Послушно забравшись обратно в кровать, Кристина сама не ожидала, что так набросится на еду. И даже ни на секунду не задумается, почему тут всё такое вкусное, если держат её здесь против воли. Похищение это или нет, с какой целью, в этом она пока не разобралась. Но что бы ей ни говорили, какими бы чужими именами ни называли, сколько бы раз ни предлагали успокоиться, Кристина не сомневалась в одном: её муж, Самойлов Дмитрий Сергеевич, к этому причастен.

После еды Мария Петровна едва успела помочь Кристине добраться до туалета и вернуться в кровать, как та снова провалилась в сон, то ли лекарства ещё действовали, то ли сытный ужин сделал своё дело.

Утром снова пришла Элла Аркадьевна, за спиной у которой всё так же маячил плечистый медбрат. В этот раз Кристина не предпринимала попытки встать — помнила, чем это кончилось накануне, да и желания особого не было, она всё ещё чувствовала невероятную слабость, шевелиться совершенно не хотелось.

— Маргарита Владимировна, доброе утро, — разговаривала Элла Аркадьевна сейчас сухо, без вчерашней приторной слащавости, — надеюсь, вы поняли, что вам лучше не пытаться диктовать здесь свои условия, в конце концов, задача у нас одна, помочь вам.

Кристина проснулась сегодня рано, по ощущениям, часов в шесть утра, лежала и смотрела, как за окном постепенно занимается новый солнечный день. Думала. Действие лекарств уже почти прекратилось, шевелиться по-прежнему не хотелось, но мысли в голове прыгали, как ненормальные, не останавливаясь ни на чём конкретно, перескакивая с одного на другое.

Она в какой-то клинике, это точно. Еле подсчитала в уме, который день находится здесь — третий, если брать с того вечера, как… вот тут внутри у неё всё начинало заворачиваться в один тугой узел, мешающий дышать, и голова Кристины металась по подушке, пытаясь избавиться от этого наваждения, ну не могло это быть реальностью, никак не могло!

Как же она могла так просчитаться?! Зачем она пожалела его, в первый раз, когда согласилась подождать месяца два с разводом, и во второй позавчера вечером, ведь ей совершенно не хотелось с ним разговаривать!

Да, Диму она не любила, лишь в самом начале, когда только узнала его, Кристине показалось, он мог бы стать тем, кто даст ей в жизни то, чего так не хватало — душевное тепло, заботу о её внутреннем мире, радость от того, что вместе. Отец настаивал на его кандидатуре, убеждал, как только он умел убеждать, властно и будто уже всё решено — лучшего мужа ей не найти, такой человек всю жизнь будет благодарен за вхождение в семью. Кристина в основном молчала, она вообще стала молчаливой с того страшного дня, когда её, ничего толком не понимающую, почти сразу после похорон матери, отправили в Лондон. Хорошо, что Ангелина была рядом, десятилетняя Кристина первый месяц заграницей начинала плакать, даже когда та выходила за покупками.

Кристина не жалела, что вышла замуж за Диму, те воспоминания о счастливом отце, который целый год нянчился с Лерой, как с принцессой, радовался каждому её «агу», несколько лет после его смерти не давали Кристине впадать в полное уныние. Отца она любила. А вот Диму полюбить так и не смогла. Но как же плохо, оказывается, она его знала!

До неё опять донёсся голос Эллы Аркадьевны:

— Если вы будете хорошо себя вести и выполнять все предписания, уверена, месяца через два-три ваше состояние стабилизируется, и вы сможете вернуться к родным.

К родным! Глаза Кристины непроизвольно наполнились слезами. Лера! Что он ей сказал, интересно, какую ложь придумал? Только бы дочь не наделала глупостей, зимой она выглядела такой повзрослевшей, такой самостоятельной, Кристине было так интересно с ней, как с лучшей подругой. И это тоже стало ещё одним из аргументов в пользу развода, о котором Кристина думала всё чаще — скоро Лера, так или иначе, вернётся домой, а Кристине совсем не хотелось, чтобы дочь видела растущее между матерью и отцом отчуждение.

В этот день Кристину свозили на прогулку. Мария Петровна, в кресле. Уколов больше не делали, но таблетки выпить ей всё-таки пришлось — она вспомнила ещё кое-что из наставлений охраны: в такой ситуации не надо никого злить и провоцировать. Наверное, всё-таки убить её не хотят, иначе зачем бы такие сложности, убить можно было и там, в Москве.

