— А почему сейчас именно ноги?
— Твои? Потому что они красивы. Подъём высокий, пальцы ровные и длинные, ступни и щиколотки узкие. А я мало того что иллиринец, — рассмеялся он, — так ещё и художник, так что люблю всё красивое.
Ви помолчал, а спустя несколько мгновений выдал странную фразу:
— В таком случае жаль, что я могу порадовать твой взгляд только стопами.
Иннидис даже оторвался от своей работы и от его ног и посмотрел на лицо, предполагая увидеть, может быть, горькую усмешку, говорящую, что парень невесело пошутил. Но нет, он выглядел совершенно серьёзным.
— Ты не обязан радовать ничьи взгляды, Ви, даже мои, — покачал головой Иннидис.
— Но я бы этого хотел…
— Меня ты радуешь уже тем, что я вижу тебя живым и почти здоровым.
— Спасибо, господин, — улыбнулся Ви, а когда Иннидис уже вернулся к своему наброску, вдруг воскликнул: — Я вспомнил! Анахаман из Мератара тоже вырисовывал отдельные части тела, и он уделял таким наброскам не меньше внимания, чем основным своим работам.
— Тебе-то откуда об этом известно, Ви? — не сдержал Иннидис удивления. — Анахаман, безусловно, великий художник, но далеко не самый знаменитый и прославленный.
— Я… читал о нем, господин.
— Твои прежние хозяева доверяли тебе книги?
— Они давали мне переписывать некоторые из манускриптов, господин. Поэтому…
— Переписывать?
— Да. У меня хороший почерк… Был.
Он с сожалением приподнял правую руку, на которой пальцы сгибались не до конца. Однако сами эти пальцы, как и вся кисть, тоже были довольно красивы. Даже странно, что прежде Иннидис этого не замечал.
— Теряюсь в догадках, чем ещё ты меня удивишь, Ви, — добродушно усмехнулся он и снова вернулся к наброску.
ГЛАВА 5. Прощание. Воспоминание. Возвращение
В последние недели перед отъездом Иннидис спешно завершал дела, в том числе и очередную скульптуру, заказанную для сада одной из знатных жительниц соседнего поселения. Ничего сложного или нового в этом заказе не было, скульптурный эскиз для него и других таких же существовал уже пару лет, но, несмотря на это — или как раз из-за этого — работа продвигалась с трудом. Иннидис даже боялся, что так и не успеет доделать статую, а уже пора будет выезжать, если он не хочет опоздать на корабль. И он, с одной стороны, торопился, а с другой — не мог допустить, чтобы спешка стала причиной небрежности. Оттого делал перерывы, давая взгляду отдохнуть, — тогда сразу становились видны погрешности.
С мрамором он, как обычно летом, работал в саду, при мягком утреннем и ярком дневном свете. Иногда за его действиями наблюдал любопытный Ви — когда не был занят своими обязанностями. Обычно он останавливался вдалеке, и если Иннидис замечал его, то разрешал подойти ближе. Тогда парень садился прямо на землю, возле оливы неподалёку, прислонялся к стволу и, подтянув колени к груди, обхватив их руками, заворожённо смотрел, как Иннидис вытёсывает мрамор. Однажды его прямо под этой оливой и стошнило — такое с ним случалось, как и предупреждала Хатхиши, и если кто-то становился свидетелем этого, то парень всегда расстраивался и чувствовал себя как будто виноватым. Вот и после этого случая несколько дней не подходил вовсе.
Впрочем, Ви и так обычно совсем недолго смотрел за работой Иннидиса — очень скоро ему приходилось возвращаться к своим трудам, которых у него в последнее время прибавилось.
Зная, что к парню вернулись силы, а глину ближайшие полгода-год готовить будет не для кого, Иннидис велел управителю подыскать для него другое занятие. И тот подыскал. Отправил его помогать Мори в саду, Орену на заднем дворе и Хидену на конюшне. По сути, Ви оказался вроде как на подхвате, но при этом почти весь день был занят. Помогать с лошадьми ему, впрочем, понравилось — эти животные вызывали у него интерес. В отличие от собак, с которыми парень хоть и примирился, но любовью к ним так и не воспылал и всё равно старался обходить стороной. Хотя наездником Ви не был и даже не умел забираться в седло, но возле лошадей проводил иногда и часть своего свободного времени, ласкаючи похлопывая их по шее и угощая поздними яблоками.
