Если это предположение верно, то сразу становится ясно, что именно Берия сделал не так: он решил арестовать Игнатьева. Решил наобум, не как заговорщика, а просто как чекиста-костолома, как современный вариант Ежова. У Берии и в мыслях не было, что это решение приведет к роковым последствиям. Он не знал…
Но заговорщики-то знали! Поэтому в тот момент, когда 25 июня Берия сказал Маленкову, что собирается потребовать ареста Игнатьева, он был обречен. И действовать надо было быстро, нельзя было допустить, чтобы это заседание Политбюро состоялось. Потому что, по-видимому, Игнатьев не отличался твердостью, и после первого же допроса Берия узнал бы все не только о смерти Сталина, но и о заговоре. А вот после этого он действительно поднял бы МВД и в ту же ночь арестовал всех подпольщиков. И чем закончится суд, сомнений не было.
Или все было еще проще? Игнатьев, чувствуя свою уязвимость и не желая идти в тюрьму, а может, и к стенке, поставил своим товарищам условие: или вы меня спасаете, или я всех вас сдаю.
Косвенно эта версия подтверждается тем, что, в отличие от многих других участников событий, карьера Игнатьева после 26 июня вверх не пошла. Наоборот, он, бывший секретарь ЦК и министр, был сослан в Башкирию, потом в Татарию на пост секретаря обкома, а в 1960 году и вовсе выдворен на пенсию. Мол, спасти-то мы тебя спасли, раз ты так ставишь вопрос, но больше ты нам не товарищ…
Тут уж было не до сценариев и договоренностей, тут речь шла о собственной жизни. Если вспомнить, как Берия целовал руку умирающему Сталину, то заговорщиков, может статься, и до тюрьмы бы не довезли. И не устраивали бы потом цирк с пленумами, а открыли народу правду, Берия бы на это пошел, с него станется, и народ бы понял и одобрил…
Это был, наверное, тот единственный случай, когда Хрущев мог решиться взять власть в государстве – спасая собственную шкуру. Тут уже не до головного мозга, одни конвульсии ужаса…
А что, чем плох такой вот политологический анализ? У него есть и еще одно достоинство: он вгоняет нашу немыслимую, иррациональную историю в логичные общечеловеческие рамки. Никакого Оруэлла – нормальные заговоры, перевороты… Красота!
Каковы бы ни были мотивы, думаю, вполне можно считать события 26 июня государственным переворотом. Если совсем уж коротко и без реверансов, то что произошло? В результате этих событий вместо задуманного коалиционного правительства – партия аппарата и партия государства – к власти пришел аппарат, установив свою монопартийную диктатуру. Да, кстати, партийную или военно-партийную? Что там поделывает наш Генерал?
И, кстати, кто он?
На роль Генерала претендуют два человека в погонах, потому что военные участвуют в событиях в двух качествах. Это видно из одного маленького фрагментика мемуаров генерала Москаленко, когда тот описывает свой приезд в Кремль 26 июня. В Кремле он в тот день явно был – по тексту видно, непридуманный текст. По всей вероятности, Москаленко приехал сразу после акции на совещание Президиума ЦК и военных. И, если помните, он пишет, что одновременно приехали две группы. В первую входили Москаленко и с ним Баксов, Батицкий, Юферев и Зуб, во вторую – Жуков и с ним Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман и Пронин. С первой группой все ясно: это команда Хрущева, а вот Жуков, по-видимому, и есть искомый Генерал. Косвенно это подтверждается тем, что именно его Хрущев убрал от власти в 1957 году.
Участвовал ли маршал Жуков в заговоре? Некоторые непрямые подтверждения тому есть: это странные зигзаги его карьеры. В июне 1946 года герой войны, человек, на белом коне принимавший Парад Победы, заместитель министра обороны и главком сухопутных войск, пробыв всего три месяца в новой высокой должности, внезапно сослан командовать Одесским, а потом Уральским военным округом. А сразу же после смерти Сталина маршал Жуков извлечен из своего богом забытого округа и назначен на пост первого заместителя министра обороны, которое, напоминаю, было булганинским ведомством, то есть находилось в сфере партийного влияния.
