Вновь появился управляющий, двигаясь с совершенно не подобающей его высокому положению поспешностью, он направился к стойке администратора и принялся названивать по телефону. Харлоу воспользовался тем, что внимание всех присутствующих переключилось с него на управляющего, и вылил содержимое своего стакана в кадку с пальмой. Затем он не торопясь поднялся и направился через вестибюль к выходу. Проходя мимо управляющего, Харлоу задержался и сочувственно спросил:
— Какие-то затруднения?
— И очень серьезные, мистер Харлоу. — Управляющий в ожидании соединения держал телефонную трубку возле уха, но был явно польщен тем обстоятельством, что Джонни Харлоу нашел время поговорить с ним. — Взломщики! Убийцы! Одна из наших горничных подверглась жестокому нападению.
— Господи боже мой! Где?
— В номере мистера Джекобсона.
— В комнате Джекобсона? Но он всего лишь наш главный механик. У него и красть то нечего.
— Но взломщик мог и не знать об этом, не так ли, мистер Харлоу?
— Надеюсь, она сможет опознать нападающего, — спросил как бы между прочим Харлоу.
— Нет. Она видела только, как гигант в маске выскочил из гардероба и напал на нее. Она еще утверждает, что он был с дубинкой. — Управляющий прикрыл трубку рукой. — Извините меня. Полиция…
Харлоу с облегчением вздохнул и пошел прочь. Выйдя через парадный вход, он обогнул отель и вошел в него через одну из боковых дверей. Никем не замеченный, Харлоу поднялся в свой номер. Здесь он вытащил кассету из своего миниатюрного фотоаппарата, заменил ее новой и спрятал фотоаппарат в кинокамеру. Использованную кассету он положил в конверт, написал на нем свое имя, номер комнаты и отнес его вниз дежурному администратору, где к этому времени все уже успокоилось, и, попросив положить конверт в сейф, вернулся в номер.
Прошел час. Харлоу, сменивший свой парадный костюм на закрывающий шею темно-синий свитер и кожаную куртку, терпеливо ждал возвращения народа с приема у мэра. Вот, наконец, послышался внизу глухой рокот мощного мотора и мелькнул за окном в ночной тьме свет фар. Харлоу выключил в номере свет, открыл окно и выглянул вниз. Все верно, это возвращались с приема гости. Тогда он задернул шторы, включил свет, вынул из-под матраца бутылку, прополоскал виски рот и вышел.
Он оказался внизу как раз тогда, когда первая группа вернувшихся входила в вестибюль. Мэри, опираясь одной рукой на трость, другой держала под руку отца, но как только Мак-Элпайн увидел Харлоу, то сразу передал ее руку Даннету. Мэри спокойно взглянула на Харлоу, выражение лица ее было безразличным.
Харлоу попытался пройти мимо, но Мак-Элпайн встал на его пути:
— Мэр был очень раздосадован твоим отсутствием.
— Он наверняка был единственным, кто заметил мое отсутствие.
— Ты не забыл, что у тебя с утра несколько тренировочных кругов?
— Разве я когда-либо нарушал график?
Харлоу сделал еще одну попытку пройти, но Мак-Элпайн снова заступил ему дорогу.
— Куда ты идешь? — требовательно спросил он.
— Так, пройдусь.
— Я запрещаю тебе…
— Прогулка перед сном контрактом не запрещена.
И с этими словами Харлоу спокойно вышел. Даннет взглянул на Мак-Элпайна и принюхался.
— Воздух стал ароматнее, не так ли?
— Что-то мы все-таки просмотрели, — сказал Мак-Элпайн. — Это надо уточнить.
Мэри взглянула на одного, потом на другого.
— Значит, вы обыскивали его комнату, пока он был на треке. И не успел он уйти, как вы опять беретесь за свое. — Она выдернула руку из руки Даннета. — Не дотрагивайтесь до меня. Я сама смогу подняться в свой номер.
Хромая, она пошла дальше без них.
— Учитывая, что речь идет собственно о жизни и смерти, ваша дочь ведет себя очень неразумно — обиженно заметил Даннет.
— Такова любовь, — вздохнул Мак-Элпайн.
