Язвительный Троцкий характеризовал его так: «Ягода был очень точен, чрезмерно почтителен и совершенно безличен. Худой, с землистым цветом лица (он страдал туберкулезом), с коротко подстриженными усиками, он производил впечатление усердного ничтожества».

Что еще хуже, Ягода был непомерно самоуверен и тщеславен. Бывший чекист Михаил Шрейдер, работавший в органах с самой гражданской войны, вспоминал…

Впрочем, перед тем, как перейти к воспоминаниям чекиста, надо сделать оговорку по поводу специфики использования мемуаров вообще. Дело это крайне сложное, не зря существует поговорка: «Врет, как очевидец». Кроме второй задачи – рассказать, как все было, – перед их автором стоит и первая, главная: показать себя в наиболее выгодном свете. Если надо – обелить, реабилитировать, представить невинно пострадавшим, изобразить хорошими своих друзей и плохими – своих врагов.

Биография автора этих мемуаров такова (она изложена в его собственных воспоминаниях, надо лишь вычленить голые факты): Михаил Шрейдер работал в аппарате ОГПУ. После ссоры с коллегой, по ходу которой он выпустил в того несколько пуль и только чудом не попал, его перевели в МУР. Он оказался в Иванове, потом в Новосибирске, в Алма-Ате (повидимому, нигде не уживался). Характер имел тот еще – сам вспоминает, как прерывал выступление собственного начальника на собрании ехидными репликами. Затем его арестовали по политическим обвинениям. Как положено, били на допросах. После прихода Берии в органы политические обвинения со Шрейдера были сняты, но на свободу его не выпустили. Зато в 1940 году осудили на 10 лет за некие дела, связанные со службой в милиции.

Таковы факты.

Также из текста мемуаров видно, что автор не чужд склокам внутри ОГПУ. Он принадлежал к антиягодинской группировке и, соответственно, Ягоду терпеть не мог. Был приятелем Реденса, который, по его воспоминаниям, ненавидел Берию (и, по-видимому, было за что!), отсюда соответственное отношение к новому наркому. Но, вместе с тем, в описаниях того, чему он сам был свидетелем, чрезвычайно точен и дотошен, хотя, возможно, и «подправляет» факты. Так что доверять ему можно чрезвычайно условно. Так почти всегда бывает с воспоминаниями, кроме тех случаев, когда человек напрочь лишен фантазии и просто не в состоянии ничего придумать – вроде Молотова, например, которого просто жаль, когда он пытается что-нибудь присочинить…

Итак, бывший чекист Михаил Шрейдер, работавший в органах с самой Гражданской войны, вспоминает о Ягоде:

«…В обращении с подчиненными отличался грубостью, терпеть не мог никаких возражений и далеко не всегда был справедлив, зато обожал подхалимов и любимчиков вроде Фриновского, Погребинского, а позднее – Буланова, выдвигал их на руководящую работу, несмотря на явное подчас несоответствие занимаемой должности. С неугодными же работниками Ягода расправлялся круто, засылая их куда-нибудь в глушь, а то и вовсе увольняя из органов…

Большинству оперативных работников ОГПУ конца 20-х так или иначе становилось известно об устраиваемых на квартире Ягоды шикарных обедах и ужинах, где он, окруженный своими любимчиками, упивался своей все возрастающей славой…»

В то время Ягода еще не был начальником ОГПУ, а всего лишь первым заместителем. Но борьба за кресло Менжинского развернулась еще при его жизни.

