— Она и правда была особенной. Хотя не все это замечали.

— Её изваял кто-то очень известный? Во дворце, я слышал, стоит множество скульптур самых именитых мастеров со всего света. И я даже сам видел парочку.

— Так и есть, господин, но кто сделал именно этого юношу, я не знаю. — Ви достал шпильки из волос, и блестящие пряди упали на плечи, снова скрыв шрам и отсутствующее ухо. — И царевна Аззира тоже не знала, как зовут того скульптора, хотя это изваяние не было древним, его изготовили уже в наши дни, а во дворец доставили по её приказу, по приказу царевны. — Он поднялся и подошёл к полке возле небольшого зеркала, положил на неё шпильки, затем повернулся к Иннидису, уже забывшему, что собирался смотреть на Ви как можно реже. — Когда я повзрослел, то попросил перенести то изваяние поближе к моим покоям. Мне тогда почти исполнилось семнадцать, и к тому времени, конечно, я уже не говорил с ним, но по-прежнему любил возле него сидеть. И уже видел, что он совсем юный. А то в детстве он всегда казался мне ужасно взрослым и будто бы знающим ответы на все вопросы, — Ви засмеялся. — Хотя он, понятно, на них не отвечал, он же был изваянием.

— Так и что же в нём всё-таки было особенного? — напряжённо спросил Иннидис. — Ты не ответил.

— Сложно так сказать, господин… Вообще-то это была статуя раба. Может, ещё и этим он меня привлёк. Хотя не только... Он, понимаешь, был словно живой. Или вот-вот готовый ожить. У него были связаны руки, но держал он их так, будто миг — и разорвёт верёвки. И поза тоже была такая… Вроде бы он на коленях, но кажется, что прямо сейчас встанет. Вот так это выглядело... — И Ви опустился на пол, встав на одно колено, а вторую ногу подогнув и поставив на мысок, так что казалось, что сейчас он ею оттолкнётся от пола и поднимется. Руки он свёл в запястьях, как если бы они были связаны, и воздел над головой, лицо и взгляд тоже были обращены вверх.

Иннидис больше не мог на это смотреть. И не стал. Дыхание сбилось, на лбу выступила испарина, и он быстро отвернулся к медному тазу с водой и принялся яростно омывать и без того уже чистые руки.

— А ещё, знаешь, у него было такое выражение лица… — Краем глаза Иннидис уловил, как Вильдэрин поднялся и встал у зеркала, глядя на своё отражение. — По нему казалось, что он не сомневается, что всё у него получится. Он был очень сильный духом, этот юноша. Это выглядело так, будто он сбросит верёвки и тут же улыбнётся победной улыбкой: мол, я же говорил. И ещё всякие мелочи были выполнены на удивление точно… хвоинки в волосах и всё такое. Уж не знаю, кто был тот скульптор, но наверняка он вложил в него душу. Думаю, тебе бы та статуя тоже понравилась, господин.

Иннидис молчал и мыл руки.

— Господин? — переспросил Ви, отворачиваясь от зеркала и поворачиваясь к нему.

Он же был настолько поглощён своим занятием и так старательно (и тщетно) пытался успокоить дыхание, что не сразу обратил внимание, что Ви тоже замолчал и молчит уже какое-то время. Потом Иннидис неловко задел рукой край таза, и тот перевернулся, вода расплескалась, медь гулко ударилась об пол. Иннидис вскочил.

— Проклятье! Чтоб тебя!.. — ругнулся он на таз и потянулся к нему, чтобы поднять.

В тот же миг пальцы Ви сомкнулись на его запястье, и от этого простого прикосновения по коже Иннидиса пробежала волна мурашек, и приятный трепет охватил всё тело. Потребовалось сделать усилие, чтобы стряхнуть с себя это сладостно-пьянящее чувство.

— Это ты?.. — прошептал ошеломлённый юноша. — Ты и есть тот скульптор... Я должен был догадаться… Я же слышал ту историю…

Иннидис посмотрел на него и столкнулся с взглядом, в котором неверие смешивалось с радостью узнавания, а восхищение почему-то с сочувствием.

— Я должен был догадаться… — повторил Вильдэрин чуть громче. — Царевна же рассказывала мне её историю, и я должен был понять… Вот почему ты… — Он прервал сам себя и высвободил запястье Иннидиса. — Как его звали? Того юношу? Как его звали?

