В таких отношениях парень всегда будет немного унижен, никогда не станет равным своему любовнику и господину. И в чём тогда был смысл его освобождать? Чтобы держать при себе, используя в своё удовольствие? Нет, это же никуда не годится. Ви не должен всегда находиться при ком-то, у него теперь есть собственная жизнь, в которой ему следует исполнять свои желания, а не чужие прихоти. Поэтому лучше бы те его слова были неправдой, сказанной из горечи и злости. Так всем было бы гораздо проще, и в первую очередь самому Иннидису.
***
— Сосредоточься, пожалуйста, — попросил Иннидис сияющего Ви, который сидел на большой отполированной коряге в мастерской, сохранял идеально верную позу, но так широко улыбался, что совершенно вышел из образа умиротворённого полубога. — Я очень рад, что у тебя хорошее настроение, но так мы сегодня никуда не продвинемся. Мы же договорились, что на губах Лиирруна угадывается только тень улыбки, а не сверкает улыбка до ушей.
— Да, господин, конечно, извини, — откликнулся парень, тут же принимая нужный вид.
— Да что с тобой сегодня такое?.. — пробормотал Иннидис.
И хотя вопрос был скорее риторический, Ви на него ответил:
— Просто я сегодня очень счастливый, господин!
Иннидис вопросительно приподнял брови, и парень снова просиял.
— Я почти всю ночь не спал и…
— Странный повод для счастья, — хмыкнул Иннидис, вспомнив, что вчера и правда видел, как парень уже поздно ночью раскачивался на качелях. Он, конечно, и сам бодрствовал, но ему-то не надо было вставать в такую рань, в какую встают слуги. — Хатхиши тебя убила бы, если б знала, что после её стараний ты всё равно не спишь.
— Я же не договорил, — сказал Ви с мягким укором, сглаженным очередной улыбкой. — Я не спал всю ночь, потому что много думал... обо всём.
— Звучит угрожающе.
— Почему это?
— Ну, в оба предыдущих раза, когда ты много думал, то приходил к выводу, что ты якобы ненастоящий. В первый раз из-за того, что тебя обучали как-то не так, второй — из-за родителей…
— Да, я помню. Но сейчас всё иначе. — Он слегка нахмурился и мотнул головой. Несколько прядок выпали из узла волос на затылке, надо будет поправить. — Сейчас всё совсем наоборот. Это сложно объяснить, но… я вообще-то осознал, что я вовсе не для тех, для кого меня предназначали. И хотя, возможно, я и есть ненастоящий, но это совсем не важно. Потому что когда я вернулся, Мори и Чисира были очень рады мне — тому, что со мной всё хорошо. И Орен с Хиденом тоже. И госпожа Аннаиса обрадовалась, что мы с ней снова будем танцевать. И даже Ортонар улыбнулся, когда меня увидел. И ты… ты вообще простил мне ту постыдную выходку и даже не злишься! А до этого Рэме… госпожа Реммиена была просто счастлива, встретив меня живым! Я хочу сказать, что даже если я сам ненастоящий, то мои друзья и все остальные, кто меня здесь окружает, и ты — вы все очень даже настоящие, и ваше отношение ко мне настоящее. И то, что я сам испытываю к вам, я испытываю на самом деле. Поэтому не имеет значения, для чего меня родили и вырастили. Ты тогда правильно сказал: главное, что я уже есть и уже живой. Конечно, так было и раньше, до всего, но раньше я ни о чём подобном не задумывался.
— Я очень рад, что ты это понял, Ви. Правда, — серьёзно сказал Иннидис, так и замерев с куском глины в руках. Затем шлёпнул её к остальному глиняному тесту и ополоснул руки. — И поэтому теперь ты счастлив?
— Да, пожалуй. Я вдруг поймал себя на ощущении, что всё страшное как будто позади. Я понимаю, что это, может быть, вовсе и не так, но всё равно меня не оставляет чувство, будто впереди меня ждёт что-то очень хорошее.
— А до этого что же? Ты ждал плохого?
— Не всё время, конечно. Но поначалу да. Пожалуйста, не говори об этом Хатхиши, но сначала я только злился, что мне не дали умереть. По крайней мере до того дня, когда ты сыграл мне на лире. Я думал, ты меня ударишь, а ты сыграл мне на лире…
— И сыграл ужасно, — усмехнулся Иннидис.
— Да, но это неважно… — он осёкся и, прикрыв рот рукой, издал тихое: — Ой…
Это выглядело и звучало так потешно, что Иннидис рассмеялся.
