— Смотри-ка, быстро они, — фыркнул Иннидис, обращаясь к невольнику, который сейчас вряд ли был в состоянии осознать его слова. — Наверное, боялись, что я передумаю. — Он повернулся к Хатхиши и приподнял её за плечи. — Ступай в дом. Я сейчас разберусь с ним, — он кивнул на раба, — и тоже приду.

Иннидис хотел бы добавить, что они ещё поищут её Киуши, что надсмотрщики могли ошибиться, принять за её сына кого-то другого… Но если он сейчас даст Хатхиши надежду, которая затем не оправдается, ей будет больно вдвойне. Лучше он сам попробует отыскать её сына ещё раз, втайне от неё.

Женщина слабо кивнула и, еле переставляя ноги, поднялась по короткой лестнице к белеющему в сумраке дому. Он же склонился над рабом, и крепкая вонь ударила в нос. Смердело от бедняги до тошноты — должно быть, весь первый этаж провоняет. Но не бросать же теперь его здесь.

Он посмотрел на Орена — работник как раз закрывал за повозкой тяжёлые ворота вдали. Ладно, пусть этим и занимается. Сейчас быстрее самому всё сделать: раб лежал у самого крыльца.

Иннидис поднял невольника и потащил в дом, по пути отметив, что даже его племянница Аннаиса одиннадцати лет, и то, пожалуй, тяжелее будет. Этот же и вовсе будто ничего не весил.

Взойдя по узким ступеням, обрамленным двумя колоннами, Иннидис толкнул ногой дверь и, придерживая её плечом, бочком протиснулся со своей ношей внутрь, прошёл по короткому коридору в гостиную. В глубине залы, у стола, освещённого жировыми лампами, сидела, повесив голову, Хатхиши. Она не подняла взгляда и при его появлении.

Иннидис осмотрелся, прикидывая, куда бы поместить невольника. Точно не на диван у стены и не на тахту напротив, иначе потом придётся долго чистить парчовую обивку. Как уже придётся чистить собственную тунику. Ему только сегодня вернули её из стирки, но теперь на тонком оливковом хлопке отпечатались грязь и разводы от выделяющейся из язв сукровицы...

Иннидис остолбенел: как можно было быть таким беспечным? Обругав себя, он поспешно сгрузил раба здесь же, прямо у входа, на деревянный пол, а сам отодвинулся подальше и даже забыл отряхнуть пыль с сандалий, когда ступил на шерстяной ковёр. Родившийся в голове вопрос — что это за язвы? — заставил содрогнуться. Точно ли эти нарывы появились только от тяжкой работы, плетей надсмотрщиков, грязи, пота и голода? Что если они из-за какой-то смертельной заразы? А Иннидис притащил его сюда, в свой дом, где за дверью соседней комнаты Аннаиса разучивала новый танец: оттуда доносился её звонкий голос, отсчитывающий «тэй-та-тэй, та-ди-да-ди, та-тэй».

Шесть лет назад его младшую сестру с зятем — родителей Аннаисы — уже унесла какая-то неведомая гибельная зараза, разгулявшаяся тогда в стране. А сейчас Иннидис рисковал их дочерью, а заодно собой и всеми домочадцами. И всё ради полумёртвого доходяги, который, может, даже и не выживет. Да, пока что этот раб находился в сознании — если можно так сказать о его мутном отсутствующем взгляде, — но надолго ли?

Иннидис беспомощно оглянулся на Хатхиши. Та сгорбилась на тёмной глянцевой скамье, опираясь об неё руками и втянув голову в плечи. Конечно, спрашивать о чем-то женщину, когда она горюет по сыну, плохая затея, но уж больно важным казался вопрос.

— Хатхиши, можешь на него взглянуть? Эти язвы... Вдруг это какая-то заразная хворь?

— Не заразная. — Она не глянула на раба даже мельком.

— Как ты так поняла? Ты ведь даже не посмотрела.

Женщина издала булькающий звук, равно похожий как на смех, так и на плач.

— И не нужно смотреть! — сказала она как выплюнула. — Будь он заразен, те два ублюдка не везли бы его с собой и не трогали руками. Прикончили бы прямо на шахте и камнями завалили.

И верно. Иннидис мог бы и сам догадаться, но внезапный испуг затуманил рассудок.

— Позову Мори, придумаем с ним какую-нибудь лежанку в одной из подсобных комнат, — пробормотал он.

