В комнате повисла мёртвая тишина. Они смотрели на меня, как на пришельца.

Анастасия, стоявшая рядом, затаила дыхание. Она не ожидала такого.

Ректор Разумовский… он смотрел на меня с таким выражением, будто только что увидел, как его студент превратился в императора. Он медленно отступил на шаг, понимая, что ситуация вышла из-под его контроля.

Всё решалось между мной и моим отцом.

Князь Дмитрий Воронцов долго молчал. Он смотрел на меня. Не на сына. Не на пешку. А на… силу, которую он сам и пробудил. В его глазах была буря — ярость, шок, гордыня и, возможно, даже страх.

А затем… он медленно, очень медленно, склонил голову. В знак согласия.

— Будет сделано, — сказал он глухо.

Он принял мои условия. Все до единого.

Я видел его ярость. Да, он склонил голову, но какая-то огромная часть его гордыни была уязвлена до глубины души. А чего от него ждать? Всего, чего угодно после этого.

— Дата, — сказал я, не ослабляя напора. — Мне нужна дата свадьбы. Если сейчас это невозможно решить, тогда — Совет. Завтра же.

Я сделал паузу, а затем добавил то, что окончательно должно было взорвать их мозг.

— И ещё… есть одна просьба. Рядом… здесь, возле Академии, есть деревня. Там живут мои друзья. Я хочу, чтобы они были приглашены. И были встречены со всеми почестями.

Я обвёл их взглядом.

— Вам это может показаться чудачеством. Но это далеко не так. Это — условие. Главное условие.

Если мои предыдущие требования были наглостью, то это было… святотатством.

Мой отец: Он поднял голову, и на его лице было написано откровенное отвращение. Пригласить простолюдинов на свадьбу наследников двух Великих Родов? В его глазах это было хуже, чем предательство. Это было осквернение.

Анастасия: Она удивлённо посмотрела на меня. Она не понимала. Её мир, мир этикета и протокола, просто не предусматривал такого.

Ректор Разумовский: Он единственный, кажется, начал что-то понимать. Он смотрел на меня не с отвращением, а с глубоким, почти научным интересом, пытаясь разгадать мотивы этого безумного, нелогичного поступка.

— Ты… — прохрипел мой отец. — Ты в своём уме? Крестьяне… на нашей свадьбе? Ты хочешь опозорить наш Род⁈

— Опозорить наш Род, отец⁈ — я рассмеялся холодным, злым смехом. — Если это условие не будет удовлетворено, позор гораздо хуже этого ляжет на весь наш Род. Навсегда. Ты меня понял⁈

Я медленно подошёл к нему. Очень близко. Так, что он мог видеть огонь в моих светящихся глазах.

— Убить сына… — прошипел я, и каждое слово было как удар. — Убить единственного сына.

Я смотрел, как его лицо становится пепельно-серым.

— Ты будешь жестоко наказан за это деяние. За эту попытку. Я не спущу тебе этого с рук, если ты на это рассчитывал.

Я наклонился к его уху.

— Дай согласие. Крестьяне на моей свадьбе. Это. Не. Обсуждается.

Князь Дмитрий Воронцов, герой Империи, магистр Пространства, член Совета, стоял передо мной, и я видел, как он сломался. Не от страха перед наказанием. А от унижения. От того, что его загнал в угол, шантажирует и унижает его собственный, «никчёмный» сын.

Он не смог выдержать моего взгляда. Он опустил глаза.

— Хорошо, — выдохнул он. Это был шёпот побеждённого человека. — Будут тебе… твои «друзья».

Он развернулся и, шатаясь, как старик, побрёл к порталу. Он исчез, унося с собой свой позор и свою ненависть.

Ректор посмотрел на меня, потом на Анастасию.

— Я… организую Совет. Завтра. — Он тоже выглядел потрясённым. — А вы двое… поговорите. Кажется, вам есть что обсудить.

Он тоже исчез.

Мы с Анастасией остались в кабинете одни.

