— Да. Мы успеем на праздник. Задержимся. Ненадолго.

Выказывая редкую настойчивость младшенький наклонился к земле, словно собака, собираясь унюхать куда это скрылись беглецы, так нужные Визуарию. Тот благосклонно посмотрел на него — тот оправдывал его самые лучшие ожидания, потом он укоризненно оглядел двух других. Отвечая на немой упек один из них сказал.

— На рынке они. Где же еще?

Визуарий покачал головой. Жизнь научила его не доверять простым решениям. Он мог бы прибегнуть к колдовству, но у него не осталось уверенности, что все выйдет как нужно.

— Один из них, вроде в халате был?

— Был, вроде… — неуверенно ответил средний.

— Так «вроде» или «был»?

— Был! — твердо сказал старший. — В халате и сапогах!

Лоб Визуария пошел морщинами. Прочно, словно прутья клетки они удерживали старческие мысли в черепе. Видно, что мысли эти были приятны. Старец улыбнулся.

— Беги к начальнику городской стражи. Скажи, что в город прибыл… Нет. Пробрался.

Старик прищелкнул пальцами, радуясь пришедшей мысли.

— Пробрался известный мусульманский проповедник — Меч Аллаха и Надежда Пророка! И что он собирается склонить простодушных жителей Труповца к переходу в магометанство.

Ложь была настолько чудовищной, что средний сказал то, что пришло первым в голову… Кто же в это поверит? Что же он совсем дурак, что ли?

— А разве нет?

— Я бы на его месте не поверил бы.

— Тебе и не придется на его месте быть, — осадил его Визуарий. — Думаешь много, оттого, видно и судьба к тебе боком… Беги.

Тот замешкался.

— Беги, пока прыгать не заставил.

И средний побежал.

Город выглядел богато, но мрачно.

Выстроенный из черно-красного камня он давил на души гостям, наполнял ее ощущением неуюта. Прислушиваясь к голосам людей, что сновали вокруг Избор задирал брови все выше и выше, качал головой и оглядывался. Голоса звучали вполне человеческие, но речи велись не вполне обыденные, да и названия улиц бросали в дрожь: Висельная улица, Трупный тупик, Кожедерная площадь…

От этих названий внутри что-то ежилось от недоумения — как это под этим солнцем вызрел такой город. Даже у Гаврилы это вызвало какую-то оторопь. Единственная улица, с названием которой он смирился, была названа улицей Сорока Великомученников — он слышал, что у последователей Христа было что-то такое — но Избору и это не понравилось…

— Не город — нарыв какой-то. Тут в оба глаза смотреть нужно, а то быстро станешь сорок первым…

Ему никто не возразил, даже Иосиф, ибо и он почувствовал жуть, разлитую в воздухе. Они ехали молча, сбившись в тесную группу и понимая, что надеяться могут только друг на друга. Все тут был в диковину — и названия улиц и лавки перед домами, выполненные словно длинные виселицы и даже табуретки уличных торговцев, похожие на плахи. Торговцы, что сидели на них провожали халат заинтересованными взглядами.

— Эй, почтенный, — обратился Гаврила к одному из местных. — Где у вас тут у вас золотых дел мастера работают?

Из уважения к халату хозяин даже вышел из-за прилавка. Размахивая руками так, что рукава шелестели на ветру он объяснил.

— Немного вперед пройдете. Потом свернете на Членовредительскую. Но ней дойдете до кружала «Три палача» и там повернете. За второй общественной плахой и живут золотых дел мастера.

Избор шевелил бровями, укладывая все сказанное в голове.

— Много их у вас? — поинтересовался хазарин.

— Хватает. Улица до самого кладбища Невинно убиенных тянется.

Лицо у Исина вытянулось.

— И что большое кладбище?

Купец оторвал взгляд от халата и посмотрел на прилавок. Покупателей не было и он задумался вспоминая.

— Да нет вроде… Не больше чем пять других…

Взмахом руки богатырь отпустил купца за прилавок и они отправились по указанному пути. Когда отъехали подальше Исин спросил:

— Ну что? Хороший город? Заметили, чем он торгует?

— А чего замечать? Веревками простыми…

— Простыми… — вздохнул Исин. — В этом городе, поди простых веревок нет. Тут, пожалуй все для виселиц.

