Я стоял на окраине деревни, в своей странной, элегантной академической форме, и чувствовал себя инопланетянином.

Моё появление не осталось незамеченным. Дети перестали бегать и уставились на меня с любопытством. Женщина с вёдрами остановилась и посмотрела с опаской. Мужик с топором нахмурился.

Они видели не просто незнакомца. Они видели мага. Аристократа. Кого-то из другого мира.

Из крайнего дома вышел староста — седобородый, кряжистый старик с цепким взглядом. Он подошёл ко мне.

— Доброго дня, ваша милость, — сказал он, почтительно, но без подобострастия, склонив голову. — Чем обязаны? Потерялись, аль ещё какая нужда?

Он ждал моего ответа. И от этого ответа зависело, как меня здесь примут. Как врага, как господина или как… просто человека.

Я посмотрел на этого кряжистого старика, на его мозолистые руки, на его простое, обветренное лицо. И вся моя аристократическая спесь, которой у меня и так не было, улетучилась.

— Послушай, — сказал я, и мой голос был усталым, но искренним. — Окажи мне услугу. Давай без вот этого, без «княжич-хренажич»…

Я почувствовал внутреннее сопротивление, привычку играть роль, но пересилил её и просто брякнул то, что было на душе.

— Я Петя. А тебя как звать?

Староста замер. Его цепкий, умный взгляд на мгновение растерялся. Он смотрел на меня, на мою дорогую форму, на герб на груди, и пытался сопоставить это с моим простым, почти деревенским обращением.

Он явно ожидал чего угодно — приказа, высокомерия, просьбы о помощи. Но не этого.

Он крякнул, почесал в своей седой бороде.

— Петя, значит… — протянул он, и в его глазах появилось что-то новое. Не страх. Не подобострастие. А… простое человеческое любопытство. — Чудное имя. Не дворянское.

Он выпрямился.

— А меня Михалычем кличут. Староста я тут. Так что тебе надобно, Петя? Воды испить, аль передохнуть?

Он не поверил мне до конца. Но он принял мою игру. Он обратился ко мне так, как я просил.

— Покажи мне, если не затруднит, Михалыч, как вы тут живёте? — сказал я, глядя не на него, а на деревню. — Какие у вас заботы, тяготы? Или… радости простые? В общем, просто… хочу осмотреться.

Моя просьба была странной. Дворянин, интересующийся бытом простолюдинов. Это было за гранью их понимания.

Михалыч снова крякнул, задумчиво глядя на меня.

— Осмотреться, значит… — протянул он. — Ну, гляди. Чего не поглядеть-то?

Он махнул своей широкой, мозолистой ладонью.

— Заботы у нас простые. Чтобы корова доилась. Чтобы жито взошло. Чтобы зимой дров хватило. А радости… — он усмехнулся в бороду. — Радости тоже простые. Сын родился — радость. Урожай собрали — радость. Вечером после работы чарку-другую пропустить — тоже радость.

Он повернулся и пошёл по пыльной улице.

— Пойдём, раз пришёл. Покажу тебе наше «богатство».

Я пошёл за ним.

И он начал мне показывать. Вот кузница, где местный кузнец подковывал лошадь. Вот амбар с зерном. Вот маленький домик, откуда пахло свежим хлебом — пекарня. Вот женщины у реки, стирающие бельё и весело переговаривающиеся.

Это была простая, тяжёлая, но настоящая жизнь. Здесь люди работали. Радовались простым вещам. Заботились друг о друге. Здесь не было интриг, помолвок по расчёту и убийств из-за «разочарования».

Мы шли по деревне, и я чувствовал, как с души спадает камень. Я дышал этим воздухом, и он был целебным.

Мы подошли к его дому. Из дома выбежала маленькая девочка лет пяти, босая, в простом сарафанчике.

— Деда! Деда, смотри!

Она протянула ему на ладошке… лягушку.

— О, какая знатная, — похвалил Михалыч. — Неси её к реке, внучка, пущай плывёт.

