— Я очень боюсь… Но я не хочу так больше! — с надрывом произнёс Ви, ставя кувшин обратно на стол посреди беседки. — Я так устал бояться, господин!
— Надеюсь, ты не меня боишься?
Парень растерянно заморгал.
— Что? Нет, господин, как я могу? Ты настолько добр ко мне и к остальным, разве стал бы я тебя бояться?
— Однако ты со вчерашнего дня пугливо наворачиваешь возле меня круги, — с кривой усмешкой пояснил Иннидис, — и страшишься просто подойти и задать вопрос.
— Да, но… это не из-за страха. Не потому что я боюсь тебя, господин, а по другой причине… не знаю, как объяснить, — он застенчиво улыбнулся, пожал плечами, но всё-таки подобрал слова. — Это от неловкости. Я каждый раз ощущаю себя неловко, если отвлекаю тебя, отрываю от каких-нибудь занятий или даже отдыха. Трачу твоё время. Я опасаюсь быть в тягость, и поэтому так долго собираюсь с духом о чём-нибудь попросить. — Он сомкнул пальцы на своём запястье в кольцо и тревожным движением прокрутил их. — Мне кажется, что я не имею права, что это ужасная неблагодарность — просить тебя о чем-то после всего, что ты уже сделал, после того, как спас меня. Может быть, господин, для тебя это всё глупо звучит… но это именно то, что я чувствую, даже если это неправильно.
Иннидис выслушал его с некоторым удивлением: далеко не все способны открыто и доходчиво описать свои сомнения, и уж тем более странно услышать такую речь от раба, который ещё совсем недавно вообще избегал произносить хоть что-то сверх необходимого.
— Послушай, Ви, ты не просил тебя спасать, я сам так захотел. А что касается других просьб… В какой-то мере я ответственен и за тебя, и за всех остальных, кто живёт в этом доме и служит мне. До тех пор пока вы здесь, в моих же интересах, чтобы у вас всё было в порядке. И я не думаю, что кто-то из вас стал бы обращаться ко мне из-за ерунды, которую в силах решить сам. Поэтому говори, я слушаю: чего ты так сильно боишься, и как я могу тебе с этим помочь.
— Собаки, господин… Я боюсь их настолько, что из-за этого не могу заходить на задний двор, а им почти никогда нельзя выходить оттуда. Даже когда я просто слышу их лай, мне хочется скрыться внутри дома, и я делаю над собой усилие, чтобы не сбежать туда. Но я так устал от этого! — воскликнул он, но тут же, испугавшись, что возвысил голос, умолк на долю минуты. Продолжил тише: — При этом я ведь осознаю, что эти собаки не причинят мне зла. Мне говорили об этом, и мой разум сам знает это. Но ни моё тело, ни мои чувства не слушаются моего разума, и я ничего не могу с собой поделать. Но я подумал… если бы как-то постепенно, осторожно, понемногу я мог бы познакомиться с этими овчарками… если бы мне помогли приблизиться к ним и не сбежать… Я просил Мори, но Мори сказал обратиться к тебе, потому что ты, господин, велел им всем не подпускать ко мне собак, и они так и делают. Ещё я узнал, что ты скоро уезжаешь, вместо тебя будет управитель, и как он на это посмотрит?.. И если в ближайшее время я не перестану бояться, то я… то они… — парень смешался и, не договорив, умолк.
— Я тебя понял, Ви, — сказал Иннидис, прикидывая, как бы устроить ему знакомство с овчарками и ничего не испортить. — Мне кажется, это неплохая мысль, и почему бы нам сразу не попробовать.
Судя по предыдущему опыту, если Ви сталкивался со страхом какого-нибудь действия и проходил через него — сам или вынужденно, — то потом уже меньше боялся или вообще не боялся. Так, впервые выйдя в сад по настоянию Хатхиши и с помощью Чисиры, он потом вплоть до случая с собакой более-менее спокойно выходил туда сам. Однажды побывав в купальнях с Иннидисом, а затем отправившись в торговые ряды с Мори, он уже не так опасался выходить за ворота, и как-то раз даже самостоятельно выбрался на городской рынок, где приобрёл совершенно не нужные ему пока гребни для волос и чуток горьких зёрен, из которых делали столь же горький напиток. Не говоря уже о том, что он начал сам посещать купальни.
Наконец-то он перестал вздрагивать от громких звуков, голосов и криков. Это происходило постепенно, не вдруг, но по крайней мере с Хатхиши он уже мог общаться без извечной тревоги и с признательностью, а не дёргаясь каждый раз при очередном её резком высказывании.
