1. Мосли –10 миллионов долларов.
2. Мосли – 5 миллионов.
3. Гонсалес – 5 миллионов.
4. Фергюсон – 5 миллионов.
Пятая строчка зияла пустотой, словно свежая царапина на белоснежной бумаге. Там, где недавно стояла фамилия Фабера, теперь оставалось лишь молчаливое пространство. Фабер вышел из игры – запросил возврат и исчез.
В воздухе повис шорох догадок. Кто-то едва слышно выдохнул:
– Неужели….
Слова растаяли, но напряжение стало осязаемым, будто в комнате упал невидимый груз. Все взгляды метнулись к Сергею Платонову. Тот ответил коротким кивком и чуть искривил губы в хитрой улыбке:
– Да. Место освободилось. Прием новых инвесторов открыт. Но только до пятницы, до шести вечера.
***
Реакция оказалась бурной, словно сухая степь, на которую обрушился летний ливень. Жажда наживы гнала людей вперед, стирая последние сомнения. Причина ажиотажа крылась в недавнем кошмаре. В залах Goldman кипела досада: там хватало тех, кто присосался к чужим прогнозам, как пиявка к теплой крови, и в итоге обжегся. Кое-кто сумел спасти лишь крупицы вложенного, а многие вообще ушли в минус. И тут на горизонте всплыло имя Фабера – того самого, кто заплатил за закрытую информацию и ушел с прибылью, от которой кружилась голова: свыше 750 процентов.
Разница между халявщиками и теми, кто платил, резала глаз, как лезвие ножа. Потому охотники за удачей рванули к блокнотам и банковским чекам. Чернила скрипели по бумаге, оставляя жирные цифры: сто тысяч долларов, двести… Суммы росли, словно тесто на дрожжах, набирая по десять, двадцать тысяч за раз.
Но тишину разорвал новый голос:
"Для участия обязательно быть только сотрудником?"
Фраза прозвучала, как раскат грома в ясном небе. В торги ворвался вице-президент и швырнул на стол цифру, от которой у многих пересохло во рту: один миллион долларов. Сумма, перед которой рядовые ассоциаты выглядели бледно. Но у хитрецов быстро созрела мысль:
"А если скинуться?"
Десять человек, по сто тысяч каждый – и можно тягаться даже с акулой. Команды образовались мгновенно, словно стаи волков перед охотой. Листы с цифрами перекликались шелестом, а воздух звенел от азарта. Торги разогрелись до предела. Последняя ставка ударила, как молот по наковальне: четыре миллиона долларов.
Сергей Платонов позволил себе едва заметную ухмылку. Деньги не просто текли рекой – половина этой реки вскоре окажется в его кармане. Так действовали хищники с Уолл-стрит. Секрет был прост, как запах свежей типографской краски на договорах: не прятать информацию в сундуке, а щедро размахивать ею перед толпой. Толпа сама принесет золото на алтарь жадности.
В воздухе висел едва уловимый запах свежесваренного кофе, смешанный с тонкой ноткой дорогого табака, которую кто-то принес с собой в офис. Солнечные блики, пробиваясь сквозь жалюзи, ложились полосами на стол, где мерцали экраны ноутбуков и смартфонов, наполненные графиками и цифрами, словно пульсирующие огни на сердце биржи.
Платонов откинулся на спинку кресла, слушая, как в коридоре щёлкают каблуки – очередной ассистент торопился передать документы наверх. За стеклянной перегородкой доносились приглушенные голоса – требовательные, нервные, будто каждый из них говорил о чем-то, от чего зависела судьба мира. Впрочем, для них это и была маленькая версия мира – мир из нулей, процентов и жадных амбиций.
Сергей действовал точно и расчетливо. Ещё вчера он думал: работай один – и всё, что удастся, это семь миллионов. Но теперь… Вложив усилия в создание ажиотажа, он втянул в игру сторонних инвесторов и собрал уже сто миллионов комиссионных. Цифра звенела в голове, словно медная монета, упавшая на мрамор.
В кабинет приходили звонки один за другим:
– Можно расширить список участников? Хоть до сотни – всё равно очередь будет стоять! – тянулись голоса из трубки, иногда настойчивые, иногда почти умоляющие.
