«…Отец мой имел в собственном владении два гектара земли, деревянный дом из трех комнат, под крышей которого постоянно стояли деревянные чаны на случай дождя. Не было рабочего скота, не было коровы и даже домашней птицы, т. к. не хватало кукурузы, собранной с этого клочка земли, даже для людей в семье; мясо или кружку молока я видела только в большие праздники, а сахар я первый раз в жизни попробовала в возрасте одиннадцати лет… Отец мой, в моей памяти, будучи уже совсем стариком, целый день босый и раздетый лил пот на этот небольшой участок земли…»

Основной проблемой Грузии всегда была земля. Как гласит кавказская пословица: «На меже всегда валяются черепа». Дом, в котором выросла Нино Гегечкори, был не самым бедным в деревне, однако и здесь основной едой была кукурузная каша – мамалыга, а скота семья не имела не потому, что не было денег купить, а потому, что не было денег содержать. А ведь в России, даже в самых малоземельных районах, основной проблемой бедной семьи было именно купить лошадь или корову, а уж выпасы и сенокосы нашлись бы – пусть в лесу, пусть по неудобьям, но нашлись. В Закавказье же каждый клочок земли полит не только потом, но и кровью.

Как думаете, что ожидало Лаврентия при подобной жизни? Изо дня в день биться на клочке земли, не в силах заработать даже на скудное пропитание?

Единственной надеждой бедняков всегда были сыновья. Умный ребенок в семье, как известно, – надежда родителей на верный кусок хлеба для сына и на обеспеченную старость для себя.

Как вспоминал позднее Серго Берия, сын Лаврентия, дед его до старости жил в деревне и другой жизни для себя и не видел. О том, как складывались отношения в семье, можно только догадываться, но, по всей вероятности, здесь, как и в семье Сталина, именно мать настаивала на том, чтобы сын выучился – глядишь, станет чиновником или священником. Это была мечта многих честолюбивых матерей из бедных семей: дальше их надежды не распространялись. Екатерина Джугашвили мечтала видеть сына священником. Марта Берия, как и мать Сталина, глубоко верующая, отдала мальчика все же не в духовное, а в светское учебное заведение. Когда Лаврентию исполнилось восемь лет, его устроили в Сухумское высшее начальное городское (или, как тогда говорили, реальное) училище.

Обстоятельства, сопровождавшие это решение, темны. Серго Берия, сын Лаврентия, пишет, что, дабы учить ребенка в Сухуми, дед Павле продал полдома. А когда тот решил учиться дальше, «пришлось деду Павле и вторую половину дома продать и перебраться с семьей в хибару из дранки». А вот исследователь Алексей Топтыгин утверждает несколько иное. «Преимуществом Сухумской школы было бесплатное обучение, – пишет он, – но для содержания ребенка в Сухуми требовались средства, поэтому родители продали половину дома, а Марта поселилась вместе с сыном, подрабатывая шитьем…»[1]

В общем, отец остался в Мерхеули, а Марта взяла с собой младшую дочь, которой было от силы два года, и больше в деревню не возвращалась, даже когда сын вырос и вполне был способен сам содержать себя. Как хотите, но на родительское самопожертвование это мало похоже – скорее, это развод с разделом имущества. Иначе мать, поставив на ноги сына, уж наверное, вернулась бы к мужу, не так ли? Или родители нашли бы какой-нибудь способ пристроить мальчика в Сухуми… Естественно, Серго об этом обстоятельстве не упоминает. Зато пишет, что дед до конца дней прожил в деревне, а бабушка оставалась с отцом. (Умер Павле Берия, когда его жена и сын обитали в Тбилиси, то есть в 30-х годах. Марта дожила до глубокой старости, после смерти Лаврентия была выброшена властями из квартиры и последние годы провела в доме для престарелых.)

