И как же на это не похоже на Рейчел…. Она чужая среди своих. Белая ворона. И это плохо. Очень плохо. Ведь в таких семьях своих защищают яростно, до последнего патрона. А если кто-то посмеет показаться угрозой – считай, подписан смертный приговор.

– Подойди ближе.

Голос Джерарда прозвучал негромко, но с ноткой приказа. Он склонился над винным шкафом, при этом взгляд скользнул через плечо.

– Как говорил раньше, в винах я не разбираюсь.

– Вот как?

В его ответе зазвенела насмешка. Лёгкая, но ощутимая. Джерард слегка повернул голову, а потом, будто невзначай, обвёл взглядом оружие на стенах.

Глухой смешок сорвался с его губ:

– Не боишься, что они заряжены?

Намёк прозрачен: проверка на страх. Кто бы на его месте не боялся? Оружейная чужого человека – не то место, где можно чувствовать себя спокойно.

Не дожидаясь ответа, Джерард протянул руку к стене и снял ружьё с самым длинным стволом. Металл блеснул холодным светом.

Щёлк!

– Пусто. – Он отдёрнул затвор, демонстрируя разряженное оружие, а затем неспешно прицелился.

Дуло легко скользнуло по комнате, словно ощупывая невидимые границы, и замерло, направленное прямо в грудь.

Холодный стальной зрачок смотрел прямо в глаза. Даже зная, что магазин пуст, тело предательски сжалось.

– Ты против оружия?

Джерард не отвёл ствола. Вопрос прозвучал спокойно, но в этой тишине он звенел громче выстрела.

Началась игра вопросов и ответов. Нужно было сосредоточиться. Вопрос ведь касался не позиции, а выбора. По реакции стало понятно: собеседник уже догадался об отрицательном отношении к оружию. Это был не идеологический спор – скорее проверка на честность. Оружие всегда разделяет людей: Джерард поддерживает его, а вот сам рассказчик против. Притвориться сторонником ради расположения? Или остаться верным принципам? Любой вариант может ударить по репутации. Согласиться – значит солгать. Возразить – поставить между собой и Джерардом стену.

– Трудно ответить? – голос прозвучал мягко, но с нажимом.

– Нет, просто… не сказать, чтобы был категорически против оружия.

– То есть поддерживаешь?

– Не совсем.

– Так ни туда, ни сюда?

– Никогда не было повода брать в руки ствол, но, если жизнь прижмёт – освою без вопросов.

Ответ вышел нейтральным. Никакой идеологии – чистая прагматика. Так и должен мыслить каждый, кто стремится к успеху: политика, убеждения – всё это не приносит денег. Щёлкнул затвор. Джерард опустил ружьё. На лице скользнула едва заметная тень разочарования – не удалось поймать на слове.

– У нас в семье охота – как обряд посвящения, – сказал он, возвращая оружие на стенд.

Казалось, разговор об оружии исчерпан, но рука потянулась к другому ружью.

– Те, кто называет охоту жестокостью, просто прячутся от реальности. Такие люди каждый день покупают мясо в супермаркете. Видят аккуратный «продукт» и забывают, что это мышцы живого существа. Легче закрыть глаза на чужую смерть… Но это нельзя вычёркивать из сознания. Только убив сам, сможешь по-настоящему понять цену жизни и ответственность взрослого.

Очередная проверка. Без охоты – нет зрелости? Согласиться – значит признать себя безответственным. Спорить – нарваться на открытую конфронтацию.

– Что думаешь?

– Согласен.

– Но ведь никогда не охотился?

– Знаю, как это – когда жизнь уходит из-под пальцев. Руки в крови бывали много раз. Правда, не чтобы отнять жизнь… а, чтобы удержать.

– …?

– Медицинский диплом обязывает, знаешь ли.

– Ах да, точно, – голос Джерарда потеплел. Теперь он поверил: собеседник – просто друг, не охотник за выгодой. До этого момента сомнения оставались.

Но следующая фраза ударила прямее выстрела:

– А к Рейчел ты специально подошёл?

Взгляд потяжелел, словно навис.

– Видно было, что положение нашей семьи тебя не удивило. Значит, знал заранее.

Отпираться нельзя. Для богатых доверие – свято. Ложь – смертный грех.

– Да, знал.

– Рейчел рассказала?