— А нам какое дело? — сказал Гаврила — Мы тут проездом. Продадим — купим, только нас тут и видели…

Избор вспомнил стену города.

— Если к стене не приклеят.

Гаврила хлопнул себя по рукояти меча.

— Отклеимся.

Избор рассеянно кивнул и Масленников понял, что все это его уже не интересует и мыслями воевода уже был не только за стенами, но и за горами… Иосиф широко раскрытыми глазами смотревший вокруг спросил:

— Как тут только люди живут?

— Да какая это жизнь — куда не посмотришь мертвяки мерещатся.

— Ну не вся же жизнь такая? Наверняка ведь песни поют, — заступился Исин за горожан.

— О покойниках.

— Пляшут.

— Или на могилах, или на похоронах.

— Сказки детям рассказывают.

Гаврила махнул рукой и направил коня по Членовредительской. Они добрались до «Трех палачей». Напротив заведения стояла виселица. На виселице висел покойник, прямо под его ногами играли дети. Из открытых дверей на все это с улыбкой смотрел толстый человек в белом переднике.

— Безумный город, — сказал Исин. — Сделали смерть смыслом жизни!

— Не свою — чужую. Как тут только дети родятся?

Избор махнул рукой. Тут начинались ряды золотых дел мастеров. Там они, не особенно торгуясь, поменяли несколько камней с халата на несколько мешочков с серебром и золотом. Уклонившись от попыток хозяина продать им серебряные пытошные клещи и позолоченные гвозди для вколачивания под ногти они пошли тратить деньги на одежду и еду.

С каждой покупкой на душе Гаврилы становилось все легче и легче — городские ворота становились все ближе и ближе.

— Город маленький, а воспоминаний надолго хватит. Как о нем подумаю — сразу виселицу вспомню…

— Это ты зря, — отозвался Избор. Камни камнями, а кошель что приятно оттягивал пояс подкреплял его уверенность в будущем. — Город чистый… Мрачновато только, а так — ничего.

Улица вывела их на площадь, к воротам. На площади еще сновали люди опоздавшие к торгу, но пахло уже не соломой и навозом, а съестным. Запах еды, словно протянутая поперек дороги веревка остановила Избора около корчмы. У дверей вместо вывески стояли, сыто порыгивая, подвыпившие горожане и смотрели на них.

— Скверный городишко. Может в корчме лучше будет? Зайдем?

— Зачем? Еда есть…

— Потом хоть корчму добрым словом вспомнишь.

— Мимо едем. Все равно поесть стоит, — поддержал воеводу Исин. Гаврила оглянулся, не зная что сказать.

— Тут кусок в горло не полезет.

— Сухой не полезет — смочишь.

— И я есть хочу, — подал голос Иосиф, про которого все забыли.

— Терпи. А то оставим в городе, придется к палачу в ученики поступать…

— Оставь мальчишку, — отозвался Исин. — Дорога дальняя, поесть не помешает.

Гаврила уже сдаваясь спросил.

— Ну, а если что?

— Если что, то до ворот двадцать шагов. Ворота хлипкие, да стража худая. За ворота выберемся, а там ищи ветра в поле.

Гаврила хотел есть, но он и не хотел оставаться в городе. Богатырь смерил глазами расстояние до ворот, оглядел щуплого стражника, подпиравшего одну из створок. Ни створка, ни страж не казались опасными. Он нехотя, не из-за голода, а скорее из-за понимания необходимости слез и пробормотал.

— Мертвечиной накормят. Похлебкой из пальцев четвертованного.

Ни Избор, ни Исин ничего ему не ответили, и только Иосиф, сглотнув слюну, откликнулся.

— Мы быстро. Я даже жевать не буду. Сразу проглатывать.

Он догнал сотника и воеводу, когда те входили в корчму. Сделав первый шаг в темноту Избор ударился головой обо что-то гибкое и звенящее металлом.

— Ящер! — выругался Избор. — У кого в ушах звенит?

Из темноты раздался дружный хохот. Воевода провел рукой, ощупывая темноту перед собой.

— Цепи тут, — сообщил он друзьям. — Головы берегите.