С другой стороны, возможно, маршал Жуков сказал Серго правду: в аресте его отца он не участвовал. То есть, ни в чем не замешан: ни в аресте, потому что никакого ареста не было, ни, тем паче, в убийстве. Все устроила группа Хрущева, включавшая в себя и нескольких генералов, связанных с ним по службе и группировавшихся в войсках ПВО. Жуков же, узнав о событиях, приехал в Кремль и поневоле каким-то образом включился в игру, чтобы не остаться на обочине. И на Пленуме он не выступал, а мог бы заклеймить, мог бы…
Кстати, в таком случае Москаленко оказывается в сложной ситуации. Пока Берия жив, Генерал занимает нейтральную позицию, но после его ухода в игре вокруг власти остались две силы: Хрущев (партия) и Генерал, так что Москаленко оказался меж двух огней – или на двух стульях, какой образ кому больше нравится. С одной стороны, он формально принадлежал к партийной команде, с другой – ему, генералу, военные были ближе. Неявно это подтверждается забавным эпизодом из воспоминаний Хрущева:
«Когда в 1957 г. обсуждался вопрос о пресечении попытки Жукова организовать военный путч с целью захвата власти в руки военной хунты, то Москаленко активно выступал с обвинениями в адрес Жукова. Уже не на общем заседании Пленума ЦК КПСС, а в более узком кругу лиц, когда Москаленко со страстью обвинял Жукова за поползновение к захвату власти, а Жуков с его солдатской грубостью, с его солдатской прямотой… бросил ему: “Что ты меня обвиняешь? Ты же сам не раз мне говорил: чего смотришь? Бери власть в свои руки, бери!”»[100] Так что, пожалуй, на место Генерала мы все же можем поставить маршала Жукова.
После того, как Хрущев победил своего основного противника и постепенно избавился от тех соратников, которые поневоле помогли ему 26 июня 1953 года, он остался наверху один. Но не надо забывать, что в тот день вместе с маршалом Жуковым в Кремль приехал полковник Брежнев, а над обвинительным заключением по «делу Берии», в качестве представителя партийной команды, работал будущий главный идеолог СССР Суслов. После того, как Хрущева, в свою очередь, выкинули в отставку, паритет в «верхах» восстановился. Новое поколение аппаратчиков, в отличие от старого, сумело договориться…
Да, а что же наша теорема? Мы предположили, что заговор был, и посмотрели, что получится. Получилась вроде бы вполне возможная и логичная картина. А теперь давайте предположим обратное – что заговора не было. В этом случае Хрущев и Булганин за одно утро нашли десяток людей, готовых поучаствовать в деяниях, квалифицируемых УК СССР как измена Родине – именно так квалифицируется незаконный арест или (тем более!) убийство второго лица в государстве. Кстати, по знаменитой статье 58 УК, для штатского в этом случае предусмотрены разные наказания, а для военного только одно: расстрел. Без вариантов. Вы верите, что в течение одного дня нашлось… ну, возьмем минимальное число – пятеро людей, которые вот так с бухты-барахты взяли и согласились? И что никто из тех, к кому обращались и кто не согласился, чуть погодя не донес?
Правда, в истории подобное встречалось. Пример тому – заговор и убийство Павла Первого, когда исполнители были привлечены к делу в последний день. Но подбирались-то кандидатуры заранее! К ним присматривались, изучали, кто чем дышит, на кого можно положиться… И главное – заговорщики-то все равно существовали! Что ж, если так, то нам надо говорить не о военно-партийном, а о партийном заговоре с привлечением военных, только и всего.
Впрочем, Москаленко опять проговаривается. Помните тот кусочек его воспоминаний, когда ему звонит Хрущев? Что он спросил?
– Имеются ли в вашем окружении близкие вам люди и преданные нашей партии так, как вы преданы ей?
То есть Москаленко уже «предан партии», а вот других должен был подобрать сам.
Если до 26 июня еще могли быть сомнения – существовал ли в СССР заговор против власти (естественно, против Сталина, поскольку планы государственных переворотов за три месяца не созревают), то после 26 июня все сомнения развеялись. Ибо заговор вышел из тени. В 1953-м блестяще удалось то, что не вышло в 1937-м – связка из партаппаратчиков и военных захватила власть в стране.
