Боль вернула его в сознание, загнав сон куда-то глубоко и далеко. И эта, первая из интересностей, оказалась же и причиной второй. Пуля замер, стараясь прикрывать глаза все также сонно, и одновременно, как мог, решал – что делать?

Гостеприимные хозяева, если взглянуть на них не прямо, а сбоку, разом теряли свои и без того не особо приятные, но хотя бы относительно нормальные, образы. У папаши отсутствовал кусок кожи со скальпом слева, замененный костяным наростом с отверстиями. В дырках лениво шевелилось серое с красным, перекатывалось, волнуясь мелкой дрожью. Мамаша особо не поменялась, кроме того, что на поясе у нее висело с десяток отрезанных сухих пальцев. Больших. На остальных Пуля уже не смотрел… кроме девчонки. Та, как раз, осталась прежней.

- Ну, милый, что встал? – Пухлая жаба с торчащими изо рта кривыми зубами, снова потянула его за собой. Причмокнула мокрыми пельменями губ, облизнулась.

Под ментальный морок Пуля пока еще не попадал. Но про мутантов таких слышал. Осталось только понять хотя бы один вариант как выбраться и остаться целым. И хорошо, что не поел ничего.

Он сонно оперся на подставленное плечо, заволакивая ноги, двинулся вперед, в в душную прелую темноту и странные запахи. Оглянулся, зевнув, быстро огляделся. Уродцы, собравшиеся на огромной захламленной кухне, выжидающе и, не скрываясь, уставились ему вслед. Но Азамата куда больше интересовали блеснувшие желтизной глаза из-под лавки. Чутью Пуля доверял, подводило оно редко. И сейчас, здесь, в глубочайшей жуткой срани, странный мутировавший кот показался ему союзником.

Несколько раз, совершенно специально, Азамат споткнулся и чуть не упал. Молодуха заливалась противным гавкающим смехом, подхватывала его и все пыталась залезть короткими пальцами в штаны. Азамат что-то мычал и шел дальше, внимательно прислушиваясь к шуму за спиной.

- Ну, вот и пришли, при-ш-ш-ш-л-и

- И что? – Дарья вздохнула. Порой ей казалось тяжелым понять этого странного, непонятного и по-настоящему страшного… кого?

Она совершенно не ожидала согласия Морхольда. На самом деле, и именно так. Но когда он согласился, и сейчас впереди ждали первые километры пути, Дарья Дармова хотела хотя бы как-то понять его. Но пока приходилось тяжело.

- Да то. – Морхольд поднял свою длинную, и явно тяжелую, сумку. Что-то лязгнуло внутри. – Что тогда, возле поворота на Тимашево, оставшись вдесятером, плевать я хотел на выбор между добром или злом, и то, чью сторону представляю. У Кротовки вот эти самые мужики в спецовках, пропахшие креозотом, маслом, углем, тащили и ремонтировали пути. А на них перла первая часть банды откуда-то со стороны Красного Яра.

Голодные и холодные, больные, мутировавшие, но не люди. Нелюди, девочка. И свой выбор оказалось сделать просто. И каждый его сделал. Когда пришла помощь, нас, тех, кто дышал, оставалось четверо. Шестеро уже остыли. И вокруг, накромсанные, разорванные, посеченные осколками, подыхающие и сгоревшие, лежали еще тридцать голов. Очень опасных и злобных животных.

- Тридцать?!

- Да, тридцать. А через год я услышал про пятьдесят. Тем самым ухом, что только-только отошло. В Красном Яру, куда дошел на обеих ногах, хромая той, что продырявили. Дырку мне прижег Лепёха, ИПП наложил Шамиль. Сейчас, даже и не знаю, арифметическая прогрессия работает вовсю. Ну, как тебе объяснить… эй, земляк?!

Топающий по бурой жиже кинелец обернулся, перехватив удобнее мешок, квохчущий и двигающийся.

- Не помнишь, сколько тогда те десятеро положили у Отрадного?

Мужик почесал затылок, смачно харкнул, прочистил горло и ответил.

- Да чуть ли не сто, земеля. Если не больше.

Морхольд повернулся к Дарье:

- Вот такое волшебство и есть арифметическая прогрессия. И сарафанное радио. Те, дикие, шли к станции, злые, голодные, насквозь больные. Мужики, сколько-то баб, подростки. Основной табор остался дальше, им занимались уже не мы. И победили мы, если уж честно, только из-за грамотно выбранной позиции, какой-никакой, но выучки и боеприпасов. И их усталости.

