— Но у них по штату числится ещё один журналист…

На столе зазвонил его телефон. Глянув на экран, Геннадий Борисович удивлённо приподнял брови:

— Да, Мария Игнатьевна, что такое?

Внимательно выслушав свою помощницу, он нажал на отбой и откинулся на спинку стула, не произнеся больше ни слова.

Молчание затягивалось. Дмитрий Сергеевич тоже молчал, понимая, что произошло что-то серьёзное. Потом Широков судорожно вздохнул и, не глядя на него, монотонно отчеканил:

— Все каналы Центра журналистских расследований транслируют сейчас интервью Леры, где она рассказывает, что никто её не похищал, а Корнеев просто согласился подвезти до матери.

И вдруг резко перевёл взгляд на Самойлова:

— Сергеич, а где всё-таки Кристина, а?

— Ну что, тёзка, страшно было? — Валера встал со стула и выключил осветительное оборудование. Сразу стало прохладнее. Запись на камере он уже остановил, секунд десять назад, но Лера так и осталась сидеть на своём стуле в этом импровизированном съёмочном уголке, который Валере показался лучшим в квартире для проведения интервью.

Услышав его вопрос, она серьёзно взглянула на него и уверенно качнула головой:

— Нет.

Валера усмехнулся:

— Молодец! Сейчас покурю и посмотрим с тобой, что там у нас получилось.

Выйдя на балкон, закурил, глубоко затянувшись, посмотрел на вечереющее небо и подумал, как переменчива жизнь. Всего двенадцать часов назад его выгнали из дома и собирались набить морду — и вот нате вам! Пусть не на Первом канале, но фамилия Сёмочкин всё-таки прозвучала в эфире прямого репортажа. И какого репортажа!

Резонанс. Вот оно, то самое, чего он ждал столько лет. Ты можешь трепыхаться в поисках подходящего материала сколько угодно долго в своём тесном мирке, но пока твои стремления не совпадут с потребностями внешней среды, которые усилят их до предельных значений, ничего не получится. Материал не выстрелит.

Сегодня на рассвете, как только суровые мужики в чёрных кожанках удостоверились, что его лицо соответствует фотографии на сайте филиала, и пожелав Лере удачи, совсем не бесшумно растворились в серости занимающегося дня, он ещё толком этого не понял. Но уже через полчаса, услышав фамилию Корнеев и узнав, что тот сейчас в их местном СИЗО, Валера сразу же позвонил в московскую редакцию, дежурной смене. Конечно, он знал, кто такой Максим Корнеев, и читал его статьи. Восхищался. Где-то даже завидовал. Без черноты, естественно, по-доброму.

Устроив свою юную гостью на узеньком жёстком диванчике, Валера засел за офисный компьютер и принялся накидывать тезисы будущей статьи, чего время зря терять, ему не привыкать к бессонным ночам. Но в десять утра на его сотовый перезвонил сам главред, и всё оказалось гораздо круче — там решили, что нужна картинка. Не успев опомниться, Валера получил сообщение из банка о зачислении на его карту приличной суммы, и чёткое указание немедленно перебраться из офиса на съёмную квартиру. И отдельно — оба телефона, свой и Леры, с которого она вышла на связь, оставить в редакции. Чтобы раньше времени не вычислили и не сорвали мероприятие.

Затушив окурок в прикрученной к перилам пепельнице, Валера вернулся в комнату. Лера уже пересела в кресло перед телевизором и бродила по каналам. Валера вздохнул — ужин, скорее всего, его задача, вряд ли эта бедная богатенькая Буратинка умеет готовить.

Но сначала надо посмотреть на реакции, его репортаж уже должен срезонировать.

Если утром в среду Максим ещё привыкал к новой для себя обстановке и ждал, что его вот-вот куда-нибудь вызовут, то после обеда время в камере потянулось совсем медленно. В общем-то, кое-как поспать Максиму удалось, и теперь мысли о том, что произошло и что делать дальше, он уже не мог выбросить из головы даже волевым усилием. Немного удивляло, что никто не вызывал его на допрос, но поразмыслив, Максим пришёл к выводу — это связано именно с побегом Леры, ведь обвинение в похищении человека, когда этого самого человека нет в наличии, чтоб хотя бы в лицо похитителю высказать все претензии, дохлый номер даже для сфабрикованного дела. И если не вызывают, то значит её так и не нашли.

