На следующий день «Кассиопея» отплыла на Таити, но за два дня, прошедших до моего отъезда на Самоа, я успел понять, какое прекрасное впечатление произвело посещение военного корабля и как важно, чтобы французы время от времени приезжали к туземцам без каких-либо скрытых мотивов, не для того, чтобы эксплуатировать их или вытягивать из них деньги, а для того, чтобы они полюбили Францию.

Я снялся с якоря в субботу днем, 12 июня 1926 года, и выплыл из чудесной гавани Порапора. В проливе Теавануи мимо меня проплыла каноэ с выдолбленным корпусом; на борту были два туземца, одетые в простые парео, их бронзовые тела блестели на солнце. Это были мои друзья Мана и Терай, возвращавшиеся с рыбалки. Они крикнули мне на прощание грустное «Апае!» и умоляли развернуться и вернуться с ними, но Порапора уже осталась в прошлом, и все мои мысли были обращены к будущему, к Самоа и островам Лаперуза, которые лежали в двенадцати сотнях миль к востоку.

Покидая лагуну Порапора (Бора-Бора), я миновал небольшой парусный катер, возвращавшийся с острова Маупити и лавирующий против юго-восточного ветра. Случайно взглянув на погоду, я заметил большие черные облака, быстро несущиеся по небу. В мгновение ока на меня обрушился шквал, и «Файркрест», накренившись на бок, мчался по волнам на полной скорости, а местный катер исчез из виду. Море бушевало, и я постоянно принимал на борт зеленые волны.

Мой трисель скоро стал слишком тяжелым, и я был вынужден его убрать; но, закрепив руль, я оставил Firecrest плыть перед штормом только под стакселем и спустился вниз, где царил полный беспорядок. Все мои книги были разбросаны по полу, а все, что было не закреплено в камбузе, смешалось с едой и фруктами, которые я не успел закрепить.

На следующий день я прошел совсем близко от низкого опасного атолла Фенуа-Ура. На протяжении всего перехода дули сильные пассаты, море было высоким и покрыто белыми барашками; поскольку волны постоянно разбивались о палубу, я был вынужден держать люки плотно закрытыми.

Firecrest плыл под тремя передними парусами, оставляя за собой красивый прямой след, проходя по 80-100 миль каждые 24 часа. Поскольку палуба была практически всегда затоплена, я оставался внизу, поднимаясь наверх только для наблюдения, когда солнце показывалось из-за облаков, или для того, чтобы следить за изношенным оборудованием.

Я не мог ни сидеть, ни стоять в салоне внизу, и мне приходилось лежать на диване, полулежа на боку, потому что «Файркрест», как и все другие узкие катера, плыл в шторм с большим креном, с релингом в воде. Так я коротал время, читая книги, которые получил в Папеэте из Франции, или переигрывая на маленькой складной шахматной доске партии недавнего нью-йоркского шахматного турнира. Часы пролетали очень быстро, и на рассвете пятнадцатого дня я увидел острова Фау и Олесинга, принадлежащие Американскому Самоа, но, к сожалению, я не мог там причалить из-за отсутствия безопасной гавани.

Чуть позже я увидел остров Тутуила и, проплыв девять часов подряд, наконец прибыл в гавань Пангопанго (Паго-Паго), как раз в тот момент, когда оттуда выходил британский шлюп «Лабурнум», который покинул Порапору (Бора-Бора) на десять дней раньше меня. Офицеры на его мостике помахали мне рукой, когда я вошел в гавань между мысами Брейкер и Дистресс.

Гавань представляла собой глубокую бухту между высокими горами, простирающуюся с севера на юг более чем на милю. Вершины были покрыты деревьями и растительностью, от самых высоких гребней до крошечных пляжей из белого коралла, где маленькие голые дети играли на солнце. Среди кокосовых пальм, на берегу моря, я с восторгом увидел живописные самоанские жилища вместо ужасных лачуг из досок и гофрированного железа, которые являются позором Южной Полинезии.

