.

– Знаете историю, как Джобс позвал Скалли? "Хочешь до конца жизни продавать сладкую водичку или пойдёшь со мной менять мир?" – Рэйчел улыбнулась ярче, словно ребёнок, которому подарили секрет.

Воздух в комнате стал плотнее от напряжённого молчания и хищных взглядов.

– Удивительно, правда? Двигать мир так, словно это песчинка…, – её голос дрогнул от восторга.

– Ха-ха… не слишком ли высоко? – нервно усмехнулся кто-то.

В ответ посыпались цитаты Джобса – в ход пошли все заученные фразы, что так любят выстреливать те, кто мечтает казаться значительными.

"Нельзя соединить точки, глядя вперёд – только оглядываясь назад"… "Если ты не хочешь оставить след во Вселенной, то зачем вообще живёшь?" – слова падали одно за другим, как мелочь на прилавок.

Но за этими словами читалась лишь жадность. Джобса они боготворили не за идеи, а за деньги. Если бы он не озолотился, вспоминал бы его кто-нибудь? Любой, кто повторяет эти цитаты, жаждет только одного – урвать кусок, открыть новый рынок, стать вторым богом айфонов.

Подумать только: сколько "мечтателей" с блестящими глазами ломится в индустрии, прыгает в вагоны уходящих поездов ради миллиарда. И хочется спросить – изменил ли Джобс мир к лучшему или просто разогнал стаю хищников по новым полям?

"А Рэйчел другая?" – мысль кольнула неожиданно. Она, похоже, и правда верит. Слушать её – как смотреть на огонь: искренне делится мечтой, ждёт, что мир откликнется. И именно поэтому возникла безумная идея – если связать её с незнакомыми художниками, может, хотя бы их крохотный мир удастся перевернуть.

Мужчины вокруг слушали её с таким выражением, словно вот-вот станут апостолами новой веры. Лица менялись каждые десять секунд – старались, чтобы было заметно, как они понимают глубину слов.

"Стоит ли всё это прерывать?" – вопрос завис в воздухе. Пусть говорят. Пусть играют в эту игру.

Виски оказался горьким, обжёг горло и оставил послевкусие, будто напоминание: не время расслабляться. Пока в руках стакан, к столу подкатили друзья Нельсона.

– Ты ведь Шон, верно? – в голосе льстивая нотка. – Куда двинешь после Голдмана?

– Частная справедливость? Хедж-фонд? – подхватил второй.

Эти аналитики знали систему "два и выход": два года в Goldman, потом прыжок выше – в крупные фонды. Только единицы выживали в этой мясорубке и могли позволить себе хвастаться, как эти пацаны: "Мои сделки толще твоих".

– Если надумаешь к нам, – бросили невзначай, – шепнём, когда появится место.

Другими словами: "Подлизывайся, парень". Но всё это – мимо. Горечь на языке только крепче. Здесь и сейчас нечего ловить. Силы нужны для другого. План ещё не собран. И тут – звонок. Дин! Смартфон вспыхнул светом, прорезав полумрак.

"Предупреждение: Дэвид Фонбаум"

Дыхание сбилось на миг. Сработало оповещение Google. То самое, которого ждали.

– Извините, нужно выйти, – голос сам нашёл выход из тишины.

Коридор встретил прохладой, под пальцами – холодная латунь дверной ручки. Сердце колотилось, как кузнечный молот.

"Наконец-то…"

Нашёлся. Человек, которого все это время так отчаянно искал. Создатель надежды. Архитектор будущего лечения. Экран загорелся ярким светом уведомления. Вибрация от телефона отозвалась в пальцах, как лёгкий разряд. Сообщество по редким болезням прислало сообщение.

"Автор: Дэвид Фонбаум"

"Чтобы продвинуть понимание этой болезни, нужны биообразцы для исследований болезни Каслмана. Если вы готовы пожертвовать образец, напишите..."

Фонбаум. Не какая-нибудь распространённая фамилия. Слишком редкая, чтобы в этой нише оказался кто-то другой с таким именем. Это он. Должен быть он. Тот самый, кто разработал диагностические критерии болезни Каслмана. Раньше её постоянно путали с лимфомой, но благодаря ему мир научился различать тьму и свет.

И этим его заслуги не ограничиваются. Этот человек открыл второе лечение – ингибитор mTOR. Если он смог сделать это однажды, то при поддержке, при мощном финансировании… конечно, он найдёт и второе, и третье решение.

"Здравствуйте. Меня зовут Сергей Платонов. Я тоже потерял очень дорогого человека из-за этой болезни, и теперь полон решимости найти лекарство сам…"

Готовое письмо скопировано и отправлено. В тексте ни лишнего слова, только суть:

"Работаю в Goldman, финансовая сфера. Скоро будут крупные средства. Хочу направить всё исключительно на борьбу с этой болезнью…"

Вдох – короткий, прерывистый. Моление без слов, только напряжение в висках. Палец дрогнул на экране. Отправлено. Поворот на каблуках, шаг к дверям...

Дин!

Звонкий сигнал прорезал тишину, заставив сердце удариться о рёбра. Ответ пришёл почти мгновенно.

"Хорошие новости. На самом деле, то, что нам сейчас нужнее всего – это финансирование. Даже базовые исследовательские расходы…"

С облегчением выдохнул. Пугала мысль, что он окажется из тех мечтателей-аскетов, что бормочут: "Деньги мне не нужны, я служу только науке". Но нет, этот человек был реалистом.

"Любопытно, сколько исследований проведено по болезни Каслмана. Проверил PubMed – почти ничего…"

Поиск материалов о Каслмане – как ловить дым голыми руками. Даже кода классификации нет. Всё держится на обрывках.

"Это верно. Основные данные – клинические отчёты..."

А что такое клинический отчёт? Просто запись: "Пациент с такими симптомами поступил к нам". И всё. Ни анализа литературы, ни направлений, ни планов, ни списка проблем. Настоящая наука прячется в полноценных исследованиях. Но с Каслманом беда – стандарты публикаций требуют массивных данных, статистики, а при редких болезнях это роскошь. В итоге, исследования даже не доходят до журналов.

"Пытался найти эксперта по Каслману, но даже это оказалось почти невозможным…"

Без публикаций – и специалистов не найдёшь. Разве что на профильных конференциях по гематологии или иммунологии, где такие дела подают как редкие казусы, а не как главный фокус. Фонбаум обошёл этот тупик. Раздобыл сорок имён, сорок исследователей.

"Вот оно!"

Волнa предвкушения накрыла, словно электрический ток прошёл по венам. Нужен напарник. Кто-то, кто возьмёт на себя науку, пока здесь ведётся бой на Уолл-стрит.

После ещё пары писем вопрос решился.

"Могу позвонить?"

"Если дадите номер – свяжусь прямо сейчас."

Телефон вздрогнул в руке. Голос на том конце – без лишних приветствий:

– Знаете много технических деталей. Вы из медицины?

– Медицинский факультет за плечами.

– А! Тогда разговор будет проще. Как вы упомянули, сейчас есть только клинические случаи...