— Аннаиса нам этого не простит, — рассмеялся Иннидис. — Это же одна из её любимых забав — придать своему дяде-простаку вельможный вид.

Ви склонился к нему, и его шёпот волнующе защекотал ухо.

— А мы ей не скажем. Пусть я не смогу быть с тобой на том пиру, но поучаствую в нём иначе. Дядя Инни… — с улыбкой добавил он, копируя Аннаису.

О завтрашнем пиршестве Иннидис узнал внезапно и только вчера вечером. От Реммиены пришло приглашение в особняк градоначальника, и, кажется, они там сами готовили празднество в спешке, узнав, что в Лиасе на несколько дней остановятся двое вельмож — супруги Геррейта со свитой. Сюда из Аккиса — далёкого портового города — их привело желание осмотреть перед покупкой месторождение серебросодержащей руды, находившееся неподалёку от здешних мест.

Приглашение на пир прозвучало весьма непринуждённо, как бы между прочим, и, пожалуй, Иннидис не воспользовался бы им, если б не услышал, что там будет и один из сайхратских артистов — тот, которого называли Белогривкой, Наемийненом, хотя настоящее его имя звучало как Гухаргу Думеш. Был он, как выяснилось, младшим сыном главного дворцового распорядителя и принадлежал к очень знатному роду.

Милладорин, несколько раз бывавший в Сайхратхе ещё до того, как стал градоначальником, узнал его, хотя прошло уже много лет, и, выбрав время, пригласил в свой особняк. Ну а Иннидис не мог отказать себе в том, чтобы познакомиться с человеком, с которым довольно-таки близко общался его возлюбленный.

На следующее утро, когда вместе с Вильдэрином они готовили на подворье глину, Иннидис поделился с ним своим недоумением: никогда прежде он не видел, чтобы родовитый вельможа вот так запросто бродил по свету, подобно странствующим и уличным музыкантам. Парня это, напротив, не удивляло.

— Помнишь, я говорил, что они с самого начала показались мне людьми небедными? Мягко говоря. Вообще-то я думаю, что нужно быть очень богатыми, чтобы вот так путешествовать почти два года, но не оставлять себе вознаграждение. И при этом платить охране, покупать еду, оплачивать ночлег… Я не рассказывал тебе? Они ведь ночуют в лагере у амфитеатра только в дни выступлений и подготовки к ним. А в другое время проводят дни и ночи на постоялом дворе. Так что мне повезло, что я на них наткнулся тогда… — Он размешал глиняную суспензию длинной деревянной лопаткой и принялся переливать её в большое установленное над кадкой сито. — И некоторые из них не только богатые, но ещё и знатные. Вот, например, Оленёнок, она из древнего рода, и у них принято в каждом поколении кого-нибудь отправлять на служение в храм Унхурру с самого раннего детства. Она с лицедеями с шести лет, поэтому уже сейчас, в таком юном возрасте, её взяли в священное путешествие.

— Это так странно… Непривычно. У нас лицедеями становятся в основном простолюдины и рабы…

— Там, у себя, они воспринимаются скорее как жрецы, чем лицедеи, а их служение считается довольно почётным и в глазах общества не выглядит чем-то неподходящим для знати. А священное путешествие — это вообще честь, которая выпадает не всем, — пожал плечами Ви. — Хотя среди них есть и простые люди тоже. Вот, например, Кудряшка, Эмезмизен, он сын кузнеца. Отец вообще-то не хотел его отпускать, он думал, что сын станет помогать на кузне, но Кудряшка сбежал. И оттого денег у него вовсе не было, зато был сильный дар, и потому другие артисты приняли Эмезмизена и помогли ему, и так он стал одним из них. Но, конечно, богатство и знатность всё равно не спасли и не защитили их от невзгод и опасностей пути полностью. Я тебе, кажется, не говорил, но за время путешествия они потеряли двоих. Одна умерла от какой-то кишечной заразы, которой они все тогда переболели, другой немного отстал от остальных, когда они пробирались по краю Высоких холмов, и его убили горцы.

— Смотрю, ты уже многое о них знаешь.

— Ну, я же с ними разговариваю. — Ви снова пожал плечами, не переставая помешивать и процеживать глиняный раствор. — А мне всегда любопытно узнавать что-то о людях. Оттого порой я бываю раздражающе приставучим, — хохотнул парень, но тут же помрачнел, будто ему в голову пришла внезапная и неприятная мысль. — Хотя с Айном почему-то не был… — пробормотал он. — На свою беду…

— Айн? Кто это?

