Охотник за беглыми рабами напомнил о себе за неделю до предполагаемого отъезда артистов. Точнее, напомнила о нём Реммиена. Как оказалось, она поддерживала связь с кем-то из столицы, с каким-то мелким чиновником, имевшим отношение к той службе, и поддерживала она это знакомство неспроста. Её знакомый и сообщил, что Тихлес Хугос всё-таки попал в дворцовые архивы и что-то в них нарыл, после чего отправился в Аккис. С одной стороны, нельзя было точно узнать, что именно нарыл и для чего поехал в портовый город, а с другой — догадаться было проще простого. Наверняка он хотел согласовать с господами Геррейта, что делать с полученными сведениями дальше.
Для Иннидиса и Ви это в любом случае грозило обернуться бедой. Хорошо хоть, удалось узнать об этом заранее, а значит, оставалось время, чтобы отправить любовника в Мадриоки и спрятать там до поры. Туда за ним нескоро догадаются прийти, ведь и сам Иннидис не бывал в родных краях долгие годы. Оставалось только уговорить Ви, убедить его, что Иннидиса не накажут за исчезновение любовника. Проще говоря, ввести парня в заблуждение, иначе, чего доброго, он ещё откажется покидать Лиас и оставлять Иннидиса одного. А то и вовсе постарается выгородить его и взять на себя вдовесок к остальному ещё и вину за подделку документа. С него станется. Всё-таки Реммиена была права, и Вильдэрин иногда действительно превращался в возвышенного дурня, да ещё и в самое неподходящее для этого время. Мог превратиться в него и сейчас, когда Иннидису грозили всего лишь штраф или заключение, а ему — казнь или рабство.
На такой риск Иннидис не готов был пойти и уже почти придумал, как убедить любовника уехать хотя бы на время. Потом Ви, наверное, разозлится и скажет, что Иннидис не должен был что-то утаивать и всё решать за него, словно он по-прежнему раб, неспособный распорядиться собственной жизнью. Но пусть злится. Пусть хоть возненавидит и покинет его навсегда, только бы оставался жив и на свободе. В конце концов, в этом смысле ответственность за судьбу любовника и впрямь лежала на Иннидисе. Это он выкупил его у смерти в тот момент, когда сам Ви хотел умереть, и он дал ему свободу, о которой парень не просил. Своей ли волей Иннидис переплёл и изменил нить его жизни, или же сам оказался орудием богов, но именно он не сумел в полной мере защитить эти изменения, так что он и должен в первую очередь нести бремя последствий.
Боги, однако, распорядились иначе, и ни в какие взгорья Мадриоки Ви не поехал. Как раз в тот вечер, когда Иннидис готовился уговорить любовника туда отправиться, Ви сам заговорил об отъезде. Правда, совсем иначе.
Вернувшись от артистов, он выглядел печальным и задумчивым, льнул к Иннидису и целовал его даже чаще обычного, а потом уселся у его ног, сложил голову ему на колени и тихонько сказал:
— Они зовут меня отправиться с ними. В Нарриан, а после в Сайхратху. Стать одним из них… Потому что я не иллиринец, а неизвестно кто, а значит, могу стать кем угодно. Потому что я освобождённый раб, а одним из благодеяний Унхурру, которое он совершил в этих краях, было как раз освобождение умирающего пленника: он разбил его цепи и исцелил его. И поэтому в моей истории Белогривка увидел знак… И сегодня предложил мне уехать с ними.
— А ты? — осипшим голосом спросил Иннидис, умудрившись ощутить сразу и отчаяние от грядущей разлуки, и надежду, что таким образом Ви спасётся. — Ты согласился?
— Белогривка не требовал от меня ответа сразу же. Он сказал подумать и сказал поговорить с моим другом… С тобой то есть. И вот… я говорю… спрашиваю.
— Если ты хочешь знать, что я думаю…
— Хочу.
— Тогда я скажу, что ты должен ехать, — выдавил Иннидис, приглаживая его волосы и чувствуя, как от собственных слов сжимается сердце. — Здесь, в Иллирине, ты ещё долго не сможешь чувствовать себя в безопасности. А там станешь не только по-настоящему свободным, но и, если я верно понял, ещё и очень уважаемым человеком. Другой такой возможности у тебя может не быть…
Ви поднял голову от его колен и пытливо посмотрел на него снизу вверх.
— Правда? Ты правда так считаешь? И не станешь меня удерживать?
