Иннидис, впрочем, ничем не выдал своего удивления и добродушно сказал:
— Рад слышать, что они тебе понравились.
Ви вернул мальчика-рыбака на место и отвернулся, отошёл от полки, медленно сел обратно на кушетку, опираясь на неё руками, и прикрыл глаза. Кажется, устал и обессилел.
Иннидис вернулся к чтению трактата, а когда в следующий раз посмотрел на Ви, тот уже лежал на боку и вроде бы спал. По крайней мере, грудь его мерно вздымалась и опускалась, а свисавшая с кушетки рука была расслаблена. Из-под короткой, по середину бедра, туники торчали худые острые коленки. Босые узкие ступни лежали одна поверх другой, и Иннидис подметил, что они на редкость красивы и гармоничны. Как только спасёныш окончательно оправится, надо будет попросить его, чтобы попозировал для эскиза: зарисовывать и лепить из глины отдельные части тела — стопы, кисти рук или уши — бывает полезно для оттачивания мастерства.
Однако что делать с беднягой сейчас? Будить его и отправлять обратно в гостевую комнату не хотелось, он только что заснул и, кажется, сон наконец-то был спокойным. Но просидеть над трактатом всю ночь Иннидис тоже не мог — глаза уже болели и слипались. Оставлять же Ви здесь одного, без присмотра, было попросту рискованно — и для самого парня, и для предметов в мастерской.
Немного поразмыслив, Иннидис погасил все лампы, кроме одной, и опустился на вторую кушетку, на несколько шагов отстоящую от той, где спал Ви. Там он загасил последнюю лампу, поставил её на пол возле себя и, отвернувшись к стене, закрыл уставшие глаза.
Когда проснулся — позже обычного — уже давно рассвело. В первые мгновения он даже не сообразил, как и почему оказался в мастерской, только чувствовал, что мышцы затекли от неудобной позы. Вспомнив же вчерашний вечер, перетёкший в ночь, перевёл взгляд на соседнюю кушетку. Ви ещё спал, что было неудивительно: парень за вчерашний день измучился куда сильнее Иннидиса. Однако пора было его будить, а самому переодеться и спускаться вниз. Скоро должен был прийти счетовод с отчётами, и к встрече лучше бы подготовиться.
Иннидис подошёл к спящему Ви и присел возле него, осторожно потрепал за плечо. Парень проснулся тотчас же. Дёрнулся, подскочил на кушетке, завертел головой, явно не понимая, где очутился.
— Ви, ты в моей мастерской. Помнишь, мы вчера пришли сюда вместе? Ты уснул, я не стал тебя будить. Но теперь уже утро.
— М-мастерская? — он хлопал воспалёнными глазами, сплетал пальцы в замок и хмурился, как будто всё ещё не до конца сознавал, что случилось и почему он здесь. — Я помню… кажется… или нет?.. Не уверен… Я кричал вроде… и ты пришёл. И были статуи… и маленький рыбак… Это так было, господин? — в голосе парня вдруг послышалась боязливая надежда. — Так, я правильно запомнил?..
— Да-да, Ви, всё верно, ты всё запомнил правильно, — успокоил его Иннидис.
Судя по вопросам, в голове бедолаги всё ещё иногда сплетались реальность и сны, он знал об этом, вот и беспокоился, не напутал ли, не забыл ли чего-нибудь.
— Ступай к себе, Ви, — он помог ему подняться, — переоденься и спускайся на кухню, поешь там чего-нибудь.
Слуги, в отличие от Иннидиса и Аннаисы, завтрак обычно не пропускали, ели они довольно рано и сейчас почти наверняка уже позавтракали. Если же Чисира, не встретив парня внизу, понесла еду ему в комнату, то была, скорее всего, обескуражена, не найдя его там.
— Да, господин, спасибо, — промямлил Ви и пошлёпал босыми ногами к двери.
Даже если он и не спустится на кухню — побоится, то пусть хотя бы переоденется. Днём парень в основном носил шерстяную одежду, недавно пошитую Чисирой, а старую тунику Иннидиса теперь использовал для сна. После вчерашнего от неё заметно пованивало потом.
Счетовод, хмурый полный мужчина средних лет, пришёл как всегда вовремя. Чисира провела его в одну из комнат на первом этаже, которую Иннидис иногда использовал для встреч с некоторыми посетителями, но чаще всего здесь занималась Аннаиса с двумя своими учителями.
