Пока же Ви сидел вполоборота на скамье и сразу же верно принял позу, описанную Иннидисом. Одна нога согнута в колене и чуть заведена назад, другая, наоборот, вытянута, правая рука покоится на колене открытой ладонью вверх, подбородок смотрит прямо, но взгляд опущен и направлен на ладонь так, чтобы казалось, будто он в ней что-то держит и разглядывает. Левая рука, полусогнутая в локте, отведена в сторону и расслабленно лежит на сиденье — потом будет лежать на ответвлении корня-коряги. С бёдер лёгкими складками струится шелковая набедренная повязка — на готовой статуе она внизу будет плавно соединяться с травой, как бы перерождаясь в неё.
Его спина, плечи и частично грудь были иссечены шрамами, которые в статуе примут вид проступающих из тела ветвей и побегов. Но эти шрамы почему-то не заботили парня так же сильно, как рубец на шее, который ему сейчас тоже придётся открыть.
— Ви, мне нужно, чтобы ты собрал волосы наверх, — сказал Иннидис.
Парень бросил на него обеспокоенный взгляд, неуверенно приподнял чёрные пряди, но тут же опустил обратно. На смену беспокойству в его глазах пришёл испуг.
— Давай я помогу, — произнёс Иннидис, приближаясь.
Он провёл руками от его лба к затылку, собирая волосы, но юноша не дал ему закончить движение: его пальцы легли на левое запястье Иннидиса, удерживая его.
— Ви, пожалуйста. Мне нужна линия шеи. Вот эта, — мягким голосом, но настойчиво произнёс он, проведя пальцами другой руки по изгибу его шеи сзади. Ви вздрогнул. — Доверься мне, ладно?
Парень тяжело вздохнул и медленно опустил руку. Иннидис же завершил начатое — поднял и собрал чёрные пряди на затылке. Вспомнив, что шпильки сюда не принёс, достал их из собственной причёски и закрепил ими волосы Ви. Отодвинувшись же, увидел, что юноша неловко приподнимает левое плечо, а голову склоняет к нему, словно пытается таким образом скрыть своё увечье. Парадоксально, что своей наготы Ви словно не замечал, но когда потребовалось оголить шрам на шее, повёл себя со стыдливостью человека, с которого внезапно и прилюдно сорвали одежду. И вряд ли всё это было осознано им самим.
Иннидис слегка надавил ладонью на плечо Ви, заставляя опустить его обратно, а голову поправил, взяв пальцами за подбородок. Затем достал один из заранее приготовленных виноградных побегов. Вообще-то они предназначались, чтобы обвить ноги Ви (на статуе это должно будет выглядеть так, будто лоза является продолжением стоп, или стопы — продолжением лозы), но одним из них можно было пожертвовать, лишь бы парень чувствовал себя спокойнее. Иннидис укрепил молоденький побег на его левом виске таким образом, чтобы он свисал вдоль шеи, прикрывая уродливый рубец.
— Спасибо, господин, — вполголоса произнёс Ви, поняв, видимо, что и зачем он только что сделал.
Парень снова направил взгляд вниз, на свою ладонь, и сверху Иннидис видел, как подрагивают длинные чёрные ресницы, и ему очень хотелось провести по ним пальцем и ощутить, как они щекочут кожу. А ещё хотелось поцеловать этот безобразный шрам и то место, где прежде было ухо, и сказать Ви, что он прекрасен весь, любой, хоть со шрамами, хоть без, потому что прекрасен он не только внешне, и какое всё-таки счастье, что он выжил и выздоровел…
Последняя мысль окатила Иннидиса ледяным ужасом, потому что одновременно он вспомнил, как изувеченный и истощённый Ви, по которому даже неясно было, сколько ему лет, лежал на пороге его дома. И собственные слова: «Увозите!» И если бы Иннидис не передумал в последний момент, Ви тогда и правда увезли бы, и он погиб бы в дороге, или его убили бы надзиратели, или он умер бы чуть позже от голода и побоев на шахте. Иннидис вдруг настолько явственно представил это, что ему стало по-настоящему страшно. Ведь случись так, и он никогда бы даже не узнал, что в мире существует такое чудо, как Вильдэрин, и не узнал бы…
«Угомонись, придурок! — осадил он себя. — Ты уже столько слюней напускал на этого мальчишку, что того гляди сам в них утонешь!»
