Хотя… искать ее на ночь глядя и под дождем? Нет уж, назойливое виденье, увольте. Себя и собственное здоровье Морхольд ставил куда выше сноприходящих дев, пусть те и юны, и хороши ликом. Ничего страшного, подождет до утра. Поиск, в смысле. Либо поход к Михал Михалычу.

Кинель жил полной жизнью, чо уж… Городок в Беду не окуклился, не протух насквозь живой мертвечиной человеческой лени с гнилью. Наоборот, взятый в ежовые рукавицы совета инженеров, путейцев и батальона пехоты, переезжавших в эшелоне куда-то на Урал, справился на ять. Не дал развалиться сложившемуся обществу, прижал, как выбрались наружу, мародеров с бандитами. Железнодорожники, прибрав к рукам находящийся в Усть-Кинельском сельхоз-навоз, то есть сельскохозяйственный институт, за аграрные проблемы взялись как за родные паровозы. С подходом, вдумчиво, сурово и работая только на результат. Так что – стоило пользоваться плодами воскресшей цивилизации.

Мужчина, далеко не молодой, грузный и с ног до головы изгвазданный грязью спрыгнул с крыльца суда прямо в жижу под ногами, и двинулся в сторону приветливо горевших огней двухэтажки неподалеку. Хотелось ему сейчас немногого: помыться в горячей воде с мылом, сменить насквозь промокшие портянки, съесть чего-то горячего и мясного, чуть выпить. И бабу. От последнего Морхольд не отказался бы и в первую очередь. Разве что вместе с помывкой. Так как сам себя считал человеком воспитанным и культурным.

Судя по легкому шелесту и чуть слышной дроби за стеной – дождь и не думал прекращаться. Обидно. Хотя куда обиднее стук в дверь спозаранку. Но деваться ему некуда, придется откликнуться. Но перед этим Морхольд сделал три дела. Вернее, два с половиной.

Взвел курок у револьвера, натянул трусы и подумал прикрыть роскошный, пусть и слегка полноватый задок шлюхи, снятой тут же, в гостинице. Именно в такой последовательности. Прикрывать все же не стал, решив, что такая красота может и отвлечь стрелков. Если за дверью, конечно, именно они.

- Входи!

Дверь скрипнула, запуская незваного утреннего гостя. Морхольд хмыкнул и убрал револьвер. Она оказалась еще моложе и симпатичнее. И не плакала. Да и вообще, явно не походила на слабую и расстроенную девчушку из сна.

Ишь, какой взгляд то, того и гляди прострелит им насквозь. А так… а так, действительно, совсем молоденькая и милая девушка. И что дальше по плану? Пока Морхольду совершенно ясно было только одно: с головой у него все в порядке и распить с ветераном битв против зеленого змия спиртяшки если и выйдет, то не скоро и без профессионального повода.

- Здравствуйте, вы же Морхольд?

Он, было, открыл рот, чтобы ответить. За спиной что-то пробормотала и зашевелилась «ночная бабочка», почесалась во сне. А ночная гостья уставилась на нее и, совершенно неожиданно, густо, по самые уши, покраснела. На всякий случай Морхольд оглянулся. Ну… ну лежит себе и спит голая и относительно молодая баба, ну, синяки есть на заду и прыщик, и что? Эх, молодежь-молодежь, чего тут краснеть-то? Он хмыкнул и развернулся обратно:

- Я-то Морхольд, девушка. А вот вам надо будет мне кое-что объяснить, ферштеен? И, для начала, как зовут так талантливо проникающую в мои сны особу?

Неожиданно… но она покраснела еще сильнее.

- Даша, Даша Дармова.

Когда Пуля вышел из дома, драчунов уже не было. Ильяс, оседлавший не особо трухлявый пень, ждал у костерка, разожженного из наломанных досок невысокого заборчика. Один из охранников торчал тут же, засев в кроне кривого, заверченного безжалостной природой штопором карагача. Где шлялся его напарник Азамата не интересовало. Саблезуб, спящий на земле у лошадей, встрепенулся, глянул ленивым желтым глазом с двумя зрачками.

- Ребенку-то четыре года, не меньше? Я ее и не видел, да и жену Мишину плохо знал.

Ильяс убрал струганную палочку, сплюнул чем-то, вытащенным из зубов:

- Пять, девочка. Мутант.

- Это не имеет никакого значения, – Азамат сел рядом, сняв с кобылки седло и бросив на землю. – То, в смысле, что она мутант. Возраст играет роль. Дёма недалеко течет?

