— Многие гонщики с удовольствием поддержат вас в этом.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Этот пьяница только что побил рекорд круга на две и одну десятую секунды. 

— Две и одна десятая! Две и одна десятая! — Мак-Элпайн был поражен. — Невероятно! Не может быть!

— Спросите хронометристов. Он показал этот результат дважды.

— О боже ты мой!

— Вы вроде бы недовольны этим, Джеймс?

— Недоволен? Я расстроен чертовски. Конечно же он остается лучшим гонщиком в мире, но на настоящих соревнованиях у него не выдержат нервы. А в этих тренировочных заездах сыграла роль его хмельная храбрость, пьяная отвага самоубийцы.

— Я что-то вас не понимаю.

— В нем сидит полбутылки виски, Алекс.

Даннет ошеломленно уставился на него.

— Не могу этому поверить, — наконец с трудом вымолвил он. — Да, он несся, будто за ним черти гонятся, но машину вел, как ангел. Полбутылки виски? Да он наверняка бы разбился, если бы столько выпил!

— Хорошо еще, что на треке больше никого не было в это время. Вполне возможно, мог бы и убить кого-то.

— Да… но принять полбутылки!

— Желаешь пойти и взглянуть на унитаз в его номере?

— Нет, нет. Вы, надеюсь, не считаете, что я когда-либо сомневался в ваших словах? Я просто отказываюсь понимать что-либо.

— Я тоже. Ну и где же наш чемпион мира в данный момент?

— Он сказал, что на сегодня достаточно, и покинул трек. Сказал также, что в гонке он будет стартовать с пол-позиции[1] и никому ее не уступит. Он сегодня ведет себя весьма заносчиво, наш Джонни.

— Раньше он такого никогда себе не позволял. Это не заносчивость, Алекс, это чертова эйфория. Боже милостивый, у меня проблема или у меня все в порядке?

— У тебя проблема, Джеймс.

Попади Мак-Элпайн после всего этого, в эту же субботу, на заброшенную невзрачную маленькую улочку Монца[2], он убедился бы, что его проблем прибавилось вдвое, если не втрое. По обе стороны тротуара, напротив друг друга, здесь расположились два неприметных кафе. Своими фасадами они очень походили одно на другое: оба обшарпанные, с потрепанными занавесками, с выставленными на улицу столиками, покрытыми несвежими скатертями. Внутри все функционально, без всяких излишеств — высокие перегородки образовывали ряд кабинок, каждая с отдельным входом и окном на улицу. Кафе такого типа довольно распространены в Италии. 

Отодвинувшись довольно далеко от окна, в одной из таких кабинок на затененной стороне улицы сидели Нойбауэр и Траккиа.  Их стаканы стояли нетронутыми, поскольку все их внимание было сосредоточено на кафе, расположенном напротив, где прямо у окна совершенно не таясь, сидели Харлоу и Даннет, каждый со стаканом в руке, занятые серьезным разговором.

— Ладно, мы их выследили, Никки. Но что из того? Ты ведь не умеешь читать по губам, не так ли? — сказал Нойбауэр.

— Мы просто ждем и смотрим. Что нам остается? А дальше как получится. Эх, Вилли, много бы я сейчас дал, чтобы уметь читать по губам. Как ты думаешь, с чего эти двое вдруг так подружились, если последнее время на публике почти не разговаривали. И с какой стати пришли сюда, на какую-то маленькую тесную улочку, вести задушевную беседу? Наверняка этот Харлоу замыслил что-то очень нечистое. У меня до сих пор ломит  затылок, когда надеваю на тренировке проклятый шлем. И если он и Даннет сошлись здесь, то, будь уверен, оба во что-то замешаны. Ведь Даннет только журналист. Что же задумали журналист и бывший гонщик?

— Бывший!? Знаешь ли ты его сегодняшнее утреннее время?

— Сказал тебе — бывший, значит, бывший. Поглядишь, как он завтра в провалится, так же как на последних четырех гонках на «Гран-при».

— Да. Тут какая-то загадка. Почему это он так хорош на тренировках и сгорает на соревнованиях? Почему не задаются этим вопросом?