Море разбивалось о рифы, простиравшиеся вдоль всего побережья, но на поверхности не было видно опасных скал Уэйл и Грампус. Бухта изгибалась внутрь в западном направлении, и вскоре я смог разглядеть стальные антенные мачты радиостанции, а также здания и пирсы военно-морской базы США.

Рядом с причалом стоял американский военный шлюп «Онтарио», а неподалеку находились многочисленные офицеры и солдаты, которые махали мне рукой, приглашая подойти ближе, но я боялся толпы. Мне хотелось тишины и уединения и, как обычно, я бросил якорь далеко, на другом конце гавани, недалеко от деревни Фанга Тонга.

Вскоре от пристани отчалила моторная лодка и подошла к «Файркресту». Два морских офицера поднялись на борт и предложили мне воспользоваться ресурсами военно-морской базы, если мне понадобится ремонт.

Как раз когда сумерки сгущались, от берега выскочила каноэ с выносными опорами (аутриггерами) и направилась к «Файркресту». Мальчик греб, а две молодые туземки пели. У них были цветы в волосах и гирлянды на талии, а их свежие, чистые голоса разносились далеко по морю. Я был рад услышать самоанский язык с его интонациями, которые были для меня новыми, так как в нем есть звуки «с» и «л», неизвестные в Восточной Полинезии. Однако несколько слов были мне знакомы, как и звук «нг», который я выучил на островах Мангарева.

«Почему ты пришел сюда?» — спросили они меня. «Чтобы увидеть вас».

«Чтобы увидеть нас? Ах! Талофа ли!»

Я был в восторге, узнав приветствие Маркизских островов — «Каоха», которое является не чем иным, как «Алоха» Гавайских островов, измененным в результате замены согласных, столь частой в Полинезии. Я сразу понял, что меня ждет приятное пребывание на острове Тутуила, ведь люди, которые используют слово «любовь» в своих повседневных приветствиях, не могут не быть приятными и достойными того, чтобы с ними пожить.

На следующий день после прибытия я вышел на берег и был встречен военно-морскими офицерами; они представили меня адмиралу Райану, который пригласил меня поужинать с его семьей. Так я провел очень приятный вечер, который закончился в кинотеатре, где нас развлекали очень живыми фильмами о Диком Западе.

Американский адмирал рассказал мне, что офицеры «Лабурнума» жаловались на плохую погоду и что, измученные тяжелым плаванием, члены экипажа не смогли принять участие в играх и спортивных состязаниях, которые американский флот хотел устроить в их честь, а предпочли остаться на борту, чтобы отдохнуть и поспать.

Что касается меня, то у меня было мало времени для отдыха, как это обычно бывало, когда я заходил в порт. Переход был очень тяжелым, и все внизу стало влажным и пропитанным морской водой. Мне нужно было все высушить, убрать и вымыть, так что, с учетом всей работы на палубе и ухода за такелажем, я был постоянно занят.

Firecrest был пришвартован к большому бую в дальнем конце бухты Пангопанго (Паго-Паго), примерно в миле от берега. Бухта со всех сторон была окружена горами, а над ней возвышалась гора Рейнмейкер, вершина которой практически всегда была окутана облаками. Когда я покидал свою лодку, то только для того, чтобы поиграть в теннис, что я делал впервые с момента отправления из Панамы, или поплавать, или прогуляться. В Пангопанго были очень хорошие теннисные корты с твердым покрытием и прекрасно ухоженная лужайка, где играли в бейсбол. Чистота и порядок повсюду свидетельствовали о способном управлении ВМС США.

Жилые дома на базе были удобными и хорошо построенными, а дорога, проходящая по берегу, была очищена от всей ненужной растительности. Сквозь густой подлесок, вдали от поселения белых людей, были видны живописные деревни туземцев с любопытными самоанскими хижинами, которые одновременно были чистыми, гигиеничными и живописными. Колья, установленные вокруг круглого пространства, покрытого мелкими камешками, поддерживали коническую крышу из пальмовых листьев. Стен не было, только подвижные ширмы из ветвей тех же деревьев, которые устанавливались в зависимости от направления ветра или дождя. Это обеспечивало здоровое и хорошо вентилируемое жилище, прекрасно подходящее для тропиков.