Итак, Марта с сыном и крохотной дочерью перебралась в Сухуми, и теперь их жизнь была подчинена одному – образованию Лаврентия. Основными предметами в реальном училище являлись русский язык, арифметика, закон Божий, в старших классах – немного истории, географии, естествознания. Обучение было, как уже говорилось, бесплатным, уровень не бог весть какой, но вполне достаточный для того, чтобы способный мальчик мог рассчитывать на получение в дальнейшем приличного образования и, ступень за ступенью, проложить себе дорогу в жизни. Именно таким путем шли многие выбившиеся из низов инженеры, промышленники, ученые.

Лаврентий выбрал строительство. Что удивительного, он с детства прекрасно рисовал, мечтал стать архитектором, и, если б не революция, осуществил бы, скорее всего, свою мечту. Архитектура осталась его любовью на всю жизнь, а Тбилиси, его любимое дитя, реконструированный при Берии, даже спустя много лет был одним из самых благоустроенных городов Союза…

Училище, короче, он закончил с отличием, и в 1915 году поступил в среднее механико-строительное училище в Баку.

Очень рано начал работать – как только смог зарабатывать первые копейки. Еще в Сухуми бегал по урокам, писал для неграмотных и не владеющих русским языком письма и прошения, чуть позже летние месяца проводил на заработках в нефтяной компании Нобеля. А когда перебрался в Баку, мать и сестра последовали за ним – и это дает дополнительные основания думать, что Марта к тому времени окончательно разошлась с мужем. Вскоре на их попечении каким-то образом оказалась и маленькая Сусанна, дочь сына Марты от первого брака. Трудно сейчас сказать, как немолодая женщина и учащийся-подросток ухитрялись прокормить такое семейство, чем они жили, но ясно одно: в материальном отношении Берии приходилось куда хуже, чем тому же Джугашвили в этом возрасте, хотя и тот был бедняком из бедняков – будущий Сталин, по крайней мере, жил один. А, как говорят в народе, «одна голова не бедна».

Вот, оказывается, что означает строчка в анкете: «ничего не имел и не имею»…

Но и при столь тяжкой жизни Лаврентий все же не остается в стороне от политики, которой в Российской империи были больны все поголовно – по крайней мере, в образованных и полуобразованных слоях общества.

Как и большинство учащихся той поры, он видел панацею от всех несправедливостей жизни в радикальном переустройстве общества, отчего и оказался среди членов партии, стоящей на левом краю политического спектра. В нищем Закавказье традиционно были сильны социал-демократы, этот регион дал партии большевиков целый букет ярких революционеров – Сталина, Орджоникидзе, Шаумяна, Микояна… А ведь большевиков здесь было не так уж много, гораздо более мощной партией являлись меньшевики. Вот разве что столица Армении, промышленный Баку, был традиционно большевистским центром.

В том же 1915 году, в октябре, Лаврентий принимает участие в работе нелегального марксистского ученического кружка, где становится казначеем. Отметим сей факт, весьма показательный, между прочим – абы кому даже небольшие деньги не доверят. Однако ж Берия сочетает в себе абсолютную честность и скрупулезную бережливость выходца из бедной семьи. Так и впредь: в чем только его ни обвиняли, но в воровстве и расточительности – никогда. В среде учащихся он так же пользуется авторитетом: его избирают (нелегально, правда) старостой класса.

Nota bene! В автобиографии 1923 (!) года Берия пишет, что в марте 1917-го, вместе с четырьмя соучениками, организовал ячейку партии большевиков, и впоследствии отсчитывает свой партстаж именно с марта 1917-го…

И что с того? – спросите вы.

Действительно, что? Ведь во всех до единой биографиях всех без исключения советских деятелей (определенного возраста, разумеется) четко прописано насчет их дореволюционных марксистских симпатий. Все как один участвовали в ученических кружках, все оттуда начинали свой большевистский путь! Да и Алексей Топтыгин, добросовестный и неплохо относящийся к своему герою исследователь, недвусмысленно намекает: «Правда, об этом кружке мы знаем только со слов самого Берии… Конечно, для успешной карьеры в советское время совсем неплохо было иметь дореволюционный партийный стаж. И кружок мог быть просто позднейшей выдумкой…» и т. д.