В измученном и словно бы безразличном взгляде усталой матери большого семейства можно было уловить, если вглядеться, сердечность и железную волю, в озлобленном мальчишке-бродяге — отвагу защитить друга, а в холодном аристократе — потаённое тепло и чуткость к близким.

Она и человеком оказалась необыкновенным! Для каждого у нее находились слова поддержки, добрая улыбка и воодушевляющие напутствия.

Однажды, когда Иннидис в очередной раз сетовал на потерю статуи Эйнана, она сказала: «Мне тоже случалось терять дорогие мне творения. И тогда я представляла, что неведомыми путями они оказались именно там, где нужны, где принесут добро и утешение, и что у них есть своё предназначение, неизвестное мне. Такие соображения меня успокаивают. Так может, и твой Эйнан оказался как раз там, где должен был оказаться? Верь в это».

Они тогда сидели в ее домике, пили медовый чай из керамических чашек с птичьими узорами по ободку, и впоследствии именно этот момент всегда всплывал в голове Иннидиса при любом воспоминании о Ки-Аясе.

Кроме наставницы, у Иннидиса неожиданно появился еще и ученик, пусть и всего на несколько месяцев, остававшихся до отъезда. Работы Иннидиса показались этому крупному весёлому парню на удивление живыми и динамичными, вот он и захотел тоже научиться передавать движения в камне чуть-чуть лучше. До сих пор он сосредотачивал свои усилия на бюстах и статичных скульптурах, которые у него получались по-настоящему хорошо. Пропорции, черты лица, мельчайшие детали — тут было не придраться, но вот с отображением движений у нового знакомого и правда возникали сложности.

Мало-помалу пролетело полгода, свободные деньги подходили к концу, и к тому же Иннидиса с неимоверной силой потянуло домой. Тем более что начиналась весна, здесь серая и слякотная, мало отличимая от осени, а в Иллирине в это время всё уже благоухало, расцветало и распускалось. Он всегда любил это весеннее время у себя в саду и совершенно не хотел его пропускать, возвращаясь сразу в жаркое лето. В конце концов, он уже получил от Сагдирской школы почти всё, что хотел, кроме главного. Но его он здесь и не получит. Должно быть, если ответ и существует, то скрывается где-то в душе самого Иннидиса.

Обратный путь вышел не менее мучительным, чем путь в Эшмир, но теперь Иннидис хотя бы знал, чего ожидать от морского путешествия, и был морально готов к страданиям. А вот к шторму — нет, так что перепугался не на шутку, когда корабль и его вместе с ним швыряло, как песчинку.

Тёмное грозовое небо сливалось с грохочущими волнами, и только вспышки молний на мгновение выхватывали очертания людей и парусов, в которых свистел ветер. Судно раскачивалось и кренилось, ледяная вода хлестала через борт, и в какой-то момент Иннидис был уверен, что очередной удар волны вырвет из его рук веревку, за которую держался из последних сил окоченевшими пальцами. Он старался не замечать, что, перекинутая через запястья, она разрезает кожу, и что ладони от неё уже саднит.

Корабль скрипел, трещал, и порою казалось, что он вот-вот разломится пополам. Но всё-таки уцелел — и корабль, и Иннидис. Когда судно выбралось из шторма, он без сил упал на палубу, всё ещё не выпуская верёвку из рук. Моряки над ним потешались, разудало хвастаясь: «Э-э, да разве ж это шторм?! Так, ветерок подул». Иннидис же боялся поверить, что смерть осталась позади, а впереди, сквозь пелену над морем, проглядывает туманной полосой побережье родного Иллирина.

***

По дороге в Лиас Иннидис опять остановился в Зиран-Бадисе, как и договаривался с Уттасом. Помимо былого возлюбленного, там его встретило письмо от Аннаисы, написанное ещё три месяца назад и ожидавшее его в нераспечатанном виде. Иннидис вскрыл и прочёл его с таким нетерпением, что Уттаса этим даже рассмешил.

Племянница по своему обыкновению пересказывала все городские новости и сплетни: по желанию госпожи Реммиены ещё одного чиновника отправили в отставку, заменив другим, владелец медной шахты, откуда привезли Ви, погиб, а его наследники продали шахту Роввану Саттерису, так что теперь он стал ещё богаче и влиятельнее.