Теперь, значит, собаки… Почему бы и нет?
— Давай вот как сделаем, — начал Иннидис, поднимаясь с места и поворачиваясь к нему. — Ты сходи к Сетии и возьми у неё какое-нибудь лакомство для Байры. Думаю, сначала познакомим тебя с ней, раз именно она тебя тогда так напугала. Наверняка у Сетии найдётся для неё какая-нибудь косточка. Затем я отведу тебя к собаке. Велю, чтобы предварительно её посадили на цепь и…
— Нет, господин, только не цепь, прошу! — вдруг взмолился парень. — Не надо, пожалуйста.
— Что такое, почему? Собаки к ней привычны, не волнуйся.
— Я знаю, но… всё равно не надо, — голос его прозвучал так тихо, что пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.
— Почему? — переспросил Иннидис. — Ты можешь сказать прямо? Чем тебя беспокоит цепь на собаках?
Ви отвёл глаза.
— Не на них… на мне…
— Что? — в полном недоумении нахмурился Иннидис. — Ты решил, будто я могу…
— Нет! Нет, конечно! — быстро воскликнул Ви, снова вскидывая взгляд. Видимо, понял, как прозвучало его признание. — Это всё из-за… Там был надзиратель, — он понизил голос до полушёпота, — ненавидел меня почему-то… он называл меня псиной… и на цепи держал… И теперь мне страшно даже услышать её лязг... — Парень вдруг ссутулился, опустив голову. — Я слишком многого боюсь, как выясняется… Прости меня, господин, я не знал, что боюсь и цепи тоже, пока ты о ней не упомянул... И как знать, что ещё меня напугает? Мне никогда не справиться со всем этим… я и правда только зря тебя отвлекаю.
— Чтобы было не зря, давай просто начнём с Байры, как и собирались, — вздохнул Иннидис. — В конце концов, раз уж ты не испугался недавней выходки Аннаисы, — ухмыльнулся он, — то, значит, и со всем остальным постепенно справишься.
— Вообще-то я испугался, — с робкой улыбкой признался Ви, — ещё как! Но старался не показать этого, потому что она сама была испугана ещё сильнее. Её очень пугало, что у неё и дальше ничего не выйдет.
— Так же, как тебя пугает, что ты якобы никогда не справишься «со всем этим»?
Парень пожал плечами и дёрнул уголком рта.
— Получается, что так.
— Ладно, Ви, нам нужно хотя бы попробовать. На цепь я собак сажать не буду, сделаем по-другому. Привязанная к ошейнику верёвка тебя не пугает? — Парень помотал головой, и Иннидис сказал: — Тогда иди к Сетии, возьми у неё лакомство и возвращайся. Буду ждать тебя здесь, а пока скажу, чтобы подготовили Байру.
Иннидис велел Орену привязать овчарку к одному из металлических брусьев, на которых висели качели — поодаль от беседки. А вот знакомить собаку с Ви придётся ему самому. Всё-таки хоть Байре и нравились все жители дома, но, как и её мать, хозяина она видела именно в Иннидисе. Значит, если вдруг что-то пойдёт не так, ему будет легче её успокоить.
Ви вернулся с небольшой косточкой и остатками мяса на ней где-то через четверть часа. Весь напряжённый, взвинченный, разве что губы не трясутся, он протянул её Иннидису.
— Нет-нет, это остаётся у тебя, — возразил он, отодвигая его руку с зажатой в ней костью. — Угостишь Байру при знакомстве. Она уже привязана возле качелей. — Словно в подтверждение его слов, оттуда донёсся лай, и Ви вздрогнул. Иннидис похлопал его по плечу, успокаивая. — Сейчас мы подойдём к ней вместе, она крепко привязана и не сорвётся. Ты можешь оставить между вами любое расстояние, которое не будет тебя пугать, необязательно с первого же раза приближаться вплотную. А теперь, если ты готов, то идём.
Ви судорожно сглотнул, кивнул и неуверенной походкой двинулся вслед за Иннидисом. По мере их продвижения приближался и собачий лай. За персиковыми деревьями показались качели, а привязанная к вертикальному брусу Байра носилась и прыгала из стороны в сторону. Они сделали ещё несколько шагов вперёд, и тут Ви безотчётно вцепился пальцами в плечо Иннидиса — так сильно и так отчаянно, будто от этого зависела его жизнь. Пожалуй, на коже синяки останутся, но хоть радует, что силы к парню определённо вернулись.
