После окончания рабочего дня я заглянула к нему. Влад сидел за столом, уткнувшись взглядом в монитор и что-то внимательно читал.

— Как дела? — проскользнула я внутрь.

— В этой документации черт ногу сломит, — покачал он головой. — У меня нет опыта управления компанией. Это вообще не моя сфера, я рекламщик.

— У тебя все получится, — я подошла к нему сзади и обняла, уткнувшись лицом в шею.

— Спасибо, Полин.

— Ты собираешься домой?

— Хотел задержаться. А ты?

— Побуду с тобой, — я улыбнулась. — Ты не против?

— Я только за.

— Тогда я пойду сделаю нам чай и вернусь.

— Спасибо, — он повернул голову и мягко поцеловал меня в щеку.

Я отправилась на кухню, прихватив с собой пустую кружку из-под кофе. Интересно, это которая за сегодня? Включила чайник и достала из шкафа коробочку с чайными пакетиками. Сегодня я решила пожалеть Влада, и мой выбор пал на чёрный — не все же ему пить ненавистный зеленый. И даже не стала кидать в кипяток сахар — у меня сегодня действительно было хорошее настроение.

Оно испарилось без следа, когда я с двумя кружками чая снова появилась в дверях его кабинета. Я отсутствовала не больше десяти минут, но помещение успело за это время измениться до неузнаваемости.

Повсюду лежали листы бумаги — на полу, столе, небольшом диванчике, стоящем возле стены. Словно кто-то взял и разбросал по кабинету огромную стопку. Или на наш офис неожиданно обрушился ураган из документов. Стул опрокинут и перевернут. Все, что совсем недавно стояло на столе — сброшено и раскидано. Ноутбук — на полу, разбитый вдребезги.

Я застыла на пороге и почувствовала, как по спине поползли мурашки.

— Влад, что произошло? — глубоко вздохнув, аккуратно поставила кружки на тумбочку возле двери и осторожно направилась к нему. Медленно, не торопясь, боясь спугнуть слишком резкими движениями, словно дикого зверя, неосторожно попавшего в капкан.

Он стоял с закрытыми глазами, привалившись затылком к стене, и тяжело дышал, сжав руки в кулаки. Я крепко обняла его, прижимаясь к груди. Его сердце стучало, словно взбесившиеся — того и гляди, пробьет дыру в рёбрах и выскочит наружу. Промелькнула мысль, что он сейчас меня снова оттолкнет, но Влад обвил меня в ответ руками, утыкаясь лицом в волосы. Задрожал всем телом, словно оказался на морозе, и согреться теперь нет никакой возможности.

— Влад? — мягко позвала я.

Я уже все поняла. Знала, что случилось. Мне даже не нужен был его ответ. Просто хотела, чтобы он не молчал, не оставлял снова это все внутри себя. Эмоции должны найти какой-то выход, и желательно менее разрушительный, чем уничтожение кабинета.

— Он умер. Сегодня. Сейчас. Татьяна только что сообщила.

— Ох, Влад. Мне так жаль.

Неожиданно он засмеялся. Его тело, словно судорога, сотрясал смех. Он звучал настолько неестественно, что становилось жутко. В какой-то момент мне даже начало казаться, что это не смех, а рыдания. Но, нет, он смеялся — нервно, безумно, надрывно.

— Какого черта, Полин? — смех оборвался так же резко, как начался. — Я ненавидел его почти половину своей жизни. Я хотел, чтобы он поплатился за все. Так просто скажи мне, Полин, какого черта сейчас так больно?

Я сидел на небольшом мягком диванчике и слушал, как мерно тикают часы. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

— Владислав, — позвала меня женщина, сидящая напротив меня.

— Да?

— Вы молчите уже пять минут. Расскажите, вы пробовали применять какую-нибудь технику из тех, что я вам посоветовала?

— Да.

— Поделитесь?

— Нечем делиться, — я пожал плечами. — Это все не работает.

Она тяжело вздохнула, словно держала себя в руках из последних сил. А я мысленно ухмыльнулся — мне уже даже было интересно, чем все кончится. Тем, что она будет цепляться за меня до последнего, чтобы доказать, какой она крутой специалист, раз смогла справиться с таким безнадежным случаем. Или тем, что в один прекрасный день вышвырнет меня из своего кабинета, признав свое поражение.

