— Этого нам никогда не узнать. В жизни нет места сослагательному наклонению и не существует никакого "если". Есть только одна версия нашей жизни, и мы живём ее здесь и сейчас.

Звук от моих шагов эхом отдавался в пустом коридоре. Этот дом был чужим для меня — отец и Татьяна купили его уже после того, как я уехал в интернат. Решили начать совершенно новую жизнь, без меня и призраков прошлого, кружащих над головой. А дом, в котором я вырос теперь принадлежал совершенно другим людям. Интересно, а они счастливы в нем?

Я замер у двери его спальни, тихонько постучал и потянул дверь на себя.

— Пап?

— Влад? Заходи, — отец лежал на кровати, но не спал. Отложил книгу, от чтения которой я его отвлек, и посмотрел на меня.

Он очень изменился на эти несколько дней, словно постарел сразу на десяток лет. Осунулся, цвет кожи стал нездорово бледный, блеск в глазах потух. Это, конечно неудивительно, учитывая его диагноз, он еще даже хорошо держался. Правда, визит в реанимацию не прошел бесследно, и, похоже, отец покинет компанию раньше, чем рассчитывал. Вряд ли он в состоянии продолжить работать.

— Привет, сынок.

Я едва не усмехнулся. Сынок. Я даже не помнил, когда он меня последний раз так называл — наверное, тогда мама еще была жива.

— Как себя чувствуешь? — спросил я.

— Так, будто я на финишной прямой.

— Что говорят врачи?

— Ничего нового. Пророчат мне несколько месяцев.

— А лечение? — не знаю, зачем задавал эти вопросы, я давно слышал на них ответы — еще во время нашего телефонного разговора, после которого оказался здесь. Наверное, чтобы заполнить повисшую тишину.

— Опухоль неоперабельна. Вероятность, что поможет химия крайне мала. Лишние мучения, которые закончатся тем же результатом.

Я промолчал. Я не тот, кто будет убеждать его бороться и уверять, что ему есть ради чего жить.

— Я должен попросить у тебя прощения, Влад. За то, что был ужасным отцом, которого ты не заслужил.

— Должен? Кому?

— Тебе.

— Знаешь, что ты действительно был должен? — я глубоко вдохнул воздух, чувствуя, как перед глазами становится темно. — Не оставлять своего сына один на один с кошмаром, который ты сам и устроил. Не отправлять туда, где его сломали окончательно. И не забыть потом о его существовании, радуясь, что это больше не твоя проблема. А не вот эти извинения, которые ничего не стоят.

— Влад! Я все это признаю. И даже не собираюсь отрицать. Я бы все изменил, если мог. Но я не могу.

— Да, ты прав. Ты ничего не можешь изменить.

— У нас слишком мало времени, Влад…

— Так вот в чем дело? Во времени? Тогда скажи мне, папа, ты бы извинился, если бы знал, что время еще есть?

— Конечно, — быстро ответил он.

Слишком быстро.

Ложь. Чистейшая ложь. Это было также очевидно, как тот факт, что солнце встает на востоке и садится на западе. Кого он пытается обмануть? Себя?

— Тебе нужен не я, — я покачал головой, — а священник. Пусть он отпускает твои грехи.

— Влад…

— Остановись, — резко выдохнул я. — Хватит. Подумай хоть раз в жизни не о себе, а обо мне и избавь меня от этого.

Отец замолчал.

— Мне пора, — тихо сказал я. — Постараюсь заехать завтра. Если успею, на работе слишком много дел. Там, конечно, тот еще кавардак — без тебя все сломалось.

Он едва слышно рассмеялся.

— Ты обязательно все починишь, я уверен.

— Влад, ты как? — я потянула его за руку заставив посмотреть на себя.

Он повернул голову в мою сторону и улыбнулся.

— Я в порядке, Поль, — он крепко сжал руль одной рукой. Вторая все ещё была в моих ладонях.

— Как Сергей Игоревич?

— Он… Не очень. Уже даже почти не старается держаться, как ни в чем не бывало. Нужно как-то сообщить на работе, что он не вернется…

— Мне так жаль.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Я испугалась, что он сейчас опять бросит что-то резкое и колкое, но вместо этого он вздохнул и произнес:

— Он извинялся. Просил прощения.

