— Да, прошлым летом мне доводилось бывать в её саду. Он и правда восхищает. Но ты, кажется, опять отвлеклась.
— Да-да, так вот, я похвалила её сад, а она ответила, что в нём, пожалуй, не хватает статуй, но только ей не нужны «истуканы, которые будут просто торчать посреди всего». Она хочет статую, которая будет «словно произрастать из земли, как дерево или цветок». Будто её не скульптор изваял, а создала сама природа. Так она выразилась, эта странная женщина. И все бы ничего, если бы она хотела изваяние дерева или, не знаю, какого-нибудь животного. Но нет. Она хочет скульптуру этого весеннего полубога, покровителя садов и рощ… как уж его… который умер и возродился.
— Лииррун.
— Да, его. И чтобы ему там можно было делать подношения. Но чтобы, напоминаю, при этом статуя выглядела частью природы и самого сада. И Соггаста готова заплатить большие деньги, чуть ли не семь тысяч, если кто-нибудь ей такую статую сотворит. Но сама заказать её она не может, потому что не может толком объяснить, что именно хочет видеть. Говорю же: странная женщина. Но ты ведь по местным меркам тоже… странный. Вот я и подумала, что, может, ты угадаешь, чего ей нужно. И может, тебя это заинтересует.
— Семь тысяч аисов? Безусловно, они меня интересуют, — ухмыльнулся Иннидис. — Это стоит того, чтобы хотя бы попробовать. А уж если ей не подойдёт… Что ж, тогда можно будет оставить скульптуру себе или продать кому-то другому. Спасибо, Хатхиши, — уже серьёзно сказал он и замолчал, задумавшись, как такое изваяние могло бы выглядеть.
Женщина не отвлекала его от мыслей и молча пила вино и смотрела вдаль. Последние закатные огоньки высветили стволы деревьев и статуи со скамейками, затем побледнели и угасли, и сад посерел, у земли собрались густо-синие тени.
Мори и Ви подошли и разожгли огонь в воткнутых по периметру беседки кованых светильниках, а внутри неё развесили на крюках масляные лампы и зажгли благовония на домашнем алтаре, после чего тихо удалились, вернувшись к скамейке у дома. Песни Орена там уже смолкли, и теперь слуги негромко о чем-то переговаривались. Слова сюда не долетали, но отдельные звуки улавливались.
— Надо будет поискать подходящего натурщика… — пробормотал Иннидис.
— Молоденького красавца? — уточнила Хатхиши. — Так возьми эту сволочь, чем он тебе не подходит?
«Эта сволочь» не подходила тем, что ему не хотелось лишний раз бороться с искушением при встречах с ним, да ещё столь длительных, ведь как натурщик Ви должен будет позировать не один час и не единожды. И к тому же почти обнажённым...
А вот это уже причина для отказа, которую можно озвучить Хатхиши.
— У Ви множество шрамов на спине, да и на груди и плечах тоже есть… А мне нужно обнажённое или полуобнажённое тело. Не могу же я изобразить прекрасного Лиирруна полностью одетым. Иначе это будет уже не Лииррун. Он же везде показывается обнажённым хотя бы по пояс, увитым тонкими веточками или молодыми виноградными побегами…
На последней фразе Иннидис умолк и очень живо представил, что эти шрамы при работе над скульптурой вообще-то вполне могли бы сойти за те самые веточки, и даже не пришлось бы ничего выдумывать. Понять бы ещё, точно ли это хорошая мысль, или таким образом часть его сознания просто потакает его же неуправляемому желанию поглазеть на полуобнажённого Ви. А то, может, и не только поглазеть.
— Ага! — воскликнула Хатхиши. — Вижу по твоему лицу, что ты до чего-то додумался. Так давай позовём сюда Ви, и ты скажешь, что он тебе отныне будет позировать.
— Хатхиши, не… — «надо» хотел сказать он и не успел.
Женщина уже вовсю махала рукой, подзывая парня.
— Ви, мальчик мой, иди-ка сюда!
Юноша поднялся с земли и приблизился, замер в ожидании, чуть склонив голову и осторожно поглядывая то на Иннидиса, то на Хатхиши.