На прогулке Кристине понравилось. У них на участке тоже есть деревья, и она редко, но ходила по аккуратно расчищенным дорожкам. Конечно же, чувствовалось, что это не лес, и рядом большой город. А может, она просто это знала. Здесь же от пробивающегося сквозь оживающие ветки солнца Кристина невольно улыбалась — воздух был настолько свеж и напоён ароматами начинающей таять земли, почерневших от влаги ветвей деревьев, этих проснувшихся великанов, тоже тянущихся к солнцу, что ей казалось, всё вокруг тихо перешёптывается с ней…

С прогулки её привезли, почти спящую. Ужин, потом завтрак, и вроде бы снова ужин. Дни потянулись незаметно, похожие один на другой, Кристина в основном находилась в каком-то полусонном состоянии, таком, что через некоторое время не смогла бы точно ответить на вопрос, какой сегодня день недели или дата. Но таких вопросов ей никто не задавал. Только на прогулках замечала, что природа меняется, после ранней весны наступило, скорее всего, апрельское тепло, но дальше Кристина перестала обращать на это внимание.

Однажды в какой-то момент, тоже утром, действие таблеток ослабло настолько, что Кристина побрела в ванную, взяла тюбик с зубной пастой, какой-то ментоловой, зелёной, и прямо пальцем, подолгу вспоминая каждую цифру, вывела в углу, на светло-бежевом ламинате, номер телефона Ангелины. Когда пришла Мария Петровна, Кристина дёрнула её за руку, посмотрела в глаза и перевела взгляд в угол. Когда они вернулись с прогулки, пол был вымыт. На следующее утро в палату вошла другая женщина, и зубную пасту больше в ванной не оставляли.

Часто снилась Лера. Во сне Кристина старалась запомнить черты лица дочери, которые днём, не во сне, никак не получалось чётко представить, почему-то перед глазами постоянно появлялась маленькая девочка, та, какой Лера была лет в пять-шесть. Или это Кристина видела саму себя? Просыпаясь, она чувствовала, что из глаз текут слёзы, но в такие моменты ей казалось, будто всё это происходит не с ней, и это не её слёзы. Что она могла сделать?

Кто-то здесь говорил ей про два-три месяца, тогда это дало Кристине надежду — когда-нибудь всё это закончится. Но пытаясь посчитать, сколько времени прошло с тех пор, как она находится в этом месте, Кристина постоянно сбивалась со счёта. Иногда в ванной смотрела на себя в зеркало. Там отражалось бледное лицо какой-то незнакомки, глубокие морщины прочертили щёки, свели брови, а вокруг глаз залегли тёмные круги. Кормили Кристину по-прежнему очень хорошо, но последнее время у неё совсем не было аппетита, и чаще всего она уже даже не спала, а просто лежала с открытыми глазами, всё глубже и глубже погружаясь в чёрную безнадёжную апатию.

Они вышли из ресторанчика и на крыльце, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны. Водитель Самойлова, пока хозяина не было, развернулся и подъехал задом почти к самому крыльцу. Вранглер Максима стоял чуть дальше.

Дмитрий Сергеевич, усевшись на заднее сиденье, сделал водителю знак выйти из машины, а сам достал телефон и начал набирать номер Широкова.

Как только тот ответил, почти прокричал в трубку, даже не поздоровавшись:

— Этот мудак хочет забрать Кристину из клиники, ты представляешь?! Ведёт себя так, будто между ними что-то есть…

— Так, Сергеич, не ори, вряд ли они даже знакомы, — не обращая внимания на истеричные нотки в голосе Самойлова, Широков перебил его и продолжил выяснять, — что он предлагает, конкретно?

Самойлов замолчал, на секунду опустил руку с телефоном и глубоко вдохнул, успокаиваясь. Резко выдохнув, снова поднёс телефон к уху и произнёс уже более спокойно, по-деловому:

— Корнеев предлагает фактически обмен: я разрешаю выпустить Кристину из клиники, а он прекращает своё расследование, вообще забывает об этой теме и возвращает мне флешку, на которой всё, что Лера…, — здесь Дмитрий Сергеевич на мгновение замешкался, в каком-то отдалённом уголке сознания отыскав ощущение, что ему неприятно называть то, что сделала Лера, воровством. А как ещё это можно назвать? Вдруг вспомнил: он ведь даже не поинтересовался у Корнеева, где Лера, и всё ли с ней нормально. И стараясь загнать подальше эту мысль, торопливо закончил, — всё, что Лера скопировала в моей почте.