— А ты что? — осторожно поинтересовалась я, продолжая поглаживать его руку.

— Ничего. Я не могу его простить. Просто не могу. Он даже сейчас это делает, думаешь, для чего? Хочет наладить отношения со мной и исправить ошибки? Как бы не так! Не подпиши врачи ему смертный приговор, мы бы и дальше старались забыть о существовании друг друга. Нет, Полина, он это делает, как всегда, для себя. Хочет облегчить свою душу.

— Пусть даже так. А ты разве не хочешь облегчить свою? Не надоело носить с собой чемоданчик с ненавистью, обидой и злостью? Который с каждым годом становится все тяжелее и неподъёмнее?

Влад остановился на светофоре и задумчиво посмотрел в мою сторону.

— Я не думаю, что от него можно избавиться по щелчку пальцев. И одного-

единственного слова "прощаю" тут мало.

— Конечно. Но это первый шаг.

Он на несколько секунд замолчал, а потом неожиданно спросил:

— Тебя отвезти домой? Или поедем ко мне?

Понятно, он больше не хочет разговаривать на эту тему. Продолжать бессмысленно и не приведет ни к чему хорошему.

— Конечно, к тебе, — я улыбнулась. — Кстати, папа приглашал тебя в гости. Говорит, у него там еще какой-то коньяк в шкафу завалялся.

— Передай ему, что я никак не могу отказаться от такого предложения.

— О, он будет очень рад.

На следующий день в кабинет я влетела спустя двадцать минут от начала рабочего дня. Сначала мы с Владом едва не проспали, потом я умудрилась пролить чай на его белоснежную кухню и потратила кучу времени, убирая следы бедствия.

Влад лишь смеялся, говоря, что я ходячая катастрофа. За что получил от меня мокрой тряпкой, и его чистейшая рубашка была безнадежно испорчена. Пришлось переодеваться, а когда он оказался полуголым, я забыла и про разлитый чай, и про работу, и про то, что мы вообще-то опаздываем…

— Что, тебе теперь можно являться на работу, когда захочешь? — язвительный выпад Риты не заставил себя долго ждать. — Как, оказывается, полезно спать с начальником.

— Завидуй молча, Риточка, — я ослепительно ей улыбнулась. Мое хорошее настроение сегодня не могла испортить даже она.

Димка оторвался от компьютера и заглянул мне в лицо.

— Поль, ты же у нас теперь приближенная к власти. Скажи, что с Сергеем Игоревичем?

— А тебе зачем? Опять сплетни собираешь?

— Почему сразу сплетни? Это многих в офисе беспокоит. Поговаривают, что он вообще не вернется.

— Поговаривают они… — пробормотала я. — Откуда им знать? Это не твое дело, Дим, да и не мое.

Он нахмурился, шумно втянул носом воздух и пробормотал себе под нос:

— Лучше бы он с Риткой встречаться начал, она бы уж не пожалела поделится информацией с друзьями и коллегами.

— Да, Димочка. Создайте с Ритой свой клуб — "Отвергнутых и ущемленных". Готова побыть вашим идейным вдохновителем.

— Ты сегодня такая остроумная, — хмыкнула Рита.

— Так теперь будет начинаться каждый наш рабочий день? — рявкнул Максим.

Все изумленно на него посмотрели. Надо же, он оказывается и голос повышать умеет.

— Надоели, честное слово. Дима, Рита, вам бы работать с таким рвением, как чужую личную жизнь обсуждать. Ты, Скворцов, отчет мне сделал?

— Не успел еще, — пробубнил Димка.

— Ну, конечно! Новости последние ты со всеми отделами обсудить успел, а отчет сделать нет. Он мне нужен через час. Не будет лежать на моем столе к этому времени — уволю к чертям собачьим, понятно?

— Понятно, понятно, что ж непонятного… — Скворцов тяжело вздохнул и уткнулся в монитор.

А я глянула на Максима почти что с восхищением. Как он ловко всех построил, сразу бы так.

— Тебя, Полина, это тоже касается. Ты и так опоздала, будь добра, принимайся за работу.

Влада я не видела весь день — он то одного за другим вызывал у себе начальников отделов и подолгу о чем-то с ними беседовал, то куда-то отъезжал, а то просто закрывался у себя в кабинете, зарываясь в бумагах.