— Эйнан, — ответил Иннидис, едва узнавая свой голос. — Эйнан его звали… А что за история? Какую историю тебе рассказала царевна?

— Я не уверен, что она полностью правдива… или вообще правдива.

— Я хочу её услышать.

Вильдэрин замялся, засмущался, но сейчас Иннидису было на это плевать.

— Говори, — велел он.

И парень заговорил — тихо и несмело:

— Она сказала, что этот юноша был рабом и возлюбленным скульптора, но потом его втайне продали. И ваятель долго его искал и нашёл, и приехал за ним, чтобы выкупить, и уже готов был его забрать, но именно тогда один из надсмотрщиков убил юношу прямо на его глазах. И после этого… — Ви умолк.

— Что после этого? — требовательно спросил Иннидис.

— После этого… скульптор вроде как сошёл с ума, — почти неслышно протянул парень и быстро добавил: — Но уж это, конечно, неправда.

— Разве? — усмехнулся Иннидис. — Тебе добрая половина вельмож скажет, что я помешался, раз покупаю невольников только для того, чтобы освободить. Ну, по крайней мере, теперь ты знаешь, почему я это делаю. И что делаю я это главным образом для себя, а не для вас. Потому что Эйнан бы этого хотел.

Он уставился вдаль, глядя сквозь Вильдэрина, вспоминая...

…Они с Эйнаном сидели на их любимом горном склоне, у костра, среди сосен и кедров. Точнее, Эйнан лежал, закинув руки за голову, а Иннидис сидел рядом и смотрел на любимое лицо, освещённое светом луны и огня. Хвойные лапы искрили, выбрасывая в ночное небо золотисто-красные хлопья. Иногда искры попадали на одежду, оставляя на ней крошечные подпалины, и тогда Эйнан их стряхивал, проводя рукой по бедру или ноге.

— Что ты первое сделаешь, когда станешь свободным? — спросил Иннидис, поглаживая друга по щеке и шее.

— Если останусь в Иллирине?

— А ты разве не останешься? Здесь, со мной?

— Зависит от того, насколько ты будешь убедителен, — рассмеялся Эйнан.

— О, я буду очень, очень убедителен! — подыграл Иннидис, склонившись к нему с поцелуем. — Ты не сможешь устоять.

— Тогда… — протянул Эйнан, — тогда я первым делом разбогатею. А вторым — куплю множество рабов.

Иннидис от неожиданности даже потерял дар речи: друг же всегда был ярым противником рабства и внушал, что везде должно быть так, как в его родной стране.

— Что?.. — всё-таки выдавил наконец Иннидис.

Эйнан оценил его реакцию и расхохотался.

— Я их куплю — и сразу же дам всем вольную. В этом вашем Иллирине это единственный способ, которым я могу хоть что-то сделать. Потому что вас, местных вельмож, мне всё равно не изменить. Даже ты, лучший из них, и то никак не поймёшь, о чём я тебе толкую…

Иннидис всё-таки понял. Но слишком поздно. Друг уже не успел этому порадоваться…

Мелодичный голос Ви вырвал его из воспоминаний, и Иннидис посмотрел на парня, удивляясь, как два дорогих ему человека оказались связаны друг с другом сквозь смерть и годы. И с обоими у него не было и не могло быть будущего…

— А ты… ты не знал, что статуя Эйнана всё это время была в царском дворце? — спросил Ви.

Иннидис только сейчас обратил внимание, что стоит в луже воды, и влага хлюпает под подошвами сандалий. Сдвинувшись на пару шагов, он опять посмотрел на Ви и ответил:

— Сложно сказать. Её забрали без моего ведома и против моей воли. Сказали, что это по приказу кого-то из царской династии. Теперь я знаю, что по приказу царицы Аззиры… ну, тогда ещё царевны. И я пытался вернуть изваяние, но никто не мог или не хотел мне точно сказать, где оно. Я допускал, что Эйнана увезли во дворец, но думал, что очень скоро из дворцовых коридоров он отправился в подвал, в какой-нибудь чулан, кладовку или куда там ещё сгружают ненужный хлам. Но если бы я знал тогда, десять лет назад, — Иннидис слабо улыбнулся, — что статуя Эйнана станет таким хорошим собеседником для одного мальчика, мне было бы куда проще смириться, что её у меня забрали. Может, я даже порадовался бы этому.

— Спасибо…

— Не стоит… Я и правда счастлив знать, что он столько лет помогал тебе жить и выражать мысли.