— Входи! — крикнул он, уверенный, что это Ортонар явился с каким-нибудь вопросом или сообщением: обычно управитель раз в день докладывал ему о делах.
Но дверь открылась, и внутрь вошёл вовсе не Ортонар, а Ви. Он казался немного взволнованным, но слова приветствия произнёс спокойно, а поклон вышел неторопливый и, как всегда, грациозный.
Иннидис почти не видел парня после своего памятного (а скорее беспамятного) возвращения со встречи с Яккиденом. С тех пор минуло два дня, шёл третий, и вообще-то сегодня Иннидис тоже не ждал его у себя в мастерской.
— Ви? — удивился он, глядя, как парень проходит вглубь помещения, прямиком к кушетке. — Ты чего-то хотел?
— Я? — Он обернулся, и на его лице отразилось недоумение. — Ты сказал мне прийти сегодня в полдень, чтобы позировать для статуи. Сейчас полдень.
Иннидис не помнил ничего подобного. Он, конечно, собирался продолжить работу над скульптурой, но не сегодня, а только через пару дней.
— Не припомню, что говорил такое…
— О! Наверное, мне следовало ещё раз уточнить, прежде чем явиться, — повинился парень. — Я не подумал, господин, извини. Просто ты сказал, что я должен прийти в этот день, ещё тогда… в ту ночь, когда ты вернулся откуда-то усталый и...
— Ты имеешь в виду пьяный? — хохотнул Иннидис в некотором замешательстве. — Конечно, если я сказал тебе об этом в ту ночь, то неудивительно, что совсем забыл.
— Мне уйти? Хотя я уже предупредил Ортонара, что сегодня буду позировать в мастерской, но могу сказать, что всё отменилось, и займусь своей обычной работой.
Позволить ему уйти, когда он уже стоял здесь и от его красоты захватывало дух? Нет, Иннидис не обладал такой силой воли.
— Оставайся, раз уже пришёл, — сказал он и, встав из-за стола, выдвинул на середину помещения отполированную корягу, затем подошёл к глиняной фигуре полубога, накрытой льняным полотном. — Давай действительно поработаем над скульптурой, раз уж я сам имел глупость сначала позвать тебя, а потом напрочь об этом забыть. И, кстати, мне стоит сказать тебе спасибо за тот лимонный напиток, он здорово выручил меня утром, — посмеялся Иннидис. — Это ведь ты его оставил, верно?
— Да, — только и ответил Ви, почему-то глядя на него выжидающе, словно рассчитывал услышать что-то ещё.
Так и не услышав, начал переодеваться. Уже разулся, стянул с себя тонкие хлопковые шальвары и сложил на кушетке, оставшись в одной тунике, а затем вдруг повернулся к Иннидису и замер.
— Ты помнишь что-нибудь ещё из той ночи, господин? — спросил он напряжённым голосом.
Нет, у Иннидиса сохранилась в памяти лишь малая часть событий и какими-то отдельными вспышками: как он ехал на чужом коне в сопровождении чужого раба, как потом заплутал в собственном дворе, а Ви обещал о чём-то ему напомнить, а потом принёс тот напиток… Так может, Иннидис должен ещё за что-то поблагодарить его? Или за что-нибудь извиниться?
— Почти всё забыл, — покачал он головой. — Надеюсь, я наговорил тебе не слишком много чуши?
— Не знаю, господин, — негромко ответил Ви, следя за ним пытливым взглядом. — Зависит от того, что считать чушью. Ты сказал, что я прекрасен и что ты в меня влюблён. Это чушь?
Его тихие слова оглушили Иннидиса. Сердце в груди подпрыгнуло, голова закружилась, и он отвернулся якобы подготовить рабочее место. И хотя щеки вспыхнули, голос прозвучал на удивление естественно и непринуждённо.
— Это не чушь, конечно. Ты ведь и сам знаешь, что красив, а меня как художника всегда восхищала и вдохновляла человеческая красота. Пожалуй, это восхищение действительно чем-то сродни влюблённости… И да, в этом смысле мне свойственно влюбляться в красоту людей, вещей, природы…
— И ещё ты просил, чтобы я снял с тебя тунику. Заодно. Так ты выразился…
О бездна! Он правда такое сказал? Оторвать бы свой длинный язык!