— Брось, я сам прекрасно знаю, что музыкант из меня никудышный, меня таким не проймёшь.
— И всё-таки извини. Я хотел сказать, что для меня не имело значения, как и что ты играл. Я понимал, что ты делаешь это для меня, и впервые за долгое время ощутил себя живым человеком, а не куском истерзанной плоти.
— Если б я знал, что это так на тебя повлияет, постарался бы играть лучше и дольше…
— Как видишь, мне хватило и этого, — улыбнулся Ви.
Посмотрев на его сияющее лицо, Иннидис понял, что работы над статуей сегодня не выйдет, и отошёл от уже облепленного глиной каркаса. С одной стороны, жаль, ведь у них и без того был перерыв почти в две недели, а с другой, статуя никуда не убежит, главное, не забывать увлажнять глину. Зато до чего же приятно видеть его в таком чудесном настроении.
— Ладно, Ви, — с усмешкой выдохнул Иннидис. — Не знаю, как из тебя, такого счастливого, ваять сейчас умиротворённого полубога. Если только не обращать внимания на лицо.
— Я мигом сосредоточусь, господин! — в очередной раз пообещал юноша.
— Не стоит, не мучайся. Тем более что теперь уже и мне не сосредоточиться. После таких откровений. И как тебе это удаётся?
— Что именно?
— Открыто говорить о своих чувствах другим людям. Кажется, я уже задавал тебе такой вопрос… или только думал задать. Сам не помню.
— Я не всегда и не со всеми такой болтун, господин, честное слово, — будто извиняясь, произнес парень.
— Да, это понятно. И я вовсе не считаю тебя болтуном, напротив, я рад, что ты мне доверяешь, раз довольно откровенно говоришь о себе. Хотя мне это и удивительно. Наверное, я просто не привык к тебе такому... — Иннидис махнул рукой на его одежду, сложенную на кушетке. — Ты можешь собираться, продолжим в другой раз.
— Но я такой с детства, — сказал Вильдэрин, поднимаясь и подходя к кушетке. — Хотя прежде и не задавался вопросом почему. Но теперь думаю, что это, наверное, из-за той статуи.
Памятуя, что Ви замечал его взгляды, Иннидис отвернулся, сел на табурет и пододвинул к себе медный таз с чистой водой — вроде как вымыть руки. Чтобы не смотреть, как юноша станет одеваться, а перед этим снимать набедренную повязку…
— Что за статуя?.. — рассеянно спросил он.
— Мне было лет десять, когда её привезли во дворец. Царевна Аззира мне её показала.
— Царица? — уточнил Иннидис, по-прежнему упорно не глядя на Ви, но слыша шелест его одежды.
— Это сейчас. А тогда она ещё была царевной.
— Ну да, конечно. — Он всё никак не мог привыкнуть к мысли, что Вильдэрин чуть ли не через день виделся и говорил с людьми, ради минутной встречи с которыми Иннидису пришлось бы месяцами обивать пороги придворных вельмож или чиновников. — И что же с ней было, с этой статуей?
— Не сочти меня безумным, господин, но я часто с ней разговаривал. Тогда, в детстве. Не то чтобы я совсем ни с кем не мог поговорить, кроме неё… Нет, я мог. У меня был Иниас, была Рэме, и ещё Камирин… Но всё равно с ними я не всегда мог обсудить всё что хотел. Да и не больно-то нам позволяли откровенничать друг с другом. Мы, конечно, обходили этот запрет, но всё-таки нельзя сказать, чтобы он совсем на нас не действовал. Зато когда я садился возле него, то делился с ним всеми чувствами и мыслями. Особенно когда было грустно или не по себе. И разговоры с ним всегда мне очень помогали. И я же хотел, чтобы он точно меня понял, вот и старался выражать всё искренне и доходчиво. Наверное, тогда и привык к этому.
— Он? Это была статуя какого-то бога?
— Нет, это был обычный, хотя и очень красивый юноша, вовсе не бог. И я придумал для себя, что он мой старший брат. Вот ведь, — Вильдэрин тихо хохотнул, — похоже, в детстве я вообще слишком многих себе придумал. И родителей, и брата…
— Должно быть, это была какая-то особенная скульптура, раз ты назначил её своим братом, — улыбнулся Иннидис, всё-таки взглянув наконец на парня, который как раз уже оделся и теперь просто сидел на кушетке.
