Я опешил. Это был безумный ход.

— А я, — продолжила она, и в её глазах блеснула сталь, — в этот же момент заявлю, что мой Род отказывается от претензий на форпост и передаёт его под командование Императорской Гвардии.

Она смотрела на меня, и я видел гениальность и опасность её плана.

— Мы не дадим им ничего. Мы вырвем предмет их торга и отдадим его третьей стороне. Мы покажем им, что их игры окончены. Что мы не будем пешками в их борьбе за ресурсы. Мы покажем им, что у нас есть своя воля.

Она предлагала не просто бунт. Она предлагала политическую революцию. Мы вдвоём против двух самых могущественных Родов Империи.

Я обдумывал её слова. План был красив. Дерзок. Но…

— Но разве моё мнение будет иметь значение, пока я не глава Рода? — спросил я, глядя ей в глаза.

Анастасия усмехнулась. Холодно. Уверенно.

— Формально — нет, — ответила она. — Твой отец может отменить любое твоё слово. Но мы будем играть не по формальным правилам.

Она подалась ближе.

— Представь себе сцену. Ты, «пробудившийся» наследник, на глазах у всего Совета публично отказываешься от богатства во имя… справедливости. В пользу обедневшего и пострадавшего Рода Шуйских. Ты будешь выглядеть не как непослушный сын, а как благородный герой.

Она посмотрела мне в глаза.

— А теперь представь, что сделает твой отец. Отменит твоё благородное решение? Заберёт у несчастных Шуйских последний шанс? На глазах у всех? Он может это сделать. Но его репутация, его «честь», о которой он так печётся, будет уничтожена. Он будет выглядеть как жадный, мелочный тиран.

Она выпрямилась.

— Мы ударим не по его власти. Мы ударим по его гордыне. А для таких, как он, это страшнее смерти. Он не сможет ничего сделать, не потеряв лицо.

Она была не просто магом. Она была гениальным политиком. Она просчитала всё до мелочей.

— А я, поддержав тебя, покажу, что Род Голицыных тоже ставит честь выше выгоды, — закончила она. — Мы свяжем их по рукам и ногам их же собственными правилами чести и достоинства.

Я вздохнул. Род Шуйских… Благородство…

— Настя, — сказал я, и мой тон был серьёзным. — А ты уверена, что Род Шуйских достоин того, чтобы им возвращать эти шахты?

Она удивлённо на меня посмотрела.

— Их сын, Костя, помогал «Химерам». Его брат, Пётр, знал об этом и молчал. А их отец, глава Рода… ты уверена, что он честный и достойный человек? Уверена, что он не был в курсе, откуда у его сына появились «лёгкие деньги»?

Я смотрел ей в глаза, заставляя задуматься над моральной стороной её идеального плана.

Анастасия на мгновение замерла. Она об этом не думала. Для неё Шуйские были лишь фигурой на доске, «слабым Родом», который можно использовать в своей игре.

— Это… — она запнулась. — Это неважно.

— Неважно? — переспросил я. — Мы собираемся развязать войну с нашими отцами, чтобы помочь людям, которые, возможно, такие же прогнившие, как и все остальные? В чём тогда смысл?

Она отвернулась, и я увидел, как на её лице отражается борьба.

— Смысл не в том, чтобы помочь Шуйским, — сказала она наконец, и в её голосе была холодная ярость. — Смысл в том, чтобы помешать им. Моему отцу и твоему. Смысл в том, чтобы показать им, что мы больше не их марионетки.

Она снова посмотрела на меня.

— Достойны ли Шуйские? Возможно, нет. Но это самый удобный предлог. И единственный, который у нас есть. И если ради нашей свободы придётся помочь недостойным… я готова заплатить эту цену. А ты?

Она задала мне главный вопрос. Готов ли я играть в грязные политические игры, даже если цель — благородная? Готов ли я использовать тех, кого презираю, чтобы достичь своей цели?

Я слушал её, и я понимал её ярость. Её отчаяние.

