Взревел рог десятника, и конный отряд устремился к основанию холма — через всю линию укреплений. Воздушный поток, свежий и вольный, бил в лицо запахом трав, приятная тяжесть доспеха придавала уверенность, а чувство воинского братства — веру в завтрашний день. Но небо порвалось — буднично и нелепо — осыпалось осколками янтаря. Кони сами собой остановились, не достигнув вторых ворот, люди застыли, словно деревянные истуканы, гомон их голосов был украден предательски ласковым северным ветром. Пришла тишина. Она дрожала, пробегала по коже, поднимая ворсинки. Ощущалась на губах чуждой горечью. Каждый человек, что сейчас зрел в сторону Дикой Чащи, по всему королевству, в этот момент осознал — Вечность закончилась. Эта странная мысль зияла в сознании пустотой раны, вызывая животный страх.

Чудовищный вихрь, гудящий вдали над сердцем древнего леса, тоже остановил свой безумный бег. Это было по-своему даже красиво — аметистовые молнии выглядели как поток краски, что боги пролили на холст. Воздушную спираль сжало, словно в кулаке великана, а затем она беззвучно лопнула. Чудовищная волна, порождённая этим, устремилась во все стороны, выворачивая с корнями вековые деревья, поднимая вверх столбы пыли, куроча и выворачивая из земли валуны. Гром пролился на землю, а в грохочущих тучах показался мужественный, хмурый лик. Небесные золотые молнии столкнулись с фиолетовыми — земными — и погасили друг друга.

А затем — наконец — наваждение спало, спёртый в груди воздух вырвался испуганным криком, кони заржали и почти понесли. Летящая над чащей волна камней, деревьев и сжатого воздуха бессильно опала — будто гнавшая ее вперёд сила исчезла, разрубленная топором бога грома. Крики людей и животных слились воедино. Айр с трудом успокоил Яшку и перехватил поводья проносящегося мимо коня, что волочил своего всадника по земле. Вечность закончилась — это все понимали. Но что означали эти слова? Этого не знал никто.

***

Боли не было, была Песнь. Не какая-то там невинная песенка, которую можно весело промычать, отмакая в бадье с горячей водой после тяжёлого дня. Нет, это было что-то иное, истинное, глубинное. Возвышенная симфония жизни, пришедшая из такой седой древности, когда человек был ещё частью природы, а не противостоял ей. Чувство причастности. Гармония. Нежные руки матери, обнимающие в первый раз своё чадо. Глас единства тела, разума и души.

«Неужели умирать так приятно» — подумала Лана, растворяясь в реке вечности.

На идеальную Песнь наложилась пронзительно-скрипучая нота. Раздражающая и выбивающая из колеи. Лана хотела от неё отмахнуться и пойти дальше путём безмятежности, но глубокое одиночество, звучавшее в каждом слове, пронзало её сотней клинков.

— Живи! — просил чей-то далёкий голос. — Ты не можешь уйти. Не сейчас, когда я тебя наконец-то нашла. Ты мне дала своё имя, и я взываю. Лана Грейсер — живи! Именем моего прошлого господина, чья Воля и кровь бежит в твоих венах. Я дарую тебе его лживое сердце взамен утраченной человечности. Заклинаю и умоляю — живи! Ведь ты не исполнила клятвы. Ты обещала мне искупление!

Голос вспыхивал облаком обжигающей боли, жаркого дыхания, горячего и страстного прикосновения. Он обволакивал пламенем, взывал к первобытным инстинктам, его зов оказался сильнее спокойствия. Простая мольба оборвала Песнь Безмятежности.

— Ты меня лишила этого — буду с тобой столь же жестока. Ты заставила меня жить — я не дам тебе умереть. Ульма Кроу чужая вашему миру. Сейчас, когда домен пал, мне придётся уйти. Но я буду ждать тебя в предместьях Лангарда, проклятом городе, где кричит расколотый бог.