Девочка хихикнула и убежала. А затем она обернулась и с любопытством посмотрела на меня.

— Деда, а это кто? — спросила она, не боясь. — Принц?

Михалыч посмотрел на меня с хитрым прищуром.

Я посмотрел на эту маленькую босоногую девчушку и улыбнулся.

— Я лягушка, — сказал я серьёзно, — которая вдруг превратилась в принца и поняла, что лягушкой-то быть было не так уж и плохо.

Я искренне улыбнулся ей.

Девочка на мгновение задумалась, нахмурив свой маленький лобик. А потом громко и заливисто рассмеялась. Мой ответ показался ей очень смешным. Она помахала мне рукой и побежала дальше, к реке, выпускать свою лягушку.

Староста Михалыч смотрел на меня. И его хитрый, испытующий взгляд смягчился. Он не понял до конца, что я имел в виду, но он почувствовал искренность в моих словах. Он понял, что я не издеваюсь и не играю.

— Лягушка, значит… — пробормотал он себе под нос, и в его бороде спряталась улыбка. — Ну, пойдём в дом, лягушка-принц. Жена щей наварила. Отведаешь наших, деревенских.

Он пригласил меня в свой дом. Это был знак высшего доверия. Он перестал видеть во мне чужака-аристократа. Он увидел… просто человека.

Щи были наваристыми, густыми, с куском мяса и ложкой сметаны. Я ел, и это была самая вкусная еда за всю мою новую жизнь.

Я сидел за простым деревянным столом в доме старосты, слушал его неспешные рассказы о сенокосе и предстоящей ярмарке, и думал.

В этом мире… в этом мире главное — остаться человеком. Вот она, моя медитация. Здесь, в этом доме, среди этих простых людей.

Ректор… он, может, человек и умный, а всё-таки настоящей жизни не знает. Простых радостей, простых вещей. Он думал, мне нужны магические практики, чтобы найти свой «якорь». А мне нужно было… вот это. Запах свежего хлеба. Вкус горячих щей. Обычный человеческий разговор.

Я был абсолютно спокоен. Кристально ясен. Вся моя злость, всё моё раздражение, вся моя паника — всё это ушло, смытое этой простой, настоящей реальностью.

Когда мы поели, я почувствовал, как меня клонит в сон.

— Михалыч, — сказал я, — можно мне… прикорнуть у вас пару часов? Что-то сморило.

Староста кивнул.

— Конечно, мил человек. Вон, на лавку ложись. Жена тебе тулуп под голову кинет. Отдыхай.

Меня не стали расспрашивать. Не стали удивляться. Просто дали место для отдыха.

Я лёг на тёплую деревянную лавку у печи, и сон тут же сморил меня.

…

Я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит.

Я открыл глаза. В комнате было уже сумрачно, за окном садилось солнце. Я проспал несколько часов.

Надо мной стоял ректор Разумовский.

Он был не в своей парадной мантии, а в простом дорожном плаще. Он не выглядел злым или разочарованным. Он выглядел… удивлённым.

— Проснулись, Алексей? — спросил он тихо.

Я сел на лавке. В комнате никого не было. Староста и его семья, очевидно, были где-то на улице.

— Как… как вы меня нашли? — это был единственный вопрос, который пришёл мне в голову.

Ректор усмехнулся.

— Я не искал вас глазами. Ваш эфирный след… он изменился. Когда вы сбежали, он был как вспышка сверхновой, полный хаоса и гнева. А потом… он стал спокойным. Ровным. Как гладь озера в безветренный день. Я пошёл на этот «сигнал» и нашёл вас здесь.

Он обвёл взглядом простую избу.

— Я думал, вы сбежите в столицу. Или натворите глупостей. А вы… вы просто ели щи и спали на лавке.

Он посмотрел на меня, и в его глазах было нечто, похожее на понимание.

— Кажется, вы нашли свой «якорь» быстрее, чем я предполагал. И он оказался совсем не там, где я искал.

Он протянул мне руку.

— Пора возвращаться, Алексей. Вас ждут.