— Я понимаю твои мотивы, — сказал я тихо. — Я вижу, чего ты хочешь. Ты устала быть марионеткой. Очень устала. И тебе кажется, что, не сделав этого, мы так и останемся марионетками.

Я сделал паузу, давая ей понять, что я её слышу.

— Но… я бы хотел тебе сказать кое-что. Не для того, чтобы ты тут же изменила своё мнение, а только для того, чтобы ты подумала об этом.

Я посмотрел ей в глаза.

— Мы с тобой никогда не будем марионетками, что бы мы ни сделали, если мы сами понимаем, что это не так. Наша свобода — она не в том, чтобы переиграть их в их же игре. Она здесь, — я коснулся пальцем своего виска. — Внутри.

Анастасия смотрела на меня, и на её лице было написано полное недоумение. Мои слова были для неё чем-то из другого мира. Вся её жизнь, всё её воспитание учили её, что свобода — это власть, статус, независимость от чужой воли. А я говорил о какой-то внутренней свободе.

— «Внутри»?.. — прошептала она, не понимая. — Что за… философия?

Она покачала головой.

— Это красивые слова, Алексей. Но в реальном мире они не работают. Если мы сегодня не нанесём удар, они просто найдут для нас новые ниточки и новые клетки. Может быть, более удобные, но всё равно — клетки.

Она не приняла мою философию. Она была практиком. И она хотела действовать.

— Так ты со мной? Или твоя «внутренняя свобода» велит тебе просто сидеть и наблюдать?

Она ждала ответа. Конкретного. Да или нет.

Эх, не понимает… Я смотрел на неё и видел, что мои слова для неё — пустой звук. Она не поймёт. Возможно, никогда.

Но в моей голове созрел другой план. Дерзкий. Очень дерзкий.

— Хорошо, — сказал я с лёгким вздохом, изображая, что она меня убедила. — Хорошо. В конце концов, ты моя будущая жена, и я должен к тебе прислушиваться.

Я улыбнулся и снова коснулся её руки.

Моё внезапное согласие и особенно его причина («ты моя будущая жена») застали её врасплох. Она ожидала спора, а получила… покорность?

— Ты… ты согласен? — переспросила она с недоверием.

— Да, — кивнул я. — Твой план хорош. Он ударит по их самолюбию. Мы сделаем так, как ты сказала.

В её глазах на мгновение мелькнуло торжество. Она добилась своего.

— Отлично, — сказала она, быстро беря себя в руки. — Тогда нам пора. Совет скоро начнётся.

Она повернулась, чтобы идти.

— Постой, — остановил я её.

Она обернулась.

— Я пойду первым, — сказал я. — А ты… войди через минуту после меня. Так будет… эффектнее.

Она нахмурилась, но кивнула.

— Хорошо.

Она осталась в гостиной с Линой и Дамианом.

А я, один, направился к порталу. У меня был её план. Но теперь у меня был и свой.

Я шагнул через портал и снова оказался в Парадном зале Приёмов.

Всё было как в прошлый раз. Колонны из белого мрамора. Хрустальные люстры. И они. Весь Совет Родов, мой отец и ректор уже были в сборе. Они стояли и чего-то ждали. Меня.

Я прошёл в центр зала. Остановился. И, в отличие от прошлого раза, сделал то, чего от меня ждали.

Я поклонился. Глубоко, уважительно, как и положено наследнику перед лицом Совета.

— Уважаемые князья. Магистр-ректор.

Мой жест вызвал у них замешательство. После моего вчерашнего бунта они ожидали чего угодно — новой дерзости, ультиматумов, но не этого демонстративного подчинения протоколу.

Мой отец нахмурился, пытаясь понять, что я задумал.

Князь Полонский и другие члены Совета недоумённо переглянулись.

Ректор Разумовский смотрел на меня с непроницаемым выражением, но я «видел», что он напряжён. Он тоже не понимал моей игры.

— Что ж, княжич Воронцов, — сказал ректор, беря на себя роль председателя. — Похвально, что вы решили проявить уважение. Мы собрались, чтобы обсудить условия вашего… нового статуса. И определить дату вашей свадьбы.