В конце 1929 года, во время ожесточенной борьбы с правым уклоном, разразился скандал. Вот как описывает эти события все тот же Шрейдер. «В конце 1928-го или начале 1929 года Московским комитетом партии было вскрыто дело так называемого “беспринципного блока” в Сокольническом районе, в котором оказались замешаны Ягода, Дерибас и Трилиссер, а также секретарь Сокольнического РК ВКП(б) Гибер, скромный и честный большевик, втянутый ягодинскими холуями Погребинским и Фриновским (оба они в то время были помощниками начальника особого отдела Московского военного округа) в пьяные компании, собиравшиеся на частных квартирах, где, как рассказывали, в присутствии посторонних женщин за блинами и водкой решались важные организационные вопросы, включая расстановку кадров».[19]

Действительно, блок был чрезвычайно беспринципным, ибо доблестные чекисты в самый разгар кампании по борьбе с правым уклоном пили с правым Гибером. Ну да водка не разбирает, у нее все становятся одного уклона – в 40 градусов. Была у них и уважительная причина: Гибер возглавлял райком партии, к которому относилась Лубянка, и всесильные чекисты по текущим партийным делам зависели от этого маленького чиновника – с таким дружить надо, а дружить иначе они не умели.

А потом грянула кадровая перестановка. Ягоду во главе секретно-оперативного управления ОГПУ сменил матерый чекист Ефим Евдокимов, в прошлом террорист, боевик, перебывавший во всех самых «крутых» партиях – эсеров, анархистов, максималистов, участник Гражданской войны, четырежды орденоносец. Во главе Особого отдела (контрразведки) вместо Ягоды теперь был Ян Ольский, польский шляхтич, начинавший карьеру в молодежной организации Пилсудского. На посту второго зампреда ОГПУ и начальника ИНО появился ленинградец Станислав Мессинг, поляк с дореволюционным партийным стажем и чекист с 1917 года. Ягода же остался заместителем, но без определенных функций, этаким «министром без портфеля».

Ольский и Евдокимов быстро нашли общий язык друг с другом и с Мессингом. Вскоре к ним присоединились начальник административно-организационного управления Иван Воронцов и полпред ОГПУ по Московской области Лев Бельский. Эти пятеро, понимая, что жить Менжинскому осталось недолго, решили, что Ягода – не тот человек, которого они над собой потерпят. Весь аппарат разделился на два лагеря: сторонников Ягоды и сторонников «пятерки». Готовилось новое «потрясение основ», нужен был только повод. А когда желание есть, то повод найти недолго.

В то время как раз шли массовые аресты, связанные с крестьянскими восстаниями, а также аресты среди бывших царских офицеров. Начались они на Украине, под руководством Балицкого. Ягода их поддержал. И тогда «пятерка» обвинила Ягоду и Балицкого в том, что они стряпают «липовые» дела.

Это уже не пьянство с секретарем райкома. На это раз грохнуло так, что вопрос дошел до Политбюро. Тот же Шрейдер писал: «Как мне потом рассказывал Л. Н. Бельский, Сталин, выслушав его, сказал примерно следующее: “Мы никому не позволим позорить наши органы и клеветать на них. Люди, подписавшие это заявление, склочники, и их пребывание в ОГПУ может принести только вред, так как они не смогут вести должной борьбы с вредителями”».

Ну, что они склочники – в том сомнений нет. Однако тут самый интересный вопрос какой? Сталин не решал ни одного дела, предварительно не изучив его. Так вот интересно бы знать: кто готовил ему информацию, на основе которой он сделал такой вывод? Проверялись ли дела, кто их проверял и как? И почему он поддержал Ягоду, а не его оппонентов?

Как бы то ни было, поражение «пятерки» было полным. На места разослали специальное письмо за подписью Сталина. В письме говорилось:

«Тт. Мессинг и Бельский отстранены от работы в ОГПУ, тов. Ольский снят с работы в Особом отделе, а т. Евдокимов снят с должности начальника секретно-оперативного Управления с направлением его в Туркестан на должность ПП (полпреда. – Е. П.) на том основании, что: а) эти товарищи вели внутреннюю борьбу против руководства ОГПУ; б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно несоответствующие действительности слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является “дутым” делом; в) они расшатывали железную дисциплину среди работников ОГПУ».

Это была роковая ошибка главы государства! Возможно, все, сказанное в письме, было правдой – но ведь совершенно ясно, что после такого заявления едва ли кто-либо решится впредь обращаться «наверх» с обличениями любого рода. Этим письмом ОГПУ фактически получило возможность сделать первый шаг к тому, чтобы стать «государством в государстве».