- Напрямки, вон через тот лесок, минут двадцать хода. А что?

- Так… - Азамат глянул на часы, свой драгоценный «Полет». – Время уже обед, часов через пять стемнеет?

- Чуть больше.

- Лошадей моих отведите в село. Я прогуляюсь, огляжусь. Тела погрызли, подрали, выпотрошили, но так-то – нашли их почти целыми?

Ильяс кивнул. К чему клонил парень с замашками хорошего бойца, он пока не понимал.

- Ну, да. У женщины… ее, в общем, сильнее всего разделали. А причем девчонкин возраст?

- Она живая. Пока еще, возможно, живая.

- Пят’як! – Ильяс сплюнул. – Откуда знаешь?

Откуда…

Азамат не ответил. Снял с кобылки небольшой рюкзак-эрдэшку, повесил за спину. Противогаз на левом боку, обрез на правом, и патронташ между ними. Дозиметр, отлаженный умельцами в Дёме, упрятал в чехол за спиной. Ильяс молчал, не дожидаясь ответа, смотрел на приготовления. Небольшой топорик тоже на пояс, нож за голенище сапога, большой – в ножны у противогаза. Парень собирался споро, выверенными движениями. Пуля не смотрел в сторону хозяина села, прокачивал в голове увиденное внутри домика.

Тела сожгли, не дождавшись его, это понятно. Единственное, на что хватило санитаров, приехавших сразу же по присоединению села к республике. Нет, где-то эти парни поступали очень умело и верно, но чем больше подминала Новая Уфа, тем меньше становилось профессионалов. Многие погибали быстро, кто-то оставался калекой. Ему, Азамату Пуле, как и Мишке, предлагали вступить несколько раз. Отказались. А вот и результат, ни Мишки, ни его жены, Ани, ни… дочки. Хотя, кто знает, что было бы – стань друг санитаром, и родись потом такая вот девочка.

В округе не так много хищных мутантов, как еще недавно, но и этих хватает. Сторожить тела никто бы не взялся, да и зачем? А оставь на ночь, так мало ли кого притянет пролитая недавно кровь? Не говоря про мелких хищников вроде ласок или хорьков, хотя ведь уже ясно – дело не только в них.В селе закрывали глаза на многое, молчали, прятали тайну от чужаков. Платили жизнями других за свое собственное спокойствие.

Азамат покосился на Ильяса, недовольно сопящего рядом, на пеньке. Нацепил перчатки из толстой кожи, зубами затянул ремешки на запястьях. Мало ли, пусть на дворе и день, но от ночных много чего следует ожидать. А что Ильяс? Хороший хозяин, держащий в строгости очень редкий островок хотя бы какого-то спокойствия, достатка и тепла. Упрекать его? Глупости.

Хотя… Азамат отогнал глупую мысль в глубь, поморщился и достал укладку с патронами. Следовало заменить те, что довольно долго таскал неиспользованными в патронташе. Хотя и в укладке оказались ранее ношенные, чуть не утонувшие в Кутулуке и Кондурче, а значит… А значит, что с боеприпасами еще хуже, чем ожидал. Если годны к стрельбе штук пять, так и то хлеб.

Ильяс встал и отошел в сторону. Нервничает, если не злится. Человек, что говорить, совесть-то гложет изнутри. Мужик да баба, вроде бы и черт с ними, а вот девчонка? Азамат вспомнил затерханную тряпичную куклу, валявшуюся в дальнем от двери углу. Если бы не густая корка из крови и прилипших прядей волос, вряд ли кто просто так оставил бы ее с утра. Не то время, чтобы брезговать какой никакой, а игрушкой для детей. Но не взяли.

Потому что стыдно стало. Потому что запах страха и ужаса погибших едко бил в нос даже сейчас, спустя двое суток. Воняло бойней, немытыми кишками и болью. Где убили хозяина, судя по одинокому старому сапогу, так никем и не убранному. Перед смертью тот обделался. Пуля знавал многих, кто завертел бы носом от такого утверждения, правду готовы принять не многие. Рассматривая щепки и сколы на размочаленных бревнах, сделанные ни много ни мало, а обычным топориком, Пуля понял немного. Но хватило, особенно после исследования самого топора.

Мишка в последние секунды сражался отчаянно, стараясь спасти не себя, семью. И не просто смог ударом выщербленного временем лезвия проломить кому-то голову. Не струсил, бился до последнего. А обделался? Пуля не хотел бы ощутить когда-нибудь его боль.