– Окажешь мне услугу? – Голос Эда резко стал ниже и строже. Это был тот самый голос, каким он, как полагал Майкл, общался со взрослыми дядями в костюмах, когда играл роль важного человека.

– Это зависит от ее масштабов.

– В общем… – рывком выдохнул он, – если ты вдруг забыл, сегодня день рождения близнецов.

Он в самом деле забыл. Забыл, что Фред и Грейс были близнецами – одно целое, сплетенное в тугой узел…

им бы исполнилось восемнадцать

– У Лидсов состоится праздничный ужин для самых близких друзей. Ты приглашен.

– Ты сам сказал, что я не обязан подчиняться призраку прошлого.

– Сделай это не ради прошлого – ради будущего.

– Какая глупая и лишенная смысла причина, не находишь?

– Это не глупее, чем сидеть тут и накуриваться. – Эд обвел комнату рукой таким пренебрежительным жестом, словно Майкл валялся в хлеву – по ощущениям так оно и было. В итоге он промолчал, и Эд воспринял его безмолвие как знак покорности.

– Не говори им, – попросил Майкл, остановив брата у двери. – Не говори родителям. Я в порядке. Мне нужно… мне просто нужно немного побыть одному.

Эд обернулся, и его всевидящий взгляд, тот самый, которым он смотрел на мир, сказал куда больше, чем слова. Предательская краска прилила к щекам Майкла, стыд и вина, вина и стыд – в голове у него забулькало и задымилось, точно ядовитые травы в ведьмином котле.

– Собирайся поживее. Не заставляй Лидсов ждать.

Толчок. Майкл повернулся, зевнул и протер непонимающие глаза, отгоняя сон. Плотные шторы позволяли заглянуть в спальню лишь тонкой полоске лунного света. Эд включил ночник, щелчок – и по стенам под плавную музыку закружились зеленые человечки.

– Вставай, дружок, – шепнул Эд, обдав лицо Майкла разгоряченным дыханием. – Ну же, просыпайся. – Он вырвал из его рук медведя, без которого тот не засыпал, и метнулся к шкафу.

Майкл сел в кровати, свесив ноги, еще раз зевнул и убрал челку со вспотевшего лба. Сонные глаза наблюдали за торопливыми и отточенными движениями Эда, который вытащил из черноты шкафа чемоданы – судя по пузатому виду, доверху полные, – один из них он открыл и запихнул туда плюшевого мишку.

– Мама звонила, – поспешно добавил он, садясь на чемодан, чтобы закрыть.

Мама редко звонила, когда родители, натянув лучшие наряды и улыбки, уходили притворяться счастливыми людьми. В этот раз они посещали мероприятие, подталкивающее отца к пропасти такого неистового волнения, что перед выходом он без устали кричал, чтобы ему подали очередной стакан, обернутый в салфетку. Однажды Майкл понюхал эту карамельную жидкость и даже опустил в нее палец, но, облизав, поморщился.

– Она сказала убрать игрушки к их приезду.

Майкл быстро обвел спальню взглядом – игрушки были убраны. Впрочем, он никогда не разбрасывал их ни по комнате, ни по дому, иначе не смог бы играть еще неделю, как и сидеть.

– Ты не понял. – Брат присел на корточки, сжав его плечи. – Это значит, что мы уезжаем. – Безумные, пылающие глаза горели даже во мраке спальни.

– Куда?

– Отсюда. От него.

– От папы?

Эд кивнул.

Комната теряла контуры и очертания. Инопланетяне неслись по стенам все быстрее, превращаясь в яркие зеленые вспышки. И что все это значит? Да какая разница! Главное, что они будут вместе и только втроем: он, Эд и мама. Его неопытный мозг уже понял: папа не изменится, этому не бывать – в сказках злодеи никогда не исправляются, даже с помощью магии, а у папы не было магии, только деньги. Некоторые люди подобны порядку дней недели – не могут, не хотят и не будут меняться, как ни переставляй. Иногда это хорошо, но с папой это было нехорошо.

Откинув покрывало, Майкл снял пижаму и натянул вещи, которые для него подготовил Эд: джемпер со взлетающим Суперменом и джинсы.

Майкл попытался запихнуть в чемодан поменьше робота Микки.

– Вещей и так будет слишком много, – сказал Эд.

Майкл положил Микки на подушку и накрыл одеялом.

