Влад размашисто подошёл к ним и, даже не поздоровавшись, спросил:

— Как он? Что с ним?

Татьяна всхлипнула.

— В реанимации. Врач сообщил, что пока ничего конкретного сказать не может, нужно ждать. Мы здесь уже сорок минут, но больше к нам никто не выходил, — она снова зарыдала.

Влад только поморщился, словно ее слёзы были ему не просто неприятны, а до ужаса раздражали.

— Пойду поговорю с врачом, — коротко бросил он и направился в отделение.

Я замерла, не зная то ли следовать за ним, то ли остаться здесь. Но, похоже, Влад не нуждался в моей компании и я, вздохнув, повернулась к Татьяне. Она старательно пыталась вытереть лицо от слёз уже совершенно мокрым платочком. Я шагнула вперед и неловко приобняла ее за плечи.

— Тише, тише, — шепнула я, поглаживая ее по руке, — все будет хорошо. Обязательно! Сергею Ивановичу станет лучше, и он вернётся домой.

Она замотала головой, будто отмахиваясь от моих слов, но всхлипывать стала реже. Не переставая ее обнимать, я осторожно спросила:

— Что вообще случилось?

— Я не знаю, — пробормотала Татьяна, — Серёжа пришёл домой в обед, сказал, что неважно себя чувствует. Но пошёл поработать в кабинет, а когда я вечером заглянула к нему, чтобы позвать на ужин, обнаружила его лежащим на полу без сознания. Бедный, бедный Серёжа! За что ему это все…

Слова слились в сплошной поток рыданий, разобрать что-то в котором стало невозможно. Я убрала свою руку с ее плеча и пробормотала:

— Я сейчас.

Дойдя до кофейного автомата, я взяла два стаканчика кофе и отдала их Татьяне и Кириллу. Мальчишка принял напиток у меня из рук без каких-либо эмоций, но пить стал. Татьяна схватила его обеими руками, будто грелась, и попыталась унять дрожь.

— Спасибо, — шепнула она. — Это очень мило с твоей стороны, Полина. Особенно, учитывая тот факт, что ты здесь с Владом.

Эта фраза заставила меня бросить на нее удивленный взгляд. Что это значит? Я должна ненавидеть ее за компанию с Владом?

Дверь отделения распахнулась, и к нам вышел Влад. Выражению, которое застыло на его лице, позавидовала бы даже каменная статуя.

— Отец сейчас в реанимации, состояние стабильное. Если утром ему станет лучше, переведут в интенсивную терапию, — ровным тоном известил он нас.

— Это же… Хорошо? — на заплаканном лице женщины появилась улыбка.

— И ещё, — не обращая внимания на ее реплику, продолжил Влад, — я договорился о посещении, минут на пять, не больше. Можешь зайти к нему. Он не в сознании, но все же.

— Иди ты, — тихо сказала она, качнув головой, — я знаю, он бы хотел видеть тебя.

Влад дернулся так, будто ему меж лопаток всадили нож. Его лицо на мгновение исказилось болью, но он быстро взял себя в руки и, коротко кивнув, снова исчез за дверью отделения.

В палате царила тишина, прерываемая только отвратительным писком кардиомонитора и шумом компрессора аппарата искусственной вентиляции легких. Эти звуки угнетали, заставляли сердце тревожно сжиматься, а руки тихонько подрагивать.

Я уже был здесь однажды, много лет назад, и от этих воспоминаний меня до сих пор выворачивало наизнанку. Я словно снова убитый потерянный мальчик, в один миг лишившийся самого важного. А переставал ли я им когда-нибудь быть?

Тот день отчётливо разделил мою жизнь на до и после. Так обычно и бывает — вот еще вчера ты обычный счастливый ребёнок. Подросток, со своими проблемами, переживаниями и мечтами. А потом, раз, и все меняется. И ты уже разломан на куски, и жизнь больше никогда не будет прежней.

И вот я снова здесь — только теперь рядом с человеком, виновным во всем, что произошло. С тем, из-за кого, когда-то на этой койке оказалась она. Жизнь — интересная штука, и порой людям действительно возвращается все бумерангом. Я столько мечтал, что однажды ему воздастся по заслугам, что, казалось бы, должен испытывать удовлетворение. Но вопреки всему чувствовал лишь боль. Дикую, раздирающую изнутри, заставляющую мальчишку внутри меня биться в рыданиях.