Жил он теперь внизу, в одной комнате с Мори, изначально рассчитанной на двоих и достаточно просторной для этого. Было бы неразумно (да и несправедливо по отношению к другим слугам) оставлять его в гостевой комнате, предназначенной всё-таки для гостей, а не для спасённых невольников. Он и так-то в ней подзадержался. Одно дело, пока Хатхиши его выхаживала и ей сподручнее было делать это в большом светлом помещении, а не в полуподвальной подсобке, другое дело сейчас, когда он почти восстановился, не считая разве что глазной хвори, недавно появившейся сыпи и всё ещё излишней, хотя уже и не такой болезненной худобы. Во всем остальном он выглядел как вполне здоровый человек: двигался с юношеской прытью и даже не без изящества, без видимых усилий таскал ведра с водой для полива, проворно собирал созревший виноград, чистил конюшню и не казался к концу дня выдохшимся, только в меру утомлённым.
Весёлому и охочему до болтовни Мори новое соседство пришлось по душе: наконец-то появился человек, с кем можно поговорить и что-то обсудить перед сном, а иногда и во время работы, когда они занимались одним делом и находились рядом — например, собирая всё тот же виноград. К тому же выяснилось, что Ви знал множество легенд и историй, которые охотно рассказывал здоровяку, а тот потом пересказывал их Чисире. Об этом узнала Каита и между делом сообщила своей госпоже, а от Аннаисы это дошло уже и до Иннидиса, который лишний раз убедился, что о Ви теперь можно не тревожиться.
Лиасские вельможи скоро прознали, что Иннидис собирается ехать в далёкий Эшмир, и тут же посыпались заявки, что оттуда привезти. Удовлетворить их все он не смог бы при всём желании. Место в сундуке, который поедет с ним в повозке, а затем на корабле, было всё-таки ограничено, поэтому он дал обещание лишь некоторым людям: тем, кому не мог или не хотел отказать. Например, градоначальнику и Роввану Саттерису.
Предпоследний перед отъездом вечер Иннидис провёл наверху, в покоях для дружеских пирушек, вместе со старым другом Яккиденом и ещё несколькими хорошими приятелями. Они пили вино, говорили то о всякой ерунде, то о серьёзных вещах, смеялись и грустили, а сладкоголосый Яккиден играл на кифаре и пел. И всё сильнее Иннидису не хотелось уезжать, покидать привычную налаженную жизнь, свой дом и близких ради неизвестности. Он ведь никогда не склонен был к приключениям и не скучал без них. Его спокойная жизнь со стороны кому-то могла бы показаться нудной, но для него самого выглядела достаточно увлекательной, чтобы не желать встрясок и необычайных событий.
Последний день Иннидис провёл в окончательных сборах и в конной прогулке с Аннаисой по берегу Тиусы: нескоро он ещё увидит племянницу. Если вообще увидит. Нельзя забывать, что даже сухопутное путешествие не всегда безопасно, а уж морское и подавно. Так что, если вдруг что случится, не хотелось бы, чтобы девочка запомнила дядю суетливо собирающим сундуки. А так в памяти останется эта прогулка.
Мастерскую он запер на ключ и забрал его с собой. Пусть лучше там всё покроется толстым слоем пыли, чем что-то поломается, разобьётся или пропадёт. Не то чтобы он не доверял домочадцам — доверял, но после того как у него забрали статую Эйнана, не мог избавиться от излишних опасений: вдруг во время его отсутствия в дом, как и тогда, проникнет кто-то ещё.
Слуги, кажется, искренне были огорчены его отъездом, к тому же не знали точно, чего ждать от управителя: это сейчас, при хозяине, он вёл себя хоть строго, но обходительно, а когда хозяин уедет, как знать, не покажет ли крутой нрав.
Провожая господина на самом рассвете, прислужники во главе с Ортонаром выстроились у ворот вдоль подъездной дорожки. Все, кроме Хидена. Конюх должен был довезти его до Зиран-Бадиса, а затем вернуться в Лиас. Аннаиса ещё спала, Иннидис не стал её будить — с племянницей они попрощались ещё вечером, после ужина.