Ритмичный стук затмил собой сущее, тело задрожало в агонии и сделало первый глубокий вдох. А затем до слуха донёсся тихий плач. Распахнув глаза, цепляясь за камень, Лана заставила себя сесть и осознала, что плачет она сама. Невыносимая боль постепенно отступала, но слёзы сами собой продолжали течь из глаз. Утерев лицо, баронесса неуклюже села и осмотрелась. Тело ещё плохо слушалось, грудь сдавливала непривычная тяжесть, а вся одежда пропиталась кровью.

Девушка сидела, прислонившись спиной к алтарю в центре каменного круга, но сейчас тот был уже пуст. Ульмы Кроу тоже не было рядом. Воспоминания о прошедшем сражении были тусклыми и далёкими, как будто чужими. Она смутно помнила, что схватилась со Стражами, но дальше была лишь пустота.

Лана заметила металлический блеск, полная луна освещала меч, которым она недавно сражалась: весь залитый кровью, тот лежал неподалёку. Баронесса с усилием подтянула его к себе. Она ещё никогда не чувствовала себя такой слабой. Даже тогда, когда приходила в себя в доме ведьмы после ранения. Воля едва тлела внутри тревожным фиолетовым светом, словно окружённая глубоким мраком и чувствовалась чуждой, далекой и непривычной. Но еще хуже было то что все эмоции, прежде подавленные бесцветным саваном, теперь ярко пылали. Страх. Гнев. Скорбь. Любовь. Но сильнее всего было искреннее раскаяние. Все барьеры пали, память очистилась, она помнила что случилось в тот день, когда их особняк охватили жадные языки пламени. Девушка усилием воли прогнала из сознания мучительный образ, сейчас было не время.

Оглядевшись вокруг, сребровласка увидела раскиданные тела стражей. Похоже, она всё-таки справилась, а ведьма, завладев артефактом, исчезла. Всхлипнув, Лана заплакала снова — чувство потери неодолимой волной захлестнуло сознание. Девушка и подумать не могла, что так сильно к ней успела привязаться. Обняв себя за колени, баронесса мелко подрагивала от холода. Вокруг стояла глубокая ночь, луна едва освещала холодные плиты храма, а вокруг была лишь тьма — даже деревьев не было видно, будто весь мир рассыпался прахом, пока она находилась в недавнем бреду. Стараясь не поддаваться вспышке невыносимого страха, опираясь о каменный алтарь, Лана поднялась. Надо было идти — её ждал верный друг, малышка-сестрёнка и вредная ведьма, которую ещё только предстояло отыскать и спасти.

Глава 11. Пробуждение девы

С трудом доковыляв до огромного мегалита, наполовину утопленного в землю, Лана прислонилась к нему плечом, пытаясь перевести дыхание. Даже несколько шагов дались ей нелегко, что наводило на размышления о дальнейшей судьбе. Она была посреди Дикой Чащи, почти без припасов, в ужасном состоянии, тёмной ночью и, скорее всего, в окружении монстров. Но, словно этого было мало, ей нужно было не только выбраться отсюда, но ещё и попасть в проклятый город — Лангард. Последние слова ведьмы впечатались в её сознание — она отчётливо помнила шёпот, благодаря которому смогла вернуться к жизни. Лана была уверена, что опять едва не погибла, хоть и не помнила, как. Но в который уже раз Ульма её спасла.

Припомнив мерзких карлов, живущих в лесах, окружающих холм, блондинка поёжилась и решила проявить невиданную для себя осторожность — подождать в руинах до рассвета. Но чтобы хоть как-то согреться, ей нужно было заменить одежду, залитую всё ещё липкой и очень вонючей кровью. Судя по ней, бой завершился лишь несколько часов назад, ещё затемно. А вот почему Ульма её здесь бросила и не смогла взять с собой — Лана решила не думать. Наверняка с этим была связана какая-то сложная магическая муть.

Осторожно осмотревшись на вершине холма, она обнаружила свою дорожную сумку, сброшенную перед боем. А там — о чудо! — были тёплые, стиранные ещё ведьмочкой вещи, немного провизии, а главное — две фляги с травяным отваром, заживляющим раны, бодрящим и повышающим потенцию. По крайней мере, если верить словам всё той же ведьмы. Прохладная жидкость освежила сухое горло, полное спёкшейся крови, а потом разлилась по всему телу теплом.