«Это хорошая новость», — отметил Иннидис.

Господин Мирран Заккий был замечен выходящим от дочери ремесленника Таскои. Поговаривают, что Мирран — отец её внебрачного сына. Царь Адданэй скоро посетит крупный город Тиртис неподалёку от Лиаса, и они все, даже слуги, собираются съездить туда, посмотреть на царя. Все, кроме Ви, он почему-то отказался.

Ещё говорят, что война с Отерхейном с каждым днём все ближе, что дикий кхан собирает свои орды, чтобы напасть на Иллирин. Аннаисе очень страшно, но она всё равно уверена, что иллиринцы всех победят.

В конце письма она сообщала о домочадцах и домашних делах, и эту часть Иннидис прочёл с особенным интересом.

«Чисира и Мори весной собираются пожениться. А я же говорила, помнишь? И я устрою им самый великолепный праздник, какой они только видели! У Хатхиши среди её подопечных больных появился настоящий вельможа, и он платит ей много денег, так что теперь она стала богаче и начала носить красивые украшения, а не свои костяшки с деревяшками. Ветта мной полностью довольна и гордится тем, как много я знаю и умею и насколько изысканно себя веду. Как самая благороднейшая госпожа, так она говорит. — Это явное преувеличение вызвало у Иннидиса улыбку, так что он даже перечитал забавную строчку дважды, прежде чем продолжил дальше. — Ви оживает на глазах, ты бы только видел! И он уже великолепно играет на музыкальных инструментах. А Каита всегда пересказывает мне страшные легенды, которые от него слышит. Мне он почему-то их не рассказывает, только слугам. Моя подруга Силлета (помнишь её?), пока была у нас, слетела с качелей, но ничего серьёзного, только ушиблась. — Ох уж эти качели! Так он до них и не добрался! — Хиден каждый день проезжает лошадей, а я ему помогаю. Мы вместе ездим вдоль Тиусы, она сейчас разлилась, так что иногда мы рысим прямо по воде, и мне это нравится. По тебе мы все скучаем, так что возвращайся скорее, тем более что Ортонар слишком строгий». — А тебе, дядя, можно на голову сесть, угадывалось в последней строчке, и Иннидис не удержался от усмешки.

В этот раз он не стал оставаться у Уттаса ещё на один день, а сразу, отоспавшись и придя в себя, отправился дальше на наёмной повозке с наёмным извозчиком — настолько не терпелось скорее попасть домой.

Прочтя письмо Аннаисы, он осознал, что приближение войны, о котором она писала, и впрямь ощущается. В основном по поднявшимся ценам на всё и по встречным обывателям, среди которых всё больше попадалось тех, кто вёз тачки, заполненные снедью: как всегда в ожидании встрясок, люди пытались запастись всем необходимым.

До Лиаса он не доехал совсем чуть-чуть. Опустилась вечерняя мгла, и он ощутил невыносимую усталость и желание немедленно уснуть. И желательно в кровати, а не в трясущейся повозке. Так что он велел извозчику завернуть на постоялый двор, и там проспал до самого утра. Проснувшись, они продолжили путь, и спустя полдня уже въехали в благоухающий весенними цветами Лиас. У своего дома Иннидис расплатился с извозчиком, сгрузил с его помощью сундук, отпустил мужчину восвояси и ударил по подвешенному на воротах колокольцу.

ГЛАВА 6. Танцовщик

Иннидис ударил по колокольцу несколько раз, прежде чем дверь в воротах приоткрылась, а следом распахнулась. Появившийся в проёме Орен ахнул и склонился в поклоне.

— Господин! — воскликнул он со странной смесью изумления, радости и почему-то лёгкого испуга. — Добро пожаловать домой, да благословит тебя Лаатулла!

Прежде чем впустить его, слуга помедлил. Иннидис не понял почему. Да, конечно, его ждали на два-три месяца позднее, поэтому удивление предсказуемо, но откуда взялись сомнения и боязнь на лице? Что у них тут случилось, пока его не было?

— Приветствую, Орен. Поторопись, пожалуйста, — велел он, кивнув на проход.

— Да-да, конечно, господин, извини, — затараторил слуга, отодвигаясь в сторону и придерживая перед Иннидисом дверь. — Так удивился, что и вовсе растерялся.