Пока Иннидис раздумывал, какими словами предложить ему позировать и стоит ли вообще это делать, Хатхиши уже всё сказала за него:
— Твой господин задумал одну статую и хочет, чтоб ты для неё позировал. У него в мастерской, знаешь…
Ви молча выслушал врачевательницу и перевёл взгляд на Иннидиса.
— Если это правда, господин, то я с радостью. Ты только скажи, когда и что от меня требуется, — проговорил он приятным голосом, ещё и улыбнулся, зараза.
— Завтра… — сдался Иннидис. — Завтра за час до полудня приходи в мастерскую, и всё решим.
А он сам до этого времени попытается понять, как сам видит эту статую. Нужно будет четче вспомнить сад Соггасты и представить, как могло бы выглядеть изваяние, ставшее его частью. Похоже, ночь предстоит почти бессонная. Но ради возможности, хоть и неверной, заполучить семь тысяч аисов, можно немного и пострадать.
— Конечно, господин. Я приду, — ответил парень и, поклонившись, ушёл.
Иннидис же с упрёком уставился на врачевательницу.
— Послушай, Хатхиши, в дальнейшем я предпочёл бы решать такие вопросы сам, без чьего-либо вмешательства. Даже без твоего.
— Ну извини, не злись, — развела руками женщина. — Постараюсь так больше не делать, хотя с тобой это бывает сложно.
— Это ещё почему?
Она усмехнулась.
— Ну так если бы не я, ты бы ещё месяц раздумывал, предлагать это Ви или нет. А так вопрос уже решённый. Как раз успеешь сделать хотя бы пару набросков в ожидании этой своей Реммиены. А там уж либо разочаруешься — либо нет. Тогда и решишь, стоит ли работать с ним дальше.
Иннидис не стал уточнять, в чём именно, по её мнению, он может разочароваться или не разочароваться — в самой идее изваяния или же в своём негаданном натурщике.
***
Ви пришёл без привычных украшений в волосах, будто понимал, что для наброска и статуи они могут быть лишние. А может, действительно понимал. Вполне возможно, что ему уже случалось позировать.
Раздевался он совершенно не смущаясь, без той суетливости и зажатости, которая свойственна людям стыдливым, вынужденным обнажаться в присутствии других. Ви непринуждённо снимал одежду, аккуратно складывал её на кушетку у стены, оглядывался в поисках выданной ему набедренной повязки из оливкового шёлка. Увидев же, неспешно обернул её вокруг бёдер. Она должна будет ниспадать красивыми волнами, когда он сядет.
В отличие от невозмутимого натурщика, Иннидису приходилось делать над собой усилия, чтобы не пялиться на красивое тело раньше времени и слишком откровенно. Потом, когда Иннидис приступит к работе, Ви превратится для него из человека в предмет, и можно будет какое-то время смотреть на него, не опасаясь собственных желаний, потому что их не останется вплоть до первого перерыва. Сейчас же, чтобы как-то избавиться от неловкого молчаливого чувства, тяготившего его, он завёл беспечную беседу:
— Тебе когда-нибудь прежде уже доводилось позировать, Ви? Помимо того раза, когда я делал наброски с твоих ног?
— Да, господин, пару раз. Правда, не для скульптуры, а для картин.
— И что это были за картины?
— Вторая — просто мой портрет. А для первой я позировал не один, а с моим другом, с Иниасом, нам тогда было лет по пятнадцать, кажется… Мы с ним были очень похожи внешне, вот нас и выбрали изображать божественных близнецов Таарре и Наамме.
— Интересно было бы посмотреть на эту картину.
— Мне тоже, господин, — улыбнулся Ви. — К сожалению, мне ведь так и не довелось увидеть её окончательный вариант, и я даже не знаю, куда её отправили.
— Жаль, правда? — спросил Иннидис и, когда парень кивнул, задал уже следующий, более насущный вопрос: — Ты помнишь, как тебе нужно сесть?
— Да, господин, конечно.
Ви опустился на приготовленное место — очень низкую, короткую, но широкую скамью, призванную изображать выступающий из земли огромный корень дерева. Потом её заменит большая изогнутая коряга, похожая на корень, которую Мори должен будет поискать и найти, а потом вместе с Хиденом погрузить в повозку и привезти сюда. Иннидис подумал, что полубог, сидящий на выступающем из земли корне, возле древнего платана в саду Соггасты и недалеко от виноградников должен смотреться там хорошо и гармонично.