— Никаких загадок. Все знают, что Харлоу спивается. Он алкаш — думаю, всем это ясно. Он может проехать один быстрый круг, ну три. Но восемьдесят кругов алкоголик не выдержит, для этого нужны запас жизненных сил, выносливость, реакция, железные нервы. Он сломается. — Траккиа, не отводя взгляда от противоположного кафе, отхлебнул из своего стакана. — Господи, чего бы я только не дал, чтобы только сидеть сейчас в соседней кабине возле этих двоих! — Вдруг он положил руку на на предплечье Нойбауэра. — Смотри, Вилли, вон уши, слушающие этот разговор вместо нас!

Нойбауэр увидел, что, в соседнюю с занятой Харлоу и Даннетом кабинку пробрался Рори Мак-Элпайн. Рори со стаканом в руках сел прижавшись спиной к перегородке. Теперь его с Харлоу разделяло расстояние всего сантиметров тридцать. Рори действовал как опытный шпион. Он действительно обладал редким талантом наблюдать и подслушивать, оставаясь незамеченным.

— Как ты думаешь, зачем это юному Мак-Элпайну? — спросил Нойбауэр.

— Он собирает против Харлоу улики. Он Харлоу ненавидит, и его устроит все, что может скомпрометировать Харлоу. Все что угодно. А каков дьяволенок, не хотелось бы мне оказаться в числе его врагов.

— Так у нас теперь есть союзник, Никки?

— Чтобы его использовать, нам нужно придумать для него правдоподобную историю. — Траккиа внимательно посмотрел через улицу. — Юный Рори, кажется, чем-то недоволен.

Рори действительно был недоволен. Его переполняло смешанное чувство досады, раздражения и озабоченности, потому что из-за перегородки, глухого шума голосов посетителей кафе, и того что Харлоу и Даннет говорили очень тихо, он мог слышать только обрывки разговора в соседней кабине.

Харлоу и Даннет потягивали из стаканов с прозрачной жидкостью, в каждом плавал кусочек льда и лимон. Но джин был только в стакане Даннета, который задумчиво разглядывал маленькую кассету с фотопленкой, почти незаметную в его ладони, потом сунул ее в карман:

— Сфотографирован зашифрованный текст? Ты уверен?

— Уверен. Вероятно, зашифровано на каком-то иностранном. Я таких штучек не знаток.

— Я в этом тоже не смыслю. Но зато я знаю людей, которые собаку на этом съели… А насчет трейлера «коронадо». Ты уверен, что это не просто особенность конструкции?

— Нет, это не особенность конструкции.

— Так выходит, что мы пригрели гадюку у себя на груди, я правильно понимаю?

— Несколько неожиданно, не так ли?

— И Генри тоже принимает в этом участие?

— Генри? — Харлоу отрицательно помотал головой. — Могу ручаться он в это не замешан.

— Но, ведь без него ни одна поездка трейлера невозможна.

— Нет. Генри в этом не участвует.

— Значит, Генри придется устранить?

— А что-нибудь лучшее ты можешь предложить?

— Итак. Генри увольняем, временно, но он не будет знать, что временно, потом он вернется. Он, конечно, будет огорчен, но одним огорчением в его жизни больше, одним меньше… 

— А если он откажется?

— Устроим его похищение, — деловито ответил Даннет. — Или каким-то другим способом уберем, конечно безвредным. Но он пойдет на это. Как вариант у меня есть подписанная врачом справка что Генри страдает сердечной недостаточностью и ему нельзя водить трейлер.

— Кто-то забыл о врачебной этике?

— Подлинная кардиограмма с шумами в сердце, плюс пятьсот фунтов стерлингов — и заключение о запрещении водить грузовик готово. Ведь у старика действительно не все в порядке с сердцем.

Харлоу и Даннет допили свои коктейли, поднялись и вышли. Выждав необходимое с его точки зрения время, за ними последовал и Рори. Нойбауэр и Траккиа поспешили за Рори и через полминуты догнали его. Увидев их, Рори не счел нужным скрывать свое удивление. И Траккиа, стремясь его успокоить, выбрал самый доверительный тон:

— Нам нужно поговорить с тобой, Рори. Ты умеешь хранить секреты? 

Рори был заинтригован, но от природы он был осторожен и потому сразу в разговор вступать не спешил, а, изобразив полное безразличие, коротко спросил: