Аня дико крикнула, боясь не успеть, оттолкнула дочку, ударила коротко, без замаха. Много ли надо маленькой девочке? Ее собственная смерть пришла к ней секундами позже, и оказалась куда страшнее и больней.

Не говори, что ты слишком устал

Не говори, что ты уже опоздал

Ведь к цели движется тот

Кто хотя бы ползёт

Не говори, что ты остался один

Зато теперь - ты сам себе командир

«Не говори», Чёрный Обелиск (с)

Башкортостан, Новоуфимская Коммунистическая Республика, присоединенное село Чишмы (координаты 54°35′38″ с. ш., 55°23′42″ в. д.), 20.. г. от РХ:

- Ты ошибся.

- Э? Что ты сказал?

Солнце, выглянувшее утром, спряталось. Осень, только-только наступившая по календарю, решила наступить и в жизни. Зелень, оставшаяся в округе, разом выцвела, решив стать золотисто-желтой охрой, паутинно-блеклой серостью и редкими всполохами алого бархата. Даже стало жаль лета, убегавшего торопливо, как конокрад. И пусть маска с зеркальными очками уже успела натереть кожу за теплые месяцы, но ведь жаль...

- Я тебя спрашиваю, малай.

Азамат вздохнул. Все как всегда.

Если ты выше, шире в плечах и явно тяжелее, то, само собой, прямо-таки должен оказаться сильнее. Особенно когда напротив тебя стоит не крепкий мужичина, а, так себе, почти мальчишка. А мальчишка этот выглядит и впрямь, как малай: невысокий, худощавый, даже усы с бородой нормально не растут. Как себя вести, если ты сам не особо добрый, зато большой и крепкий? То-то и оно, что как обычно.

- Ты ошибся, - он повторил это спокойно и ровно, как для дебила. – Малай у тебя в штанах. Меня зовут Азамат. Для друзей просто Пуля.

Здоровяк крякнул, начав медленно и картинно отводить правую руку. Двое его друзей, стоявших по бокам, гыгыкнули и чуть отодвинулись. Их явно ожидала для начала потеха, а потом еще и легкая пожива в виде барахла вот этого самого малорослого дурачка. Не вышло. Пока, во всяком случае.

Дом, срубленный из ставших серыми бревен, выглядел крепким. Наверное, когда солнце стояло высоко, даже и красивым. Не так давно кто-то выкрасил наличники, ставни и дверь зеленой краской, не успевшей выцвести, потереться и взбухнуть пузырями. Сейчас и краска, как ни странно, тоже казалась блеклой. Как и все вокруг. Одно слово – осень.

Мало ли, вдруг вот эти трое, всего-то на всего, встав с утра, неожиданно затосковали именно из-за нее. Впереди зима, с ее морозами, снегом по пояс, холодом в домах, постоянной нехваткой дров, и зверьем, прущим к жилью. И, не приведи всевышний, голодом. А тут Азамат, со своими лошаденками и, каким-никаким, а скарбом. Так что в чем-то он их понимал. Вот только соглашаться не спешил. Уж тем более, если в качестве аргумента хотят использовать кулаки. И так хватает вокруг чего угодно, что успешно испортит настроение.

Тук-тук-тук. Ржавое ведро, смятое в середине, с дырками, с оставшимся ровно на треть кругляшом донышка. По нему уже начала барабанить дробь начавшегося дождя. Стало влажно, разом на куртку и брюки осела мелкая морось. Где-то в леске, неподалеку, тоскливо каркала ворона. Трава, из радостно изумрудной утром, превратилась во что-то враждебное, шелестящее отяжелевшими перьями, что-то, казалось, щепчущее друг другу. Хотя нет, звук и верно, был. И шел он, зло урчащий, именно из травы.

Из нее, высоченной, по колено даже драчуну, зашипело и фыркнуло. Чуть позже на растерявшегося здоровяка вылетело что-то большое, мохнатое и дико завывающее. Приземлилось серое в полоску ядро прямо на синюю фуфайку, туго обтягивающую бочковатую грудь. Здоровяк тонко, по-девчоночьи закричал и замахал ручищами. Полетела рыжая вата, куски шерстяной рубахи, кровь.

Друзья синефуфаечного поменялись в лицах и собрались задать деру. Азамат им этого не разрешил, прыжком оказавшись рядом. Камча, пусть и короткая, свистнула, рубанув первого по ногам, мужик заорал, повалился головой вперед. Второго, явно решившегося все же побороться, приголубила рукоять плети, украшенная солидным металлическим шаром. Череп гулко отозвался, войдя в контакт с камчой, глаза у деревенского ухаря сошлись к переносице, и он провалился куда-то внутрь себя, глубоко и надолго. Бежавший первым вскочил, развернувшись к Азамату, пальцы судорожно зашарили у пояса, стараясь достать нож. Чуть позже ошалевшие глаза повернулись в сторону уже успокоившегося шипения и рева. И мужик замер, уставившись на Саблезуба.

Кот сидел на задире, явно неверящего в жизнь вокруг и себя в ней. Закатившиеся глаза уставились куда-то вглубь низкого серого неба, руки чуть заметно подрагивали. В целом же здоровяк старательно не шевелился. И немудрено. Саблезуб весил почти как годовалый алабай, но казался куда страшнее. Особенно вблизи, нагло сидя прямо на разодранной фуфайке и облизывая лапу. Заднюю, у самого ее начала и все остальное, находящееся рядом. Красный язык так и мелькал между длиннющих верхних клыков.

- Никуда не уходи. – Азамат пнул друга драчуна в голень. Мужик зашипел и сел, свернувшись клубком. – Удирать вздумаешь, дурья голова, кота за тобой пущу.

Третий так и валялся в траве, лишь начал чуть шевелиться. На макушке, поближе к лбу, взбух немалый желвак. Грудь чуть заметно приподнималась. Живой, и ладно. Азамат хмыкнул, повернулся к лошадям. Те мирно стояли, стреноженные и даже не думали попытаться распутаться. Серая, как мышь, кобылка так вообще, тихо и мирно хрустела сушеной рыбой в торбе. Жеребчик, весь путь горячившийся, нервничал. Косился на Азамата покрасневшим глазом, переминался с ноги на ногу, рыхлил острыми копытами землю, скалил подпиленные зубищи. Хвост, короткий, жесткий, так и мелькал, монотонно ударяясь по буланым бокам. Ших-шлеп, ши-и-их – шлеп.

- Но, но, тс-с-с, голуба, тиха-тиха. – Азамат подошел, крепко взял за нащечный ремень, потрепал коня, погладил. – Успокойся.

Со стороны крепкого тына, огораживающего село, торопливо катились две таратайки. Подпрыгивала на разнокалиберных толстых колесах от какой-то серьезной легковушки, латаных перелатанных, двуколка-эгоистка. Дядьки в ней, одетые в пыльники, само собой тоже подпрыгивали, осторожно держа в руках ружья. В телеге, сколоченной кривовато и неумело, гуртом сидело человек семь. С кольями, вилами и прочим нехитрым инвентарем. Азамат справедливо заподозрил, что все это сельскохозяйственное железо направлено явно в его сторону, а не прихвачено для какой-нибудь неожиданной работы в поле. Да и не сезон уже, осень вступила в свои права.

Но если чутье его не подвело, куда важнее казалась троица верховых, опередивших группу товарищей-колхозников и уж совершенно явно направляющаяся в сторону небольшого побоища. Вот эти беспокоили.

Двое походили друг на друга как яйца одной вороны. Удобные короткие куртки, серые, с капюшонами, кустарные, хотя и удобные разгрузки, что-то вроде «семьдесят четвертых» АК за спиной. Знакомые типажи, косточка войны, наемные солдаты. Интереснее оказался первый, явно главный, до него-то уже практически рукой подать.

Коняга у него оказался хороший, справный такой жеребец. Высокий, сильный, без заметных глазу изменений. Азамат был готов поспорить на патрон, что порода тут есть, как и относительная чистота. У его же кобылки на голове лупились на мир, прячась под жесткой щеткой гривы, по два дополнительных глазка с каждой стороны, недоразвитых и слепых. Жеребчик порой не просто екал изнутри, нет. Буланый явно родился с дополнительным комплектом каких-то там органов, недаром такой живчик, да и выносливости не занимать. Ну а то, что зубы у коняшек, как у собак стали? Жизнь такая, не ты кого-то сожрешь, так тебя съедят.

Кожанка, видать, что старая и потертая, но очень хорошо пошитая. Вместо обычных, хрен пойми из каких загашников камуфлированных штанов на дядьке красовались настоящие брюки для езды, прямо по фигуре и все такое. Азамат, много времени проводивший в седле, даже издалека оценил и кожаные шлеи, и добротное сукно оливкового оттенка. Ремни портупеи оттягивались с обеих сторон. И если кобура с чем-то заводским сразу бросалась в глаза, то вот с левой стороны вполне могло болтаться что-то из серьезного холодного оружия.