Оставлять беднягу в главной зале даже на одну ночь было нельзя, слишком уж от него разило. И если сам Иннидис ещё мог потерпеть, то уж домочадцы страдать точно не обязаны. Пусть сейчас племянница находилась в танцевальной комнате, а домашние слуги до самой ночи кто у себя в полуподвальных помещениях, кто снаружи, но девочка скоро отправится через гостиную к себе, а слуги, наоборот, придут сюда, чтобы погасить лампы и немного прибраться. Не говоря уже о том, что утром им снова предстоит убираться тут, потом накрывать на стол к обеду, а Иннидису и Аннаисе сидеть за этим столом.

— Хатхиши, ты ведь ему поможешь? Чтоб не умер хотя бы, а уж дальше я сам разберусь.

— Зачем? — пожала она плечами. — Пусть сдохнет. Брось его в канаву за Пьяным переулком, — она истошно, хрипло расхохоталась. — Раз мой Киуши умер, то и этому жить незачем.

Иннидис присел рядом с обозлённой горем женщиной, сжал её руку.

— Но ведь этот бедолага не виноват, что он не твой сын.

— Не виноват, — вздохнула Хатхиши. Помолчала и вздохнула ещё раз, наконец-то глянув на раба исподлобья. — Может, он знал моего Киуши… Ладно, постараюсь ему помочь.

— Буду очень признателен. Тогда поживёшь несколько дней у меня, в гостевой комнате? И конечно, я тебе заплачу.

— Я не возьму, — скривилась женщина и махнула рукой. — Что мне твои деньги?!

Он знал, что не возьмёт. Но точно так же знал, что обязательно что-нибудь ей подарит. Так уж у них повелось: она никогда не соглашалась брать с него денег, считая себя обязанной после того, как он её спас. Вот он и придумал отдариваться, потому что пользоваться её помощью просто так ему было совестно; тем более что сумму, затраченную на её выкуп, она давно ему вернула. И дала деньги для выкупа своего сына, которые теперь уже Иннидис должен будет отдать ей обратно, раз Киуши они так и не получили.

Хатхиши поднялась со скамьи и двинулась к лестнице, ведущей в полуподвал, — там находились подсобные комнаты, кладовые, спальни прислуги и кухня. В дверях женщина задержалась и обернулась к Иннидису:

— Скажу твоим девчонкам, чтобы нагрели воды. — Под девчонками она подразумевала седую уже кухарку Сетию и служанку Чисиру — та и впрямь была очень молода. — Заодно Мори тебе пришлю. И гляну, чего там у тебя осталось из трав и снадобий. Ничего стоящего, надо думать, — проворчала она, возвращаясь в своё привычное состояние. — Но ладно уж, обойдусь пока тем что есть. Завтра из дома нужное донесу. А вы с Мори тащите его, куда удумали. Точнее, Мори пусть тащит, он парень крепкий.

Последнюю фразу она произнесла уже на выходе. Скоро её шаги и шорох многослойных юбок, диковинных для иллиринцев, но обычных для её странствующего народа, смолкли за дверью.

Иннидис остался наедине с рабом. Тому наконец удалось приподняться, и теперь он покачивался, опираясь на согнутую в локте руку и смотря перед собой отупелым взглядом единственного глаза.

— Сейчас о тебе позаботятся, — сказал Иннидис, но у невольника его слова не вызвали ни малейшего отклика, он их словно и не услышал. Кажется, он вообще не понимал ни где находится, ни жив ли ещё. — Как тебя зовут? — сделал он ещё одну попытку, но снова не получил ответа.

Может, этот несчастный ещё и глух? Хотя, скорее всего, просто в полубессознательном состоянии и ничего не соображает.

Через несколько минут на пороге появился Мори. Хатхиши назвала его крепким, но на самом деле Мори был могучим. Настоящий великан с широченными плечами, узким тазом, мускулистыми руками и мощной челюстью. Однажды Иннидис даже просил его позировать для статуи Владыки огненных гор, хотя работа этого парня заключалась совсем в другом. Он был одновременно садовником, носильщиком, охранником, иногда помогал конюху с лошадьми, но всё успевал. Ведь сад был невелик, плодовые деревья в нём не требовали частого ухода, Иннидис владел всего тремя конями, а носить что-то приходилось далеко не каждый день.

— Господин, Хатхиши говорит, надо кого-то куда-то перетащить, — поклонившись, пробасил парень и кивнул на раба. — Никак этого?

— Да, Мори. Помести его в подсобную комнату, которая подальше от кухни и ваших спален. Вынеси из неё лишнее и найди что-нибудь, из чего соорудить лежанку.