— Кого-кого ты начал изображать? — не удержавшись, хохотнул Иннидис. — Старуху? Что, правда? И без маски? Ты? Даже опустим то, что ты мужчина, но… сколько тебе лет? Двадцать?

— Двадцать мне было, когда ты меня спас. А сейчас уже двадцать один, скоро двадцать два. И… меня же переодели. У меня были серые льняные нити вместо волос. И краску на лицо нанесли… Меня попросили изобразить старуху как раз потому, что у того артиста, который изображал её раньше, было целых три роли, он еле успевал переодеваться.

— Всё равно, — Иннидис с весёлым недоумением покачал головой, — даже не представляю!

— Мори понравилось, — пожал Ви плечами. — Он сказал, что хорошо получилось.

— Так Мори это видел?! — спросил Иннидис, не зная, то ли изумляться, то ли опять хохотать, то ли всё вместе.

— Мори был там со мной два раза…

…Да, Мори дважды ходил с ним в амфитеатр. В первый раз Вильдэрин попросил его об этом, потому что опасался, что сам не найдёт дорогу. Она плохо её запомнил, а увидеть представление хотелось. Ведь в последний раз он наслаждался зрелищами давно, когда ещё жил во дворце. А после видел только шахту, отдельные городские улицы и дом с подворьем Иннидиса. И хотя последнее стало мило его сердцу, но увидеть что-то ещё, побывать где-то ещё, кроме дома, купален и торговых рядов, было бы очень интересно.

Мори не пришлось долго уговаривать, он и сам был не против поглазеть на представление. А вот Чисира с ними не пошла. Она сказала, что не так глупа, чтобы тащиться в такую даль, возвращаться за полночь, а потом вставать на заре. Ну а они с Мори оказались достаточно для этого глупы. Вильдэрин так особенно. Всё-таки друг, в отличие от него, пожертвовал сном всего два раза: первый — из любопытства, а второй… вообще-то тоже из любопытства. И как только отошёл от удивления, всю обратную дорогу хохотал и потешался над Ви, представшим в образе старухи — проводницы в мир мёртвых.

Впрочем, он и после первой их вылазки в амфитеатр посмеивался над ним. Хотя Вильдэрин сам на себя это навлёк, не стоило так хвастать, что лицедеи сразу вспомнили его, хотя до этого видели единожды.

Когда он с Мори впервые пришёл к амфитеатру, чтобы смотреть на представление, которое вот-вот должно было начаться, одна из артисток — высокая кучерявая женщина средних лет — указала на Вильдэрина другим лицедеям.

— О, смотрите, тот черноглазик пожаловал!

Произнесла она это на сайхратском, так что Мори ничего бы не понял, не вздумай Вильдэрин, довольный, что его узнали, перевести для приятеля эту фразу. С тех пор друг нет-нет да подтрунивал над ним, называя черноглазиком, ещё и Чисире с Ореном рассказал. Вильдэрин в ответ возмущался, а точнее, разыгрывал возмущение. Так-то всем было ясно, что он не в обиде и вообще всё это просто-напросто весело.

Сайхратским артистам, должно быть, его тёмно-карие глаза и правда казались чёрными, ведь у большинства из них радужки были красивого янтарно-коричневатого цвета, словно влажный песок, которого в Сайхратхе было много, если верить письменным описаниям, составленным разными путешественниками. Волосы у них были вьющиеся и тёмные, но не чёрные, скорее кофейного оттенка, а кожа золотистая, как мёд. Одевались они на иллиринский манер: наверное, чтобы не выделяться среди местных жителей. Впрочем, когда творилось театральное действо, то по облику богов и героев можно было понять, что сайхратское облачение не так уж сильно разнится с иллиринским. Та же любовь к тонким ярким тканям, украшениям и открытым рукам, разве что у женщин более широкие платья и, в отличие от иллиринских, часто многослойные, а у мужчин штаны так сильно расширяются книзу, что издалека их можно принять за юбки.

В тот вечер, впервые увидев представление, Вильдэрин не стал сдерживаться и, когда зрелище окончилось, вместе с Мори подошёл к лицедеям на опушку миртовой рощи, где стояли их навесы из кожи и грубого вощёного льна. Сами артисты уже разместились под ними для еды и сна, но Вильдэрин всё равно надеялся поделиться с ними своими восторгами. Быстро понял, что его знаний сайхратского не хватает, чтобы выразить всё то, что он хотел бы выразить.