– Чтобы ему не было холодно, – с грустью ответил он на немой вопрос брата.

Эда поражала способность Майкла заботиться обо всех вокруг, даже несмотря на то, что о нем, кроме самого Эда, было некому позаботиться.

Эд столкнул чемоданы – их было два, – и те с грохотом приземлились у подножия лестницы. Прислуга не сбежалась на шум, как порой бывало, когда они дурачились, – сегодня они в доме одни. Майкла трясло, и только тепло руки Эда удерживало его от истерики, пока они сидели на нижней ступеньке.

– Она придет… придет, вот увидишь.

Живые звуки дома вспарывали тревожную тишину: тиканье часов, скрип мебели, раздающийся сам по себе, мерное капанье воды из крана. Вдруг дверь отворилась, Кэтрин, принеся с собой прохладу улицы, быстро забежала в дом и спрятала чемоданы под лестницу.

– Наверх, поднимайтесь, – беспокойно шепнула она.

Эд вцепился в брата, когда на нетвердых ногах во мрак вплыл силуэт отца: не видно ни выражения лица, ни одежды, но его шаг, покачивающаяся манера – он был мертвецки пьян. Эд сжал руку Майкла так, что тот едва не заплакал от боли.

– Почему они не спят? – спросил Джейсон гнусавым, заплетающимся голосом. – А ну марш в комнаты!

– Они ждали нас, милый, – сказала Кэтрин и стянула с него пиджак в раболепной манере прислуги. – Они очень скучали, – продолжила она, будто смазывая его медом, и, перекинув руку Джейсона через свое плечо, повела его наверх.

Эд ослабил хватку, и Майкл непонимающим наивным взглядом уставился на брата, но тот лишь молча сжимал челюсти и кулаки, устремив глаза в никуда.

Вернувшись, Кэтрин поцеловала светлую голову Эда, а потом и темную макушку Майкла – и тот, любящий маму без меры, с удовольствием окунулся в ту заботу и ласку, которых так жаждал, в сандаловый аромат ее волос и кожи, в ее тепло и силу, прижался к ней, дрожа всем телом. Кэтрин была очень хрупкой, но даже на ее фоне Майкл казался игрушечным, однако она хваталась за него, как за спасательный круг, как когда-то хваталась за Эда, потому что больше было не за кого.

– Нужно поднять чемоданы. Сегодня, пока он спит, – сказала наконец Кэтрин. – Поможешь?

Брови Эда сошлись к переносице.

– Ты обещала, – произнес он холодным, суровым тоном.

– Он тоже. Он исправится. Он пообещал.

– Он всегда обещает.

Она облизнула губы – у нее постоянно пересыхали губы, когда приходилось отчаянно лгать.

– Вдвоем было тяжело, вчетвером будет невыносимо.

– Вчетвером?

Кэтрин взяла его ладонь и заставила коснуться пока еще плоского живота. И все планы Эда: накричать, взбунтоваться, с топотом унестись прочь, с жаром хлопнуть дверью, сбежать из дома (почему ты не сказала? почему не сказала? ты обещала!) – посыпались как карточный домик.

Он дрожал и задыхался от подступающих слез. Внутри бурлил огонь безвольного негодования. Надежда ускользнула, оставив от души Эда лишь кровавое пятно на ступенях.

Башни с ажурными проемами, арки, образованные дугами пересекающихся окружностей, остроконечные крыши, резные эркеры и высокие стрельчатые окна – все здесь было отмечено печатью страданий, возведенное на костях и крови. Поместье Лидсов – пристанище неизбывной тревоги по будущему и вечной печали по прошлому. Даже в летние ясные дни от особняка, представляющего собой впечатляющий пример готической архитектуры, веяло грозным могуществом. Внушительный и старинный, он обладал богатой историей, длинным списком мертвых хозяев и тайн, которые когда-то Майкл с трепетом в сердце стремился разгадать. Теперь этот дом, сад, чаща и все, что их окружало, было, помимо мрачного далекого прошлого, отравлено недавними отголосками внезапной смерти Фредерика. Во всем темными пятнами проглядывал его всемогущий призрак, и Майкл так и представлял навеки бездыханное тело и его части в самых неожиданных местах: онемевшие ноги, торчащие из ровно подстриженных кустов, голову, скатывающуюся с бесконечных ступенек, руки, сжимающие старинные вазы, и пальцы, поданные вместо блюд.