Иннидис встал за подставкой для бумаги и, постаравшись прогнать лишние мысли, хотел приступить к наброску — пока что углём, начав с одного ракурса. Правый профиль Ви сейчас как раз хорошо освещался из окна, а мягкие прозрачные тени удачно ложились на его тело, подчёркивая линии рук, крепкие подтянутые икры и упругий чуть впалый живот, изгиб шеи и небольшое высоко посаженное ухо. Другое, левое, наверняка было столь же красиво, пока от него не остался жалкий обрубок. Хотя, если не считать увечий, нанесённых другими людьми, что вообще в Ви было не красиво? Ну разве что небольшое родимое пятно прямо под маленьким коричневатым соском выглядело не слишком привлекательно — и только.
Иннидис коснулся углём бумаги, но натурщик вдруг прервал его.
— Господин, а как мне смотреть? — не поворачиваясь и не меняя позы, спросил он. — Я имею в виду, каким взглядом?
— Смотри сверху вниз, на ладонь, как я и говорил.
— Да, но как? — переспросил Ви, подчеркнув интонацией слово «как». — Что должен выражать мой взгляд?
Об этом Иннидис не думал, считая, что выражение лицу и взгляду придаст сам и уже потом, на следующих этапах работы. Но если Ви способен сразу же изобразить что нужно, то это, пожалуй, упростит задачу. Вообще-то в своих танцах он так и делал, но там этому всё-таки предшествовали тренировки.
— А ты что же, сможешь вот так с ходу придать лицу нужное выражение и удерживать его достаточно долго?
— Да, господин, в общем-то, смогу. Только скажи, что именно ты хочешь видеть на статуе.
Он хотел видеть благожелательное спокойствие, но сейчас подумал, что возможны и другие варианты, которые прежде не приходили в голову.
— А что ты можешь показать?
— Господин, так я же не знаю, что требуется… — растерялся Ви. — Я могу смотреть так. — Выражение его лица стало холодно-надменным, как… ну да, как у раба для развлечений при взгляде на постороннего. — Или могу так. — Доля минуты, и высокомерие исчезло, сменившись печалью. — Или вот. — Теперь он смотрел на свою ладонь (на то, что якобы в ней держал) с теплотой во взгляде и лёгкой, едва уловимой улыбкой.
То что надо! Учитывая, что по задумке на эту ладонь и будут возносить дары — обычно это виноград, цветы или семена, — то светлая полуулыбка на губах полубога отлично подходит.
— Да, вот так замечательно, так и смотри, — сказал Иннидис, но, не сдержавшись, покачал головой и издал короткий смешок. — Но, Ви, у тебя это выходит так естественно, что я даже и не знаю, как в обычной жизни теперь отличать, что ты испытываешь на самом деле, а что только изображаешь.
— Но это не так уж сложно, господин! — воскликнул Ви, сбросив, как маску, прежнее выражение и посмотрев на Иннидиса открытым взглядом. — Чтобы показать какую-то эмоцию, мне нужно время, чтобы настроиться. Немного, всего пара мгновений, но если знать, то это всегда можно заметить. Обычно я перед этим закрываю глаза, чтобы представить нужное чувство и немного… ощутить, что ли? Если же я испытываю что-то на самом деле и не пытаюсь этого скрыть, то всё отражается на моем лице сразу же.
— Этому тебя тоже учили, да? Показывать нужные эмоции?
— Конечно, господин. Ведь большинству вельмож не захочется видеть на лице своего дорогостоящего раба для радости недовольство, раздражение или уныние, поэтому… — он пожал плечами, — вот так. Хотя на самом деле это не всегда и не со всеми получается... Да и некоторые господа тоже всё-таки предпочитают искренность.
— Что же ты, Ви, вот так вот взял и запросто выболтал мне этот свой секрет, — рассмеялся Иннидис. — Теперь не сможешь меня одурачить, если понадобится.
— Господин, но я и не думал этого делать! — изумился и, кажется, даже возмутился парень. — Я никогда не собирался тебя обманывать.
— Ладно, Ви, я не всерьёз, — все ещё посмеиваясь, бросил Иннидис. — Просто дразню. А теперь замри, пожалуйста, в прежней позе, и сделай то выражение лица, которое показал мне в последний раз. Иначе мы с тобой отсюда до ночи не выйдем.