Даша пожала плечами. Кивнула на состав:

- Нам не пора?

- Пора. Пошли. Садимся под навес, вон там. Я попросил знакомца придержать нам места.

- Морхольд?

- Да?

- А что сейчас с теми твоими товарищами?

Морхольд помолчал.

- Коля здесь, заведует обороной, хорошо, тепло и сухо. Лепёху видел давно, встречаться желанием не горю. Не туда он прибился, анархист чертов. А Шамиль? А вот Шамиль где-то далеко. Не появлялся уже год.

- Ясно.

На платформу поднимались по сколоченным настилам. Даша сама не поняла, в какой момент Морхольд ухватил ее под локоть, помогая не оскользнуться. Подхватил вовремя. Каблук нового ботинка попал точно между двумя досками, в еле заметную выемку. Дарья прянула назад, мелькнула мысль об ударе, боли, страх за голову, ничем не прикрытую и… она остановилась. Трясущейся рукой схватилась за отсыревшую перчатку Морхольда. Тот вздохнул.

- Аккуратнее будь, что ли. Давай, вон там садись, подстели чего-нибудь, а я сейчас приду. Эй, земляки, это наше место.

Земляки, те, толкавшие что-то на трех колесах, заворчали. Один, с торчавшей клочковатой бородой, в резиновом плаще с капюшоном, встал, расправил немалые плечи. Морхольд сплюнул, положил руку на мачете. Здоровяк радостно осклабился, нежно погладив топорище колуна, привязанного к вещевому мешку. Один из железнодорожников, стоявший у пулемета на корме, прикрикнул, махнул рукой в сторону платформы. Морхольд пожал плечами и пошел к навесу, под которым они только что прятались.

Вернулся он с той самой каской. Нахлобучил, наплевав на возмущение, на Дарью и цыкнул. Девушка вспомнила про обещание слушаться и плюхнулась на относительно сухой кусок брезента, застеленный на лавку.

- Вот и умница. – Морхольд присел рядом. – Эй, землячок, тебе злость девать некуда, что ли?

- А? – Бородатый, уже успевший успокоиться и тасовавший замызганную колоду, повернулся к нему. – Чего?

- Говорю, чего драться собирался из-за лавки-то? Твоя машинерия всяко от нее далеко стоит.

- Ну-ну… - бородач нахмурился. – На месте поговорим, как приедем.

- Заткнитесь, вашу мать! – Гаркнул тот же железнодорожник. – Как дети, епта, успокоиться не могут. Морхольд, но ты то, а?

- Ладно, ладно, Сереж, – сталкер усмехнулся и начал набивать трубку. – И чего это я, действительно. Нервы, нервы.

Бородатый и его дружки успокоились, косились на них и что-то там себе зловеще шептали. Морхольд прикурил, и прижался спиной к борту, подложив отстегнутую плащ-палатку.

- Прямо СВ в «Жигулях», елки палки.

- Как же с тобой тяжело-то… - Дарья снова вздохнула. За вечер, накатывающий все сильнее, вздыхала она столько, что со счету сбилась. – СВ, Жигули… какие же вы нудные, прости господи.

- Кто мы? – Морхольд поерзал, устраиваясь удобнее. Почмокал, раскуривая трубку, выругался, не открывая глаз. – А?

- Да, блин… ну, вы, те, кто жил до войны, понимаешь?

Не самый тихий гудеж, идущий от группок людей, тесно сидевших за бортами грузовой платформы, неожиданно стих. В тишине свисток, идущий от локомотива, показался оглушающим. Дарья икнула, глядя на десятки глаз, смотрящих на нее.

Состав грохнул металлом и дернулся. Под днищем заскрежетало, все тоньше и быстрее, превращаясь в еле уловимый свист, но до конца не пропало.

- Тележку плохо смазали, ухари. – Седой одышливый дедок, в офицерском дождевике, поправил съехавший куда-то набок респиратор, висевший на шее. – Ну, надо же, какая ты, девушка.

- Какая?

- Хамоватая. И что твой папка тебя только подзатыльниками не учит жизни? – Дедок, глядя на ставшую совершенно невозмутимую Дарью, неожиданно начал закипать. Разве что не побулькивал. Вместо этого он просто, сам не замечая, чуть брызгал слюной, летевшей на седые усы, ткань штормовки соседа и куртку Даши. Да и, вдобавок, неожиданно проявил интеллигентность и начал обращаться к девушке на «вы». Хотя, вполне вероятно, что в ее лице дед общался со всем вторым поколением, выросшим после войны: