…Итак, заявление подано. Основания к возбуждению уголовного дела, как вы понимаете, по этому факту имеются. Дело, прямо скажу, непростое. Прошло четыре года. Возникают сотни вопросов. Да и организация расследования этого эпизода четырехлетней давности очень тяжела… Как быть с экспертизами, осмотром места происшествия, наличием телесных повреждений, гинекологией, биологией, изъятием одежды, белья, другими доказательствами? Как организовать работу со свидетелями? А все эти мазки, смывы, влагалищный эпителий? Ох, поверьте мне, бывшему следователю и прокурору, прошедшему горнило низовой работы, – все это так непросто…»

Верим, что непросто. Мне в свое время приходилось писать судебные очерки, держать в руках уголовные дела – знаю, как выглядит расследование. Что дальше?

«Ну ладно, приняли дело к производству. И что же? Коротко допросили Дроздову, ничего толком не выяснив. Допросили ее мать – то же самое… Допросили Берия – он в отказе.[78] Допросили Саркисова. Пять протоколов его допросов в томе 3, четыре протокола в томе 27. И что? Да ничего, допросили так поверхностно и плохо, что каких-либо выводов сделать невозможно. Саркисова Руденко допросил, кстати, еще 1 июля 1953 года, до того, как к нему обратилась Дроздова…

Скажу, если бы следователь принес мне такой протокол допроса одного из основных свидетелей по делу, то этот следователь вылетел бы из моего кабинета в одночасье. Нахватал каких-то кусков и отрывков, ничего толком не выяснил, контрольных вопросов не поставил, увлекся “сожительством и распутством Берии”, тогда как это не является предметом доказывания, ну и так далее. (Ага, значит, прокурор Андрей Сухомлинов простых следаков за такое не “упрекал”, а все-таки выкидывал из кабинета. – Е. П.).

… И в таком вот виде, без очных ставок и признания Дроздовой потерпевшей (она так и осталась свидетелем), этот эпизод “переехал” в суд…»

Далее Андрей Сухомлинов рассказывает, как шло судебное заседание, посвященное этому вопросу (интересующихся подробностями отсылаю к его книге: «Кто вы, Лаврентий Берия?»).

«…После перерыва к этому эпизоду суд уже не возвращался, посчитав полученные куцые доказательства достаточными для признания Берии виновным в этом преступлении. А приговор усилен таким абзацем:

“Судебным следствием установлены также факты иных преступных деяний Берии, свидетельствующих о его глубоком моральном падении.

Будучи морально разложившимся человеком, Берия сожительствовал с многочисленными женщинами, в том числе связанными с сотрудниками иностранных разведок”.

Ссылок на статьи УК РСФСР при этом, естественно, нет. А знаете, почему? Потому что все это преступлением не является. Таких статей в УК РСФСР просто не было, нет и сейчас».

Вывод Сухомлинов делает такой: «Я думаю, если показать все это любому судье районного масштаба и задать ему вопрос: признал бы он виновным в изнасиловании человека при наличии в деле такого количества и качества имеющихся доказательств, то ответ, я уверен, будет один: нет».

И вот здесь-то, среди текста, затерялся один из главных абзацев сухомлиновской книги.

«Возникает еще один вопрос. А знали ли члены следственной группы все эти “технические детали”, которые известны каждому стажеру районной прокуратуры? Знали ли они методику расследования изнасилований? Могу сказать одно: и Руденко, и Камочкин, и Цареградский, и Базенко все отлично знали. Это опытнейшие следственные работники. Трое первых – в генеральских званиях. Они прекрасно ориентировались в законодательстве. Знали, как нужно расследовать уголовные дела любой категории сложности…»

Тогда в чем же дело? Почему эти опытнейшие следственные работники вдруг утратили свою высокую квалификацию?

Продолжим сплошное цитирование Сухомлинова. Лучше него никакой журналист не скажет. А поскольку все мы нынче образованные, детективами зачитываемся и засматриваемся, то комментарии, думаю, совершенно излишни.

