Светлые глаза не моргали, железная хватка на волосах не ослабевала. Голова в черной шапке качнулась вбок. Из-под марли, мыча и запинаясь, поползли слова.

- Мы… ма…Мыыаа…

Даша затряслась. Догадка, невероятная и страшная, проясняла все. Мычание выровнялось, как у давно не говорившего человека. Стало понятным, сложилось в осознанное, произносимое глубоким бархатным голосом. Даше очень хотелось закрыть уши, очень хотелось не слышать и не узнавать такое просто имя.

- Маша… Маша…

Когда на страну свалились огненные смерчи, Антону шел пятнадцатый год. Ане, как не сложно догадаться, тоже. Они выжили, став теми, кем стали, и нашли друг друга на самом деле. Хотя, не зная про близнецов, некоторые просто принимали их за двух рыжих, обретших счастье. Но все казалось неважным. Как иначе, если пришлось снимать единственного любимого человека со звякающих цепей уже мертвой? Да и не просто мертвой.

Антон не считал себя добрым человеком. Хорошим, правильным, веселым, умным или храбрым – несомненно. Но не добрым. А что хорошим он был только для нее, и даже для банды таким считался не всегда? Правила распространялись только на принявших его волю, от веселья иногда умирали люди, ум, пусть и не всегда, но называли хитростью и изворотливостью, а храбрость? У каждого она своя, говаривал сам Антон Клыч. Но доброты в нем не находила даже сестра.

Он сам разрезал путы на ее запястьях. Сам спустил вниз то, что осталось. Единственный вопрос, что ему хотелось задать выродку, сотворившему такое с сестрой, был странен.

Антону Клычу, очень хотелось спросить ублюдка. Очень.

- Почему ты такой злой?!!

Тогда, двадцать лет назад, выжить получилось случайно. Обоих отправили на дачу. Дача, в пятнадцати километрах от города, строилась капитально. И подвал в ней имелся. Хотя именно ядерного удара по городу никто и не планировал. Боевой элемент ракеты, отклонившейся от курса, нес в себе оружие биологического направления.

Термобарические заряды, упавшие раньше, лишь расчистили поле деятельности. Превратили половину города в развалины, чадящие смертью и огнем. Другая половина ушла в сторону, накрыв несколько соседних сел с поселками. Но даже их хватило для локального «пенсдецначальникама». Бредовую фразу Антон запомнил с десяти лет, сиживая перед телевизором и смотря развлекательные каналы. Аня шутить не хотела. Сестра плакала. Долго, сильно, замыкаясь в себе.

Подвал, полностью повторяющий первый этаж, их спас. Спас своей глубиной, материалами, использованными для изоляции, и украденной на каком-то военном объекте дверью от армейского КУНГа. Плотно сев на резиновые прокладки, она спрятала их от окружающего мира, от ужаса и смерти, воцарившихся там. И Антон, ненавидевший отчима со всей яростью детства, проникся уважением к покойному. То, что их семья погибла, стало ясно позже. Первое время они ждали, надеялись, даже Аня. Плакать та стала через неделю ожидания.

Отчим помешался на конце света. Мама Антона и Анны злилась, но делилась только с бабушкой, тихим срывающимся шепотом. За все приходится платить, а уж за ровную сытую жизнь, так, тем более. Хотя кроме любви к ежемесячным новым апокалипсисам ничего странного за отчимом не водилось. Во всяком случае, для Антона и Ани. За дверь спальни они предпочитали не соваться.

Положительных сторон в его увлечении было много и до Рагнарека, все же наступившего. Не особо здорового и сильного пасынка молодой, младше матери на пять лет, мужик решил воспитать по-своему. Отслужив в армии «пиджаком», когда «срочная» составляла два года, профессионалом решил не становиться. А вот любовь к оружию и выживанию, превратившись в коммерсанта средней руки, лишь развивал и культивировал.

Магазин «Все для воды и отопления» доход приносил постоянный и немалый. Женитьба на покушавшей жизни маме близнецов отчима устраивала полностью. Бизнес из-за воплей младенцев и ворчания уставшей супруги забрасывать не приходилось. С утра и до позднего обеда – на работе, потом домой, поесть, взять пасынка с падчерицей и заниматься спортом. Не спортом, так стрельбой по мишеням. Не стрельбой, так скачками или блужданиями по окрестностям города. Или на строящуюся дачу, обихаживать любовно создаваемое убежище.