— Расскажите подробнее. Что именно у вас не получается?

— Вот смотрите, Ольга, — я откинулся на спинку дивана. — Как вы мне предлагали? Поставить себя на место отца и постараться понять его чувства? Я поставил. И, знаете, что? Я не понимаю! Не понимаю, почему чужая женщина оказалась важнее сына и семьи. Полюбил другую? Хорошо, но это же не повод не считаться со мной! А на место Татьяны я даже ставить себя не хочу. Мне не дано понять, как можно в один день разрушить жизнь ребёнка и потом злиться на него, что он не счастлив и мешает наслаждаться жизнью! Разве кто-то из них попытался понять меня? Поставить себя на мое место? Нет! От меня просто избавились, как от мусора.

Я понял, что почти что кричу лишь, когда Ольга едва уловимо повела бровями.

— Влад, послушайте…

— Я ещё не договорил. Мое любимое упражнение — это прощение. Прощение. А, что, если я не хочу прощать их? — я перешел почти на шепот.

— Это ваше право. Но это разрушает вас изнутри. Вы не сможете выстроить полноценные отношения с людьми, пока не разберетесь с этим. Прошлое не дает вам двигаться вперед. Вы же сами видите, вы застряли на одном месте. Оглядитесь — жизнь одна. И на что вы ее тратите?

Я устало потёр переносицу. Как же мне все это надоело. Эти сеансы с психологом, эти разговоры. До ужаса хочется встать и уйти, но я не могу. Я обещал Полине.

Со смерти отца прошло уже два месяца. Он должен был пожить еще, но судьба распорядилась иначе — и добил его не рак, а тромбоэмболия легочной артерии. Внезапно и почти без шансов на благополучный исход.

И два чертовых месяца я не нахожу себе места. Внутри будто взорвалась атомная бомба и теперь медленно выжигает все изнутри.

— Влад, расскажите, что-то поменялось в вашем отношении к отцу после его смерти?

Я вынырнул из раздумий и нехотя признал:

— Да. Мертвого человека сложно ненавидеть.

— И что же вы чувствуете?

— Что-то отвратительно похожее на вину.

Ольга удовлетворенно кивнула, словно ожидала услышать именно такой ответ.

— Наши эмоции часто играют с нами злую шутку, Владислав. Какими бы сильными они не были, большинство из них меркнет на фоне смерти. И прошлые обиды уже не кажутся такими значительными, когда объект нашей ненависти умирает. Более того, нам даже становится жалко его. И вот тут-то и появляется оно — чувство вины. Мы начинаем корить себя за то, что не простили, не провели вместе хотя бы последние дни. И тогда есть шанс, проведя полжизни в ненависти, провести вторую половину, мучаясь чувством вины.

— Не скажу, что меня радует такая перспектива, — хмыкнул я.

— Вы на правильном пути, Владислав. Вы осознали проблему, поняли, что она мешает вам жить. Жить так, как хотите. У вас есть причина, ради которой готовы что-то менять. Вы видите цель. Осталось только избавиться от того, что тянет вас вниз.

— Да как мне, черт возьми, избавиться от этого?

— Для начала — принять. Принять, что с вами поступили плохо. Не пытаться забыть обиду — прошлое никуда не исчезнет. Признайте его вину. Поймите, он поступил ровно так, как мог — насколько хватало его жизненного опыта, душевных сил и моральных качеств. Но не забывайте: "Человек не равняется сумме поступков, какими бы чудовищными они не были".

— Проклятье, я стараюсь! Но стоит хоть на секунду расслабиться — и все по новой.

Ольга немного склонила голову набок и внимательно на меня.

— Как вы смотрите на то, чтобы попробовать подключить терапию препаратами?

Я нервно рассмеялся.

— Тоже поняли, что наши сеансы ни к чему не приведут?

— Нет. Просто думаю, что фармацевтическая поддержка вам совсем не повредит.

Хотел бы я ей ответить, что мне действительно не повредит. Уйти к чертям собачьим из этого кабинета и больше никогда не возвращаться. Остановила только мысль о Полине — я обещал ей выбраться из этого дерьма. Но пока у меня складывалось впечатление, что я просто барахтаюсь в воде — не даю пойти себе на дно, но и никак не могу выплыть.