«Материалы дела пестрят противоречиями… Берия говорит, что список на расстрел 25 человек в 1941 году готовили Меркулов и Кобулов, а последние заявляют, что это не так. Церетели и Миронов показывают, что жену полпреда Бовкун-Луганца убил молотком Влодзимирский, а Влодзимирский говорит, что этого не делал. Кобулов вообще ничего “не помнит”.

В этих случаях по закону для собирания и последующей оценки доказательств проводятся очные ставки. Ничего сложного здесь нет. Тем более, все обвиняемые в одном городе. Берется охрана, сажаются в кабинете друг против друга два допрашиваемых, и им поочередно задаются контрольные вопросы. Составляется протокол. Это очень важное и нужное следственное действие… Так вот, по делу Берии очных ставок вообще не проводилось. Такого следственного действия для Руденко “не существовало”. Мне думается, что это нарушение было допущено умышленно. Следствие считало все доказанным и без проведения очных ставок… По этой же причине в деле нет ни одной экспертизы, ни одного следственного эксперимента, не применялась судебная фотография. Сплошные упрощенчество и примитив. Это первое.

Второе. Все эпизоды преступной деятельности Берии расследованы поверхностно, без глубокого исследования необходимых обстоятельств. Допустим, по притянутому “изнасилованию” Ляли Дроздовой. Она показывает, что в 1949 году “попала в особняк Берия”. Как это попала? Зачем и почему? Не выяснено. Далее она же, впрочем, как и некоторые другие потерпевшие, показывает, что “Берия совершил изнасилование”. Записано так: “Он меня изнасиловал”. А как и что он делал конкретно – об этом ни слова. А нужно, отбросив стыдливость, с использованием знаний физиологии и гинекологии… подробно разбираться – что, где, когда, как, куда, зачем и почему. Об этом знает каждый начинающий следователь… Почему так поверхностно велось дело? Отвечаю – судьба Берии и остальных была предрешена. Оставались формальности».

Давайте мы пока оставим вопрос, почему дело велось столь поверхностно. На этот счет могут быть разные мнения. Перейдем к самому интересному открытию прокурора.

«Само дело, – пишет Сухомлинов, – на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главная военная прокуратура. – Е. П.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко».

Ну, насчет правил и нарушений – пусть прокуроры сами разбираются и Руденко посмертное взыскание выносят, это их дело. А вот насчет копий – чрезвычайно интересно! Это, пожалуй, историки и журналисты проморгали бы…

«Где находятся оригиналы?» – спрашивает Андрей Сухоминов. А если задать другой вопрос: «А были ли оригиналы вообще?»

Ведь чем тогдашняя копия отличалась от подлинника? С ксерокопией все просто: переснял, заверил, и вот тебе полностью идентичный документ. Но ксерокопирования тогда не существовало. Значит, это был просто переписанный от руки или перепечатанный на машинке текст, заверенный означенным майором Юрьевой. Текст чего? Протокола допроса? Тогда это протокол без подписей следователя и подследственного!

И тут же возникает очередной вопрос: а был ли допрос вообще? Знали ли оба – и следователь, и подследственный – о том, что один дал, а другой снял показания? Да, и следователь тоже – кстати, он мог никогда и не узнать, что участвовал в «деле Берии» – ведь суд-то был закрытым, проводился в секретном порядке.

Копии документов? И снова вопрос: а существовали ли оригиналы? В книге Сухомлинова приводится одна такая копия, заверенная Юрьевой. Касается она докладной записки Гоглидзе, адресованной Берии, о массовых расстрелах кулаков и уголовников. Свирепая записка. Но есть в ней одна странность. Любой человек, имеющий дело с документами, отлично знает, что они должны быть зарегистрированы, то есть иметь номер, под которым они вышли из канцелярии отправителя, и другой, под которым они зарегистрированы в канцелярии получателя. При снятии копии в первую очередь снимается номер, без номера деловой бумаги как бы и нет. А этот страшный документ номеров не имеет. Точнее, есть номер, но в непривычном месте, внизу, после даты. Это что, в Грузии так документы оформляли? Затейливый, однако, народ, эти грузины…