Супруга, не работающая и неожиданно для себя самой вошедшая в эдакий «полусвет» местного бомонда, ворчала за спиной или у мамы, но терпела. Антон, последние пять лет болевший все чаще, окреп, плевать хотел на дожди с ветром, каждое утром отжимался и довольно выбегал вместе с отчимом на пробежку. Аню новый муж по утрам вскакивать не заставлял, и это мать полностью устраивало.

Все шло как по рельсам, и дети, воспринявшие одержимого грядущим страшным ужасом чужого мужика, втянулись. Антон успел полюбить новую жизнь, и даже по чуть-чуть начал отходить от постоянной замкнутости.

Их с сестренкой в школе, мягко говоря, не любили. Почему? Ответить на это Антон прямо не смог бы. Мама, втемяшив себе в голову идею о лучшей школе, устроила поступление в «десятую». И стала только пропадать на работе, беря дополнительные часы и порой выходя в соседний детский сад уборщицей. Все вместе подписало приговор ее же любимым детишкам, ее ненаглядным близняшкам.

Школа в небольшом городе явление не просто социальное, нет. В небольшом городе знают всё и вся. А уж школьники-то и подавно. И если в начальных классах доброе маленькое детство еще говорит громко, честно и радостно, то вот потом… тут уж как выйдет. Кому повезет, кому не очень. И если в восемь лет появление на твоей переносице очков в дешевой оправе иди отсутствие в ранце «ПСП» пусть и являются критериями оценок, но не основными, то вот дальше? Дальше Антон вспоминать не любил.

Сначала из-за отсутствия модных вещей и наличия купленных в «секонде». Из-за незнания каких-то модных фишек и даже не желания любить или ненавидеть неизвестного им Джастина Бибера. У них и интернета-то не было, если честно. Денег хватило только на установку «спутниковой» антенны с самым дешевым пакетом. Потом из-за нежелания близнецов, к седьмому классу совершенно замкнувшихся, принимать реалии взрослой жизни, накрывающей все больше и больше. Аня плевать хотела на косметику и прическу. Форма, волосы в пучок, никакой помады, пусть и просто блеска. Антон, после операции на глазах, деньги на которую мама заработала найдя третью работу на лето с осенью, играть за класс в футбол, баскетбол или хоккей напрочь отказывался. Недовольство остальных, пока еще маленьких больших людей, накапливалось, превращалось в снежный ком.

Ане особо плохого ничего не делали. Лепили на спину бумажки с веселыми ласковыми прозвищами, не более. «Чмо», «лохушка», «плюньте в меня», Антон, срывал их, только увидев. Но они появлялись снова и неизменно. Возможно, знай он, что через два года подобные невзгоды станут казаться чем-то глупым и, пусть и совсем крохотно, даже и веселым… плюнул бы? Это вряд ли, если уж честно. Да и через, пусть и не два, а через четыре года, Антон вряд ли просто взял и снял со спины сестры такую-то штуку. Вернее, снять бы снял, только чуть позже пришпилил бы ее ко лбу обидчика. Или обидчицы. Ножом, пробив толстенную и прочную кость на лбу.

У самого Антона дела шли хуже. Результат операции неоднократно грозился сойти на «нет» из-за постоянных травм, микротравм и даже подзатыльников. Он старался не прогибаться, дрался, получая удары со всех сторон. Просил мать перевести их с сестрой в другую школу. Та молчала, шла к директору, пыталась разобраться. Ответ всегда был один и тот же:

- Наша школа не просто лучшая в городе. Мы являемся центром образования района, и подобные выходки учеников будут пресечены. Я обещаю…

Обещали постоянно, и всегда одно, и тоже. С таким же, завидным постоянством, спустя неделю, все начиналось заново. А потом, после шестого класса, у Антона и Ани появился отчим. Через месяц, глядя на вспухший багрово-черным желваком подбитый глаз, лишь поиграл желваками под гладко выбритой, пахнущей «Allure Homme Sport», щекой, и в жизнь близнецов вошел неизбежно надвигающийся конец Света.