Возле арочного окна стоял низкий стол из орехового дерева и две короткие скамейки ещё ниже, покрытые мягкими войлочными подушками. Туда Иннидис и усадил гостя и опустился сам.
Нейтимар без долгих предисловий достал свою испещрённую записями книжицу, пролистал на нужное место и, откашлявшись, заговорил. Его размеренный, убаюкивающий голос всегда был для Иннидиса настоящим испытанием, постоянно приходилось делать над собой усилие, чтобы не поддаться его усыпляющему действию. Всё-таки сложно вслушиваться и вникать в отчёты о доходах, расходах, издержках и убытках, когда о них говорят так мелодично, плавно, монотонно.
Впрочем, пока что Иннидис справлялся, тем более что следить за отчётами и уточнять какие-то подробности казалось по-настоящему важным, ведь от этого зависело, сможет ли он не притрагиваться к своему наследству. Это было вопросом убеждений. Сейчас уже в основном из-за Аннаисы, которой он хотел полностью передать родовое достояние. Но не только из-за неё.
Отношения с родителями у Иннидиса испортились и были хуже некуда ещё с семнадцати лет, а через полтора года он навсегда покинул родовое имение в высотах Мадриоки, и после этого они почти не общались. Он часто виделся с сестрой и её мужем, но с отцом и матерью редко и в основном по делу. Поэтому, узнав девять лет назад, что родители оставили ему неплохое наследство, Иннидис был изрядно удивлён, ведь незадолго до их злополучной гибели в пожаре в левом крыле замка, вспыхнувшем из-за удара молнии, они встречались и снова наговорили друг другу гадостей. Отец прочил ему жизнь в нищете и забвении и сказал напоследок, что сын не получит от него и жалкого медяка.
Наверное, они хотели, но не успели лишить его наследства, подумал тогда Иннидис, ведь наверняка считали, что впереди много лет жизни и что сын, возможно, ещё одумается, покается, вернётся и, женившись на выбранной ими невесте, продолжит род. Он, однако, и не думал этого делать. Такой брак стал бы мучением и для него, и для супруги.
Как бы то ни было, а с тех пор Иннидис избегал прикасаться к родительскому наследию. Отчасти из упрямства, отчасти из-за слов отца, которые посчитал его последней волей, которую следовало бы уважать. Получалось не всегда, и пару раз он всё-таки воспользовался кое-каким имуществом, но в основном обходился сам.
Несмотря на дурные взаимоотношения, смерть родителей всё же не оставила Иннидиса равнодушным. Конечно, сколько он себя помнил, отец с матерью всегда вели себя с ним и сестрой отстранённо, даже холодно, однако было и за что их поблагодарить. За любящую, хоть и строгую няньку и за то, что пошли навстречу его уговорам и отправили учиться к Амелоту ещё мальчишкой, хотя считалось, что отпрыску такой семьи больше подобает быть воином и чиновником, а не художником.
— Но самое потрясающее, что все эти потери с избытком покрываются вот чем, — сказал Нейтимар, постучав пальцем о цифру на странице. — Три тысячи четыреста аисов.
— Что? — не поверил своим ушам Иннидис и даже присвистнул. — Я не ослышался?
Одна эта сумма превышала его обычные доходы за полгода. А ведь он до последнего сомневался в успехе этой безумной затеи: вложить деньги в корабельный поход в малоизведанные земли. Два корабля из четырёх и правда не вернулись, и Иннидис опасался, что та же участь постигла и два оставшихся, а значит, он потерял все вложенные в них средства. Уже позже узнал, что два других судна всё-таки добрались до Санадарского полуострова и благополучно возвратились в Иллирин, гружённые самыми диковинными товарами. Но даже тогда он и подумать не мог, что это принесёт настолько хорошую прибыль.
Но в таком случае, вероятно, он всё-таки сможет позволить себе обучение в Эшмире?
— Ты не ослышался, господин, — с улыбкой подтвердил счетовод, — все верно. Хотя, честно признаться, я и сам был изрядно удивлён. Редкостная удача, просто редкостная! Хвала Кууррину, не забудь вознести ему дары в храме.
Иннидис пообещал, что не забудет, и Нейтимар перешёл к другим вопросам. Снова полился его размеренный голос, но теперь уже не удавалось оставаться столь же внимательным. От хорошей новости по телу разлилась приятная расслабленность, а разумом завладели планы и мечтания, как он сможет выделить часть денег на поездку в Эшмир и что для этого надо сделать.