— Я не должен был, извини за это! — Он вскинул руки, стараясь смотреть на Ви так, чтобы не столкнуться с ним взглядами. — Если я это сказал, то, право, не знаю, что на меня нашло. Я с юных лет не пользовался помощью прислуги, чтобы раздеться или переодеться, как-то справлялся сам. Мне уже долгие годы даже в голову не приходило обращаться ради этого к слуге. В любом случае это не входило в твои обязанности, и я не должен был от тебя этого требовать. Ещё раз извини.
Он рассчитывал, что если Ви и не поверит в его отговорку, то хотя бы притворится, будто верит. Однако тот явно не собирался ему подыгрывать, и по мере того как Иннидис говорил, ожидание на лице парня сменилось непониманием, а затем весёлым изумлением и совсем уж непонятным восторгом. Под конец речи из груди Ви и вовсе вырвался нервный хохоток.
— Что ж, не могу не признать, — сказал парень, все ещё усмехаясь, — это было проделано не без изящества.
— Что именно?
— Твоя попытка придать своим словам совершенно иной смысл.
— Это очень странный разговор, Ви, — нахмурился Иннидис, отворачиваясь и сдёргивая с глиняной заготовки полотно. — Ты вроде пришёл позировать, так давай не будем терять время.
— На самом деле ты не просил прийти меня сегодня, я это придумал… — признался вдруг Ви. — Но только это.
— Вот как? Ладно, с твоим обманом разберёмся позднее, — махнул рукой Иннидис, стараясь придать этому жесту небрежность. — А пока приступим к работе, как и собирались.
— Нет, не надо так! — с немного нервической весёлостью воскликнул парень и неторопливо, не отрывая пристального взгляда, двинулся к Иннидису. Остановился в шаге от него. — Хватит прятаться от меня за работой или чем угодно ещё.
Миг — и Ви сделал ещё шаг. Теперь он стоял так близко, почти вплотную, что Иннидис чувствовал жар его тела и пьянящий, тёплый аромат его волос и кожи. Весёлость ушла из глаз Вильдэрина, на лице отобразилось волнение, на высоких скулах заиграл тёмный румянец.
— Я люблю тебя, — прошептал парень. Узкая ладонь в мимолётной ласке скользнула по щеке Иннидиса и легла на заднюю часть шеи. От кончиков его пальцев в том месте, где они касались шейных позвонков, вниз по спине пробежала волнующая дрожь и, словно маленькие иглы или искры, по коже заплясали мурашки. — Я тебя люблю, — повторил он, приблизив приоткрытые губы к губам Иннидиса, и его необычайно тёмные глаза сияли и влекли, а горячее дыхание щекотало кожу. — И я знаю, что тоже тебе небезразличен, я вижу это, чувствую… Неужели я ошибаюсь?
— Нет… — выдавил Иннидис, подавшись ему навстречу, сжимая его запястье, — не ошибаешься… — Он завис где-то между блаженством и пугающими сомнениями, едва узнавая свой будто простуженный голос, и во всём его теле пульсировало возбуждение. — Меня даже твой запах дурманит!.. Не было и шанса остаться равнодушным...
Вильдэрин шумно втянул в себя воздух, а потом очень тихо и счастливо засмеялся.
— Мой зеленоглазый скульптор… — шепнул он. — Я влюбился в тебя до потери рассудка.
Дыхание Иннидиса давно сбилось, и он не мог выговорить ни слова. Эти бесстыдно-яркие, как вино, губы находились в такой близости, что удержаться от поцелуя казалось совершенно немыслимым. И всё-таки он дал себе — и ему — последнюю возможность отступить.
— Ви, подожди, послушай… — слабым голосом и неловко пробормотал Иннидис, пытаясь как-то успокоить и упорядочить мысли. — Ты уверен, что не путаешь любовь с благодарностью или… чем-то ещё?
Вильдэрин слегка отстранился и с ласковой улыбкой сказал:
— Разве не всякая любовь с чего-то начинается? Со случайного взгляда, с мимолётного интереса или разговора… Так что плохого в том, если моя и в самом деле началась с благодарности? Может, она и началась с неё, но сама ею не является. Поверь, я могу отличить одно от другого!
Дыхание Иннидиса снова перехватило, и, кажется, он напрочь утратил способность соображать и говорить и уже готов был отдаться своим чувствам полностью, забыв обо всем, но Ви понял его молчание по-своему. На лице парня вдруг вспыхнула как будто болезненная догадка, и он отшатнулся и резким движением убрал руку от его затылка и шеи.