Отец лежал, окруженный множеством проводков, от которых сейчас так зависела его жизнь. Я видел его таким беспомощным едва ли не впервые. Обычно этот мужчина дышал уверенностью и несгибаемой волей, а слово "слабость" применить к нему ни у кого даже в мыслях не возникло бы. От этого его состояние пугало еще больше. Нет, даже вводило в панику.

— Привет, пап, — я замер возле него, вглядываясь в черты лица.

Ответа я, конечно же, не дождался и тяжело вздохнул.

— И зачем это все? — продолжил я разговаривать сам с собой. — Решил мне доказать, что я не зря сорвался сюда с другого конца света?

Мерный писк аппаратов. В тот раз он еще долго снился мне по ночам.

— Или хочешь показать, что ты сполна получил за свои грехи и заслужил прощения? — я склонился к нему чуть ниже.

Я не хотел знать, что он ответил бы на этот вопрос. Потому что был уверен — именно так он и думает. Он, но не я.

Дверь распахнулась и в палату быстрым шагом вошел мужчина в хирургическом костюме.

— Вам пора, — врач подошёл к монитору, тщательно изучая показатели на нем. — Мне и так нельзя было запускать вас. Если ночь пройдет хорошо, увидитесь завтра, в интенсивной терапии. Там разрешены свидания.

— Хорошо. Спасибо, — я даже не стал спорить и поспешил убраться из этого места.

Татьяна присела на небольшой диванчик и тихонько всхлипывала. Очевидно, слова Влада ее немного успокоили, потому что судорожные рыдания прекратились, она лишь молча сглатывала слезы и нервно теребила подол платья. Я подошла к Кириллу и осторожно положила руку ему на плечо.

— Ты как?

Он едва ощутимо вздрогнул, оглянулся на меня, смотря тяжёлым взглядом.

— Я в порядке.

Я вздохнула. Да уж, хоть они с Владом и от разных матерей, но очень похожи. Видимо, это обоим досталось от отца — тот тоже еще с утра проводил совещание и был " в порядке", а вечером оказался в больнице. Мужчины, одним словом, и возраст тут не важен.

— Ты можешь говорить, что угодно, — пожала я плечами, — но ты всего лишь напуганный ребенок, отец которого сейчас в реанимации, и быть не в порядке — нормально!

Плечи мальчишки опустились, а на глаза навернулись слёзы. Я притянула его к себе, погладила по спине, и он обмяк у меня в руках. Все словно забыли о ребёнке, оставив его справляться со своими горем так, как может. А он еще не умеет никак в свои двенадцать. А женщина, которая должна ему помочь, сейчас сидит и жалеет саму себя.

Мы с Кириллом так и сидели в обнимку, когда к нам снова вышел Влад. По выражению его лица совершенно невозможно было понять, как пошла встреча с отцом, словно на его лице застыла непроницаемая маска.

— До утра здесь больше делать нечего, — сказал он, ни на кого не смотря, — утром врач позвонит и сообщит, как у него дела.

— Просто взять и поехать домой, а он останется здесь… Как же так?.. — запричитала Татьяна.

— Сидя в коридоре, ты ему не поможешь. Но завтра утром будешь нужна отдохнувшей.

Женщина растерянно кивнула.

— Хорошо… Мы тогда поедем. Кирилл?

Кирилл с готовностью вскочил, вынырнув из моих объятий, будто находиться в больнице было совершенно невыносимо. Приобняв меня на прощание и как-то извиняюще улыбнувшись, Татьяна взяла сына за руку, и они направились к выходу.

Влад так и остался стоять, глядя в одну точку. Я подошла к нему и осторожно провела по рукам, затем коснулась его пальцев и крепко сжала. Он едва ощутимо мне ответил.

— Влад…

Он покачал головой, не позволяя мне продолжить. Я послушно замолчала, давая ему возможность сказать первому. Рассказать ровно столько, сколько он хочет. Но вместо этого Влад глубоко вздохнул и тихо проговорил:

— Уезжай.

— Что?

— Уезжай. Уже поздно, ты и так приехала сюда со мной, хотя совсем не должна была.

— Ты шутишь? Что значит, не должна?

— Ты не обязана быть здесь.

— Да, не обязана. Но я здесь, потому что хочу этого! Я в состоянии сама решать, где и с кем мне находиться.