Тревога за Леру нарастала, усиленная собственной беспомощностью. Он почему-то был уверен, ему удалось бы её найти непременно. Из данных о Самойлове Максим знал, что его дочери пятнадцать лет. Понятно, что все они сейчас немного не такие, какими были даже Максим и его ровесники в возрасте этих современных вундеркиндеров, но… ну вот куда она могла податься ночью в незнакомом городе?!

Промаявшись в раздумьях и жаре до отбоя, Максим надеялся, хотя бы ночь принесёт облегчение, но не тут-то было. Толстые стены изолятора так нагрелись за день, что прохлады можно было ждать только к утру. Рубашка на Максиме пропахла потом, а кожа казалась липкой на ощупь. Но он переживёт. Переживёт и ответит, не сомневайтесь, Дмитрий Сергеевич!

Утром в четверг Максим опять приготовился к вынужденному безделью и даже был относительно спокоен, но сразу после завтрака заскрежетали дверные замки, тяжёлая дверь со скрипом открылась, и равнодушный зычный голос выкрикнул его фамилию:

— Корнеев, на выход.

Идя по коридору, пытался подготовиться к тому, что его сейчас ждёт. Леру нашли? Или придумали, как додавить его без неё? Только сейчас он точно потребует адвоката, и пока тот не приедет, не скажет ни слова.

Когда конвоир завёл его в унылый, обитый широкими ПВХ-панелями цвета осеннего пасмурного неба кабинет, Максиму навстречу упругим колобком подскочил незнакомый благообразный мужичок лет пятидесяти, в идеально подогнанном по фигуре пиджаке в мелкую клетку:

— Максим Андреевич, доброе утро, как вы себя чувствуете?

Заметив удивление на лице Максима, он подождал, пока с того снимут наручники, и протянул ему руку:

— Я ваш адвокат, Бартеньев Павел Глебович, юридическая компания «Юрконсалт-Москва».

Максим удивился ещё сильнее:

— Москва?

Они сели друг напротив друга за расположенный по центру металлический квадратный стол.

— Москва, Максим Андреевич, Москва, — Бартеньев чуть наклонился в сторону и взял в руки свой стоявший у ножки стула кожаный портфель. Открыв, достал оттуда прозрачную файловку с документами:

— Вот мой ордер, ознакомьтесь, вы не сталкивались, но мы часто консультируем и ведём дела вашей редакции, можно сказать, специализируемся на защите прав угнетённых журналистов.

Он широко и хитро улыбнулся. И тут же стал серьёзным:

— Давайте сразу перейдём к делу, я всё-таки хочу до ночи вернуться домой.

Павел Глебович достал из файловки и разложил перед собой ещё несколько документов. Максим молчал. Надо же, вчера, ох ты, нет, позавчера, он, психанув, готов был уйти из своей редакции навсегда и, маясь накануне в камере, даже ни разу не подумал, что может ждать оттуда поддержки. А поддержку прислали. Ну, по крайней мере, ему хоть адвоката не придётся себе искать. Как только узнали? Неужели…

— Максим Андреевич, — Бартеньев сложил перед собой руки, как ученик за партой, и деловито посмотрел на Максима. — Вы наверняка сами понимаете, что вас задержали совершенно безосновательно, а без потерпевшего инкриминируемые вам деяния вообще превращаются в фарс…

Максим его перебил:

— Павел Глебович, вы знаете, где Лера?

Тот замер на несколько секунд, как фокусник в цирке, и улыбнувшись, кивнул:

— Мы — знаем.

Максим даже глаза закрыл, так неожиданно легко ему стало. Он и не подозревал, что настолько переживает за неё. Потом посмотрел на Бартеньева:

— И где?

— Максим Андреевич, давайте всё по порядку, Лера в безопасности, это главное, что пока могу сообщить. Я подготовил несколько документов, которые вам необходимо подписать, если хотите, чтобы вас выпустили сегодня до конца дня.

И ответил на удивлённо-вопросительный взгляд Максима:

— Сорок восемь часов, отведённые законом на задержание по подозрению в совершении вами преступления, истекают сегодня ночью, и предъявить вам до окончания этого срока наши друзья точно ничего не смогут.