Вильдэрин поморщился, мотнул головой и неуверенно протянул:

— Когда-то он был моим слугой… Но не стоит говорить о нём… По крайней мере здесь... сейчас. — Он оглянулся, и Иннидис проследил за его взглядом: там Орен выгребал из конюшни навоз, а Хиден чистил одну из лошадей, выведя её под навес. — Я расскажу тебе, если хочешь, но лучше позже и где нас точно не услышат.

— В моих покоях?

— Ладно, — согласился Ви, но настроение у него испортилось и оставалось таким вплоть до обеда.

Обедали они вместе, в покоях Иннидиса, но ни о чем серьёзном не говорили, да и насладиться в полной мере миндальным супом и жареными с розмарином виноградными улитками не удалось: надо было спешить, чтобы подготовиться к пиру, а до этого ещё успеть посетить купальни.

Иннидис отправился туда сразу после еды. Ви тоже, но в ту их часть, что отведена для простых горожан, поэтому возвращались они порознь. Как это обычно и бывало, Ви вернулся позже, лишь через час после него. Вошёл в покои, неся с собой тонкие ароматы шалфея, амириса и ещё чего-то незнакомого. Его обычно прямые и очень гладкие волосы немного завились от влаги, а новые короткие волоски приподнялись, создавая вокруг головы пушистую дымку. Иннидис пригладил их ладонью и втянул ноздрями свежий травяной запах. Какое уж тут приготовление к пиру, когда он стоял перед ним, такой обольстительный! Вполне можно и опоздать…

Вильдэрин, правда, считал иначе и довольно настойчиво усадил его на скамью перед зеркалом, а сам встал сзади и вооружился гребнем и украшениями для волос. Поглядывая на Иннидиса через зеркало колдовским взглядом, он проворно и бережно отделял одну прядь от другой, вплетал в них золотистые шелковые нити и переплетал друг с другом, и от его ловких ласковых пальцев по телу пробегала дрожь, а в висках легонько покалывало. Это ощущалось куда приятнее, чем когда с его причёской возилась Аннаиса. Да и справлялся Ви с его непослушными волосами куда лучше и быстрее. Очень скоро они стали выглядеть замечательно, засверкали украшениями, а парень столь же ловко и быстро подвёл ему глаза чёрной краской.

— Аннаиса мучилась куда дольше, — признался Иннидис. — А ты все это проделал с такой лёгкостью, будто всю жизнь только этим и занимался. — Встретив в зеркале его чуть насмешливый взгляд, Иннидис опомнился. — Ну да, наверное, так и есть…

— Ну нет, всё-таки занимался я не только этим, — рассмеялся любовник. — Хотя и этим, разумеется, тоже. Каждый день — и в детстве, и в отрочестве. И время от времени помогал с волосами, украшениями и одеждой господам, когда они приказывали. Да и потом, когда повзрослел, тоже, по крайней мере, до тех пор, пока у меня самого не появился… вроде как прислужник. На самом деле Иниас, конечно, был мне в первую очередь другом.

— А тогда Айн, которого ты упоминал, он… — Иннидис не стал завершать фразу, но вопросительно приподнял брови: он вовсе не забыл, что Ви обещал что-то такое ему рассказать.

Парень опять помрачнел, и Иннидис пожалел, что задал этот вопрос.

— Айн, да… — пробормотал Вильдэрин, принявшись водить гребнем по его волосам, по той их части, что оставалась распущенной, но, кажется, делал это не совсем осознанно. Отражённый в зеркале взгляд был направлен в никуда. — Я взял его в услужение через два с половиной месяца после гибели Иниаса. Его тогда только-только привезли во дворец, он ничего обо мне не знал, к тому же его сложно было перепутать со мной и убить, и я подумал… — Ви громко вздохнул и махнул рукой. — Хотя какая теперь разница, что я там подумал. Но я хорошо к нему относился, правда. И постепенно начал ему доверять. Мне в какой-то момент даже показалось, будто мы становимся друзьями. Хотя кого я обманываю! — с горькой насмешкой воскликнул Ви. — Я и правда начал считать его другом. А он… впрочем, и он, я так думаю, относился ко мне неплохо. Но это не помешало ему меня предать. А после он предал и царицу Лиммену, и других людей… и этим полностью изменил наши жизни. Ради своего желания он, похоже, готов был пожертвовать хоть всеми.