– Нет. Сначала заметил, что к ней относятся по-особому в отделении. Потом услышал слухи: отец – знаменитый адвокат.

– Так ты подошёл из-за семьи?

– Мы просто оказались рядом, вот и сблизились. Про её родню узнал уже потом.

– То есть родство ни при чём?

– В дружбе деньги не мешают. Скорее плюс. Для меня – тоже.

– …Честно, – усмехнулся Джерард.

– Это единственное моё достоинство, – прозвучал ответ, заставивший его чуть вздрогнуть.

В комнате стояла тишина, натянутая, как струна. Воздух густо пропитался подозрением, словно едким дымом, от которого першит в горле. Но в этой глухой стене недоверия вдруг образовалась крошечная щель – слабая трещина, сквозь которую можно было просунуть лезвие.

– Так и думал, – проскрежетал Джерард, холодно, как сталь.

И стало ясно: время действовать. Сдвинуть замерший ход разговора можно только одним способом – неожиданностью. А неожиданность – это тоже чувство. Стоит ткнуть этим чувством, сбить его с равновесия – и Джерард неизбежно окажется в ритме, который навязан.

– Что думаешь о Рейчел? – вопрос прозвучал резко, словно выстрел.

– Не понял, – брови Сергея сошлись на переносице. – Что за вопрос?

– Вопрос простой.

– Чтобы ответ был чётким, и сам вопрос должен быть чётким. Сфера мыслей, связанных с Рейчел, широка: характер, умения, привычки, вкусы….

– Считаешь её женщиной? – прозвучало тихо, но ударило точно в цель.

Неожиданно. Это означало одно: видит соперника. И это было забавно – в консервативной семье русского мужчину рассматривают как возможного претендента на сердце. Пожалуй, они куда прогрессивнее, чем казалось.

– Да, Рейчел – женщина, – голос прозвучал ровно, спокойно.

Повисла пауза, тяжёлая, как свинец. Отрицание всё равно бы не убедило – не тот случай. Да и как отрицать очевидное? Она красива, добра, умна… и богата. Кому бы не понравилась?

– Так вот почему цепляешься за неё? – в голосе Джерарда проскользнуло презрение.

– Не цеплялся. Дружеские отношения – не более, – ответ прозвучал без нажима, словно лёгкая тень.

– Трудно в это поверить….

– Если интересует, хочу ли жениться на Рейчел ради её состояния и урвать половину, то нет, – слова лёгкие, но холодные, как осколки льда.

Джерард молчал. В его взгляде застыло недоверие, но в напряжённой атмосфере что-то дрогнуло. Лёд тронулся. Нить разговора смещалась туда, куда нужно.

– Такие заявления только усиливают подозрения, – усмехнулся он уголком губ.

– Просто ответ на вопрос, который прозвучал в тоне. Если не это имелось в виду, извинения. Чем яснее вопрос, тем яснее ответ.

– Тогда ясно спрошу: тебе нужны её деньги?

Классика. Любой богач вечно думает об одном и том же. Тут важно быть осторожным.

– Да, нужны, – слова упали, как камни в колодец.

Джерард дёрнул бровью, но уголок губ чуть дрогнул.

– Хоть честно.

– Честность – единственное достоинство, – лёгкая улыбка, почти тень.

– Ну что ж… – Джерард хрипло фыркнул, отстегнул ружьё от стены и вернул на крючок. Глухой стук металла по дереву отдался по комнате. Потом потянулся к винному шкафу, откуда хлынул мягкий аромат пробки и виноградной кожи. Извлёк две бутылки. Плечи его говорили ясно: разговор окончен.

Но для кого-то это было только начало.

– Не любопытно, зачем нужны её деньги? – голос мягкий, но с внутренним лезвием.

– Не особенно.

– Всё равно объясню. Прозрачность – в моих интересах. Эти деньги будут приумножены. В сто раз. В тысячу.

Джерард обернулся. Взгляд – как сталь, чуть прищуренный, с тенью вопроса: что за чушь?

– Через два года запустится собственный хедж-фонд. Цель – сделать его легендой. Максимальная прибыль за минимальное время. Честно? Рад бы, если бы Рейчел вложилась.

Разговор давно перестал быть допросом. Это стало предложением. Чистым, как зеркало.

– Значит, хочешь использовать её деньги?