Но ответ звучал всегда одинаково спокойным, даже мягким:
– Извините, максимум пять инвесторов. Больше – не смогу управлять и одновременно держать всё под контролем.
Ложь. Лёгкая, холодная, как тонкая сталь скальпеля. Сергей мог вести хоть двадцать человек, хоть сотню – система позволяла. Но дефицит рождает цену. Ограничение – это наживка, а редкость всегда пахнет золотом.
В голове уже выстраивалась стратегия: повторять этот фокус снова и снова. Немного информации вбросить – и все загудят. Потом открыть новые места – и устроить аукцион. Главное – поддерживать шум, чтобы каждый в Goldman мечтал попасть в этот фонд.
Видение будущего обжигало изнутри: день, когда будет объявлен старт хедж-фонда. Двери откроются – и весь офис Goldman, как саранча, ринется внутрь, сметая любые барьеры. А клиенты, наблюдая этот хаос, зададутся простым вопросом:
"Почему все так рвутся в этот фонд?"
Вот тогда слух о семисотпятидесятипроцентной доходности обрастёт мясом. Сначала будут хмурые улыбки, мол, сказки всё это. Проверят у знакомых в Goldman – те пожмут плечами и подтвердят:
"Правда. Сам видел."
И миф станет истиной. Даже самый толстый бетонный скепсис трескается под давлением толпы. Любопытство превратится в инвестиции, пусть небольшие, но массовые. А это и есть доверие.
Всё шло по плану. Сергей чувствовал это почти физически – как тихий ток под кожей. Почему такая ставка? Причин было несколько. Во-первых, внимание Goldman полностью приковано к нему. Во-вторых, доказана ценность платного сервиса – результатами, которые говорили сами за себя. Даже при увеличении капитала алгоритм оставался безупречным.
Но важнее всего – легенда. Она уже рождена, и теперь будет жить годами, всплывая в разговорах, как старая байка, которая почему-то звучит правдой. Это станет фундаментом, на котором вырастет империя фонда.
"Больше здесь выжать нечего…" – мелькнула мысль, когда Сергей закрывал очередной файл.
Goldman был исчерпан до последней капли. Остался Мосли. Внутрь уже внедрен свой человек, крот сидел тихо и собирал крупицы информации. Фергюсон, глава промышленного отдела, зачастил в кабинет, задавал вопросы, а потом наверняка всё пересказывал Джерарду. Но тот молчал.
"Пора бы уже ответить…" – раздражение покалывало, словно ледяная вода стекала по спине. Сергей ждал, но тишина затягивалась, как вязкая смола. И всё же действовать резко нельзя – слишком высока цена ошибки.
Однако времени на ожидание не было. Крайний срок дышал в затылок, и Платонов понял: пора подтолкнуть ситуацию.
Резкий сигнал уведомления разрезал тишину, словно тонкая струна, лопнувшая в натянутой тишине комнаты. На экране смартфона загорелось имя отправителя – Сергей Платонов.
Заголовок письма блеснул холодным светом: "Статус инвестиций. Январь 2014".
Обязательный отчет для инвесторов. Но почему-то казалось, что это не сухая формальность, а вызов на дуэль.
Долгие секунды взгляд упирался в экран, словно в черную глубину проруби, из которой тянуло ледяным холодом. Пальцы нехотя коснулись экрана. Щелчок, и цифры, строгие и беспощадные, вспыхнули перед глазами:
"Инвестиционный капитал: 5 000 000 долларов.
Прибыль: +31 890 500.
Доходность: +637,81%.
Итого: 36 890 500".
Пять миллионов превратились почти в тридцать семь. Невероятная сумма, о которой мечтают годами. Но радости не было – только глухой стук крови в висках и сухость во рту, будто проглотил пыль старого сейфа.
"Если даже эта сумма наросла так… сколько же поднял Платонов?" – мысль резанула остро, как бритва. Подсчёт оказался делом пары мгновений: умножить его капитал на те же проценты и прибавить комиссию, забранную в качестве доли. Почти сто миллионов. Оглушительная, абсурдная цифра. Все это – просто плата за управление.
Стук сердца сбился в неровный ритм. Горечь сожаления накатила волной – густой, как крепкий кофе без сахара. Попытка прижать его деньгами обернулась тем, что Сергей забрал себе целое состояние, даже не замочив руки в крови торговли.