Я тяжело, глубоко выдохнул. Напряжение, которое сковывало меня стальным обручем, начало отпускать. Я медленно повернулся к Насте. Она стояла у окна, глядя на меня. Её лицо было непроницаемым, но я видел в её глазах отголоски пережитого шока.

— Как ты сказала? — начал я, медленно подходя к ней. — Вернее, ректор сказал… тебе кажется, я «нестабильный актив»?

Я остановился перед ней.

— Я не актив, — сказал я тихо, но с абсолютной уверенностью. — Я тот, кто будет владеть и управлять. Надеюсь, до тебя это дошло?

Она смотрела на меня, и в её серых глазах не было ни страха, ни подобострастия. Только холодная, анализирующая оценка.

— Дошло, Воронцов, — ответила она ровным тоном. — Ты не актив. Ты — стихийное бедствие. Ураган, который снёс все фигуры с доски.

Она сделала шаг ко мне.

— Но ураган слеп. Он разрушает всё без разбора. И своих, и чужих. Ты унизил отца. Ты поставил под угрозу мой Род. Ты втянул меня в свою войну с «Химерами». Ты думаешь, я буду тебе за это благодарна?

Она не боялась меня. Она злилась.

— Ты получил то, что хотел. Власть. Свободу. Но теперь ты не просто «пешка». Ты — король. А у короля не бывает друзей. У него есть только союзники, враги и подданные.

Она посмотрела мне в глаза.

— Так кто я для тебя теперь, Воронцов?

Я слушал её, и её слова были как ледяной душ. Она была права. Ураган. Слепой.

Я серьёзно задумался. Я молчал некоторое время, глядя ей в глаза. Как я здесь оказался? Что со мной происходит?

Я не знал, что ей ответить. Но слова вырвались сами. Тихие, но полные веса.

— Это ты мне скажи.

Анастасия замерла. Она ожидала приказа, определения, чего угодно. Но не этого. Я не стал решать за неё. Я дал ей свободу выбора, которой у неё никогда не было.

Она смотрела на меня, и её ледяная маска снова начала таять. В её глазах отражалось смятение, недоверие и… что-то ещё. Что-то похожее на надежду.

— Я… — она запнулась. — Я не знаю.

Это был первый раз, когда она призналась в своей неуверенности.

— Я всю жизнь была «наследницей», «невестой», «активом»… Я не знаю, кем ещё я могу быть.

Она смотрела на меня, и в её взгляде больше не было холода. Только растерянность.

Я шагнул к ней и взял её за руку. На этот раз — тепло и нежно. Не как властитель, а как… человек.

— Рядом со мной ты можешь быть самой собой, — сказал я тихо.

Она посмотрела на наши сцепленные руки, потом на меня. Она не вырвала свою ладонь.

— Я… я не знаю, кто это — «я сама», — прошептала она.

В этот момент в кабинете ректора, среди отголосков великих битв за власть, родилось что-то новое. Не союз по принуждению. А хрупкое, шаткое, но настоящее… партнёрство.

Дверь кабинета открылась, и вошёл лекарь Матвеев. Он посмотрел на нас, на наши сцепленные руки, и на его лице отразилось удивление.

— Княжич… княжна… Ректор просил передать, что заседание Совета по поводу даты вашей… церемонии… назначено на завтра, на десять утра.

Он откашлялся.

— А ещё… он распорядился снять с вас все ограничения. Вы можете возвращаться в свои родовые крылья. Или оставаться в Башне Магистров. На ваше усмотрение.

Свобода. Настоящая, полная свобода.

— И, Алексей… — добавил лекарь, глядя на мою правую руку. — Зайдите ко мне в лазарет, как будет время. С этим… нужно что-то делать. Проклятие само не пройдёт.

Он кивнул и вышел, оставив нас одних с этой новой реальностью.

— Послушай, — сказал я, и мой голос был низким и убеждающим. Я смотрел ей прямо в глаза, не отпуская её руки. — Это очень важно. Ты должна постараться забыть всё, что было до. До нашей… свадьбы. Теперь ты взрослая. Понимаешь? И ты можешь положиться на меня.