На помощь пришёл рыжеватый мужчина с острой бородкой — переводчик, которого лицедеи наняли здесь, в Иллирине, на всякий случай. Он и передал артистам, что Вильдэрин был впечатлён настолько, что забыл о реальности, о времени, даже о том, кто он такой, и как будто сам стал одновременно и участником, и наблюдателем в этой гуще божественных событий. И хотя не все слова были ему знакомы, он всё равно понял, о чём говорили боги, герои и демоны.

— Так приходи снова, Черноглазик, — выслушав переводчика, обратился к Вильдэрину приятный сухощавый мужчина с полностью седыми волосами.

И Вильдэрин с воодушевлением и благодарностью принял это приглашение и явился снова, невзирая даже на то, что на представление пришлось в прямом смысле бежать, чтобы успеть добраться туда после занятия со своей весьма способной, но капризной ученицей. Обратно же он вернулся сильно за полночь. Отчасти ещё и потому, что опять не смог просто так уйти сразу после зрелища, не выразив своего восхищения и не показав те эпизоды, которые его особенно впечатлили. Лицедеев насмешили его ужимки, и они переглянулись между собой, а затем вдруг предложили ему поучаствовать в следующем действе. Вильдэрин сначала не поверил своим ушам, а потом издал какой-то совершенно неприличный и дикий крик радости, чем снова вызвал у лицедеев смех.

Переводчик — его звали Манадир — чуть позже признался, что так сразу и подумал, что Вильдэрина позовут участвовать в представлении.

— Они всегда стараются звать к себе на время кого-то из жителей тех мест, где останавливаются. Это чтобы местные боги к ним благоволили. Главное, чтобы этот житель сам хотел присоединиться и чтобы не был совсем уж бездарным, иначе это оскорбит Унхурру. И вот, ты им подошёл. Похоже, они как-то сразу догадались, что подойдёшь, раз дали тебе имя.

— Имя?

— Имя, прозвище… неважно... Сайхратские артисты не пользуются именами, данными при рождении. Они получают новые имена… прозвища. Часто забавные, даже похожие на что-то детское. Белогривка, — он указал на седовласого мужчину, затем кивнул на худенькую смешливую девушку с острыми зубками. — Тушканчик. А это, — взмах руки в сторону высокой кудрявой женщины, которая первая узнала Вильдэрина, — Вьюнок. Ну а ты теперь, похоже, Черноглазик. Если произносить по-сайхратски, то для нашего уха эти прозвища звучат не так уж и странно, но их смысл, конечно, от этого не меняется.

— Но почему так? Почему они не используют настоящие имена?

— В обычной жизни используют. Но в своём ремесле, своём служении, они вроде как считаются совсем другими людьми… Но я не могу объяснить это толком, я и сам не очень-то понимаю. Я ведь просто наёмный переводчик.

— Ладно, — пожал плечами Вильдэрин. — Черноглазик вроде неплохо звучит. Даже на иллиринском…

По-сайхратски же, на его взгляд, это звучало и вовсе великолепно. Текерайнен.

— Они тебе потом ещё и заплатят чего-нибудь, — подмигнул Манадир. — Как только зрителей станет больше. А их обычно становится больше уже через месяц. Как только слухи пойдут по окрестностям. Сами артисты всё равно не могут пользоваться деньгами и подношениями от людей, вот и жертвуют их либо в храмы нашим богам, либо своему Унхурру, либо отдают местным вроде тебя, кого допустили в своё священнодействие.

На оплату Вильдэрин даже не рассчитывал, для него поучаствовать в представлении и побыть кем-то другим, пусть даже недолго, само по себе было наградой. Он и танцевать так любил в том числе и поэтому — из-за возможности перевоплотиться то в бога, то в демона или злодея, то в возлюбленного… Но в танцах это всё-таки во многом было условно и, помимо выражения лица, обозначалось с помощью жестов, определённых движений и символических рисунков на теле. Здесь же всё выглядело таким настоящим, ведь эти артисты даже говорили, как в жизни!