По ступенькам парадной лестницы Харлоу сбежал мимо Нойбауэра и Траккиа. Как обычно, он не перебросился с ними ни одним словом, будто не заметил их. Те, повернувшись, с интересом посмотрели ему вслед. Харлоу шел напряженно, так обычно идут не вполне трезвые люди, которые стараются изо всех сил скрыть это. Все внимание Харлоу, казалось, было сосредоточено на его собственных ногах. Нойбауэр и Траккиа понимающе переглянулись и кивнули друг другу. Тогда Нойбауэр вошел в гостиницу-виллу, а Траккиа двинулся следом за Харлоу.
Теплый воздух к ночи стал холоднее, начал накрапывать дождик. Это устраивало Траккиа. При первых же каплях дождя на улицах народу стало меньше и, в результате этого, возможность потерять Харлоу в людской толпе исчезла. Дождь усиливался, и, в какой-то момент, по совсем безлюдным улицам шли лишь двое Харлоу и Траккиа. Это, конечно, увеличивало шансы на то, что Харлоу обнаружит за собой слежку. Но у Харлоу был вид человека решительного, который движется к конкретной цели и все помыслы которого устремлены только на это, его ноги заплетались и он выписывал такие зигзаги, что Траккиа смело сократил расстояние, разделявшее их, до десяти метров. Траккиа испытывал к Харлоу, состояние которого продолжало ухудшаться, презрение и отвращение. Вот Харлоу, видимо окончательно потеряв ориентиры, запнулся, едва удержался на ногах и его занесло влево, за угол дома.
Оказавшись вне видимости Траккиа, за углом, Харлоу, однако, утратил все явные признаки опьянения и быстро юркнул в первую же подворотню. Из кармана он извлек вещь, которую обычно не носят с собой гонщики — плетеную кожаную дубинку с петлей для руки. Харлоу сунул руку в петлю и затаился.
Он ждал совсем недолго. Едва Траккиа свернул за угол, как его лицо утратило презрительное выражение, потому что он увидел пустынную слабоосвещенную улицу. В замешательстве он ускорил шаг и буквально через мгновение оказался возле подворотни, где поджидал его Харлоу.
Гонщику «Гран-при» нужно обладать чувством времени, хорошей координацией и глазомером. Все это у Харлоу было развито в высшей степени. К тому же он был в отличной форме. Поэтому Траккиа сразу потерял сознание. Даже не взглянув на него, Харлоу перешагнул через распростертое тело и бодро продолжил свой путь. Только теперь его маршрут изменился. Он прошел в обратном направлении с четверть мили, повернул влево и оказался на стоянке трейлеров. Так что, когда Траккиа придет в себя, он наверняка не будет иметь ни малейшего представления о том, куда направлялся Харлоу.
Джонни свернул к ближайшему трейлеру. Даже теперь, в дождь и темень, на нем без труда можно было прочитать надпись «Коронадо», сделанную огромными золотыми буквами. Он отомкнул дверь, вошел внутрь и включил сильный свет, которым пользовались механики при работе с точной техникой. Здесь не было необходимости использовать красный свет, осторожничать и опасаться: ведь никто не стал бы возражать против права Харлоу находиться в трейлере, его команды. Тем не менее он замкнул дверь и оставил ключ в замке повернутым на пол-оборота, чтобы никто не мог отомкнуть ее снаружи. Потом он прикрыл окна фанерой и, только проделав все это, подошел к полке с набором инструментов, чтобы выбрать нужные.
Мак-Элпайн и Даннет не впервые уже тайно осматривали номер Харлоу, и каждый раз их находки не доставляли им ни малейшей радости. Находка, сделанная на этот раз, была из того же числа. Пока Даннет держал в руке крышку бачка унитаза, Мак-Элпайн вытащил оттуда бутылку виски. Они какое-то время еще безмолвно глядели друг на друга, затем Даннет сказал:
— Находчивый парнишка наш Джонни. Может быть, он и под водительское сиденье своего «коронадо» сунул коробку с выпивкой. Я думаю, лучше оставить бутылку там, где мы ее нашли.
— Это для чего же? Какой в этом прок?
— Так мы узнаем его дневную норму. А если мы отсюда заберем бутылку, то он будет пить где-нибудь еще — ведь вы знаете, как он умеет исчезать на своем красном «феррари». И тогда мы вообще ничего не узнаем.
— Может быть, может быть. — Мак-Элпайн смотрел на бутылку почти со слезами. — Вот как поступает теперь лучший гонщик нашего времени, возможно, лучший гонщик всех времен. Вот к чему он пришел. Почему боги наказывают таких людей, как Джонни Харлоу, Алекс? Я думаю наверно потому, что боги боятся, что такие люди могут сравняться с ними.