Иннидис нашёл в себе силы только на то, чтобы кивнуть. Ви отодвинулся от него и встал на ноги, и он поднялся следом. Несколько мгновений они молча стояли друг напротив друга, затем Ви сказал:
— Хорошо, — и отвернулся, чуть опустив голову.
И снова они молчали, пока Иннидис не отыскал в себе хоть какие-то слова.
— Вильдэрин, — он сжал его плечо, — твоя жизнь слишком ценна, чтобы рисковать ею, оставаясь здесь.
Ви рвано, громко вздохнул, а потом вдруг сбросил его руку, резко обернулся, и лицо его исказилось.
— Нет! Иннидис, нет, не смей! — выпалил он. — Не отказывайся от меня с такой лёгкостью! Прошу! Я не вынесу этого ещё раз! Неужели ты можешь так запросто от меня отказаться? Но почему? Не надо, пожалуйста! Я не готов расстаться с тобой, я не хочу покидать тебя!
Его отчаянные слова растерзали Иннидиса, и сердце защемило. Но в то же время в груди вспыхнула надежда. Как ему сразу не пришла в голову такая мысль? Ведь они могут — наверняка могут! — отправиться в Сайхратху вместе… Сбежать. Начать там новую жизнь!
…Только сначала надо будет со всем здесь разобраться, закончить все дела, и он ведь не может бросить Аннаису на произвол судьбы. А Вильдэрин не может покинуть страну раньше, чем другие лицедеи…
Иннидис устремился к любовнику и прижал к себе.
— Ви, родной мой, я вовсе не думал от тебя отказываться! Ты же сам заговорил об отъезде… Если ты не хотел уезжать, зачем вообще рассказал мне об этом, зачем спросил, что я думаю?
Ви замер в его объятиях, спрятал лицо у него на груди, а затем, через минуту или больше, отстранился и прикрыл глаза ладонями.
— О боги, — прошептал он. — Извини. Мне так стыдно. Не знаю, как объяснить… как признаться…
Он отнял руки от лица, и на его скулах и правда играл яркий румянец, заметный даже при свете ламп.
— Всё-таки попробуй, — мягко произнёс Иннидис, оглаживая его плечи. — Чего ты стыдишься, дорогой мой?
— Своих истинных побуждений, — после недолгого молчания выдохнул любовник. — Ты спросил, я задумался и… понял. И теперь мне стыдно, потому что они, эти побуждения, и правда стыдные… Я ведь рассказал тебе о предложении артистов только потому, что думал, будто ты меня удержишь, не позволишь уехать… Точнее, я надеялся на это и верил… Или нет, не так: я хотел увериться в этом. Хотел убедиться, что твоя любовь ко мне настолько сильна, что ты никуда меня не отпустишь и ни с кем! — Его длинные ресницы подрагивали, а в глубине глаз таилась такая горечь, что Иннидису захотелось, чтобы он закрыл их, и тогда можно было бы поцеловать его веки, успокаивая. — Но теперь даже мне самому ясно, как это глупо и стыдно, — продолжал Ви, постепенно ускоряя речь, словно боялся, что иначе потеряет мысль или его прервут. — Можно подумать, ты обязан любить меня именно так, как мне нравится, и с такой силой, с какой я желаю… Это так самонадеянно с моей стороны… Тем более что мы с тобой никогда не обсуждали, чего хотим от будущего и есть ли оно у нас вообще. Общее будущее, я имею в виду. Ну ладно, я избегал думать о своём завтрашнем дне, потому что уже отчаялся что-то предугадать. Но ведь и у тебя я ни разу не поинтересовался, чего ты хочешь, как видишь своё и наше завтра и чего ждёшь от меня. Я ни разу не спросил тебя об этом, зато ожидал чего-то такого, что сам же себе и придумал, а потом сам же разозлился, что ожидания не сбылись, прости! Я знаю, что ты любишь меня, и я тоже тебя люблю. Но даже если ты любишь меня не настолько сильно, чтобы удерживать и не отпускать, я всё равно не должен был…
— Ви! Сейчас помолчи, пожалуйста, — прервал его Иннидис, и парень умолк. — Послушай. Всё ведь как раз наоборот. Я люблю тебя настолько сильно, что ради твоего блага отпущу хоть на край света… И сам отправлюсь следом.
— Ты — что? Что ты сделаешь? — потрясённый, Ви даже приоткрыл рот от изумления.
— Отправлюсь за тобой. В Сайхратху. Если ты этого желаешь, конечно.
