Подбадривая себя этими соображениями, Иннидис кое-как унял страх перед позорной телесной карой, а вот мысль об огромном штрафе по-прежнему вызывала ужас, потому что если его наложат, то выплата может означать продажу немалой части имущества и почти полное разорение. Это значило бы ввергнуть в бедность Аннаису, о которой он обещал заботиться, на что Иннидис никак не мог пойти. Поэтому оставался только один путь — долговая тюрьма. И если действительно все его опасения подтвердятся, то он ещё долго не сможет уехать вслед за Ви. Возлюбленный будет спасён, но для него, возможно, навсегда потерян…
Что ж, Иннидис сам и осознанно пошёл на это. Не смог по собственной беспечности сразу и полностью обезопасить своего спасёныша, так теперь будь добр расплачиваться.
Первый месяц зимы в этом году выдался особенно дождливым, а всю неделю до суда ливень и вовсе не прекращался. Иннидис надеялся, что из-за этого разбирательство перенесут на другой день, но его всего лишь перенесли с площади в одну из зал в канцелярии тиртисского градоначальника.
Как назло, прямо накануне Иннидис снова умудрился занемочь. Никогда раньше с ним такого не случалось, чтобы он болел дважды за неполные два месяца. Так не вовремя! От жара путалось сознание, а Иннидису надо было стоять за себя в суде. И хотя Хатхиши передала ему через слуг нужное снадобье, оно просто не успевало подействовать. Горло в этот раз не просто саднило — он почти полностью лишился голоса и мог только шептать, но даже это причиняло боль. На суде сложно будет сказать хоть слово в свою защиту, но его болезнь не станет оправданием. Наоборот. Её воспримут как божью кару. А чем ещё объяснить, что обвиняемый потерял голос именно перед судом? Конечно же, это боги наказали преступника за его лживый язык.
Когда за ним пришли, Аннаиса рыдала, как маленькая, Ортонар тщетно пытался её успокоить, а слуги провожали Иннидиса и стражников испуганными и обеспокоенными взглядами. Он же не мог сказать домочадцам ни словечка утешения, потому что вообще ничего не мог произнести достаточно громко, чтобы его расслышали за рыданиями Аннаисы. Он ещё успел обнять племянницу, а затем его вывели из дома.
На крыльце то ли от резкой смены освещения, то ли от оглушительного шума дождя потемнело в глазах, закружилась голова, и он пошатнулся, едва не свалившись с лестницы. Один из стражников, крепкий пожилой мужчина, подхватил его и после придерживал под локоть всю дорогу до повозки, за что Иннидис был ему благодарен.
В пути он промок и продрог, несмотря на хорошо провощенный плотный плащ, и когда они въехали в Тиртис, к больному горлу добавился ещё и сухой удушающий кашель. Хуже было не придумать, и Иннидис даже решил, будто боги и правда за что-то на него разозлились, раз обрушили на его голову напасть за напастью. То ли это расплата за минувшее счастье, былую безмятежную радость?
Мимо проносились широкие улицы Тиртиса, по которым он когда-то гулял вместе с Ви, и потому в его сознании они были прочно связаны с любовью, нежностью и весельем. Но сейчас этими же улицами его везли туда, где не ждало ничего хорошего и где судьба его оказывалась в чужих и недобрых руках.
ГЛАВА 18. Нежданная помощь
Здание из белого мрамора, лёгкое и словно устремлённое ввысь, где находилась городская канцелярия и где собирались судить Иннидиса, было частью великолепной главной площади. С колоннадой, галереями, ажурными арками и изысканными статуями у входа, оно походило на храм, и раньше Иннидис любил это место. Сегодня оно вызвало у него отвращение.
Его привели в просторную залу, светлую, как и всё здесь, усадили на низкую мраморную скамью, а напротив, на помосте, стояли скамьи повыше и пошире, на которых восседали трое судей. Справа от них торчал, опираясь рукой о балюстраду, тот лысый вельможа, Гриссель Лирри, выступающий как обвинитель от лица господ из Аккиса. Ведь это именно они узнали в освобождённом рабе царского невольника Вильдэрина и, проявив должную бдительность, собрали доказательства, что вельможа из Лиаса, Иннидис Киннеи, пренебрёг законом, поступился честью и совестью, подделал документы, незаконно даровал свободу преступнику и помогал ему прятаться.
Хотя захворавший Иннидис плохо соображал, но, услышав это, всё-таки вздохнул с облегчением. Значит, им не удалось отыскать Ви: любовник успел скрыться, хвала Лаатулле!
Сразу за этой обнадёживающей мыслью пришла мысль пугающая: они могли найти и схватить Вильдэрина, а затем втайне, никому не сказав, доставить его в свой дворец. Ведь эти вельможи сами не слишком-то уважали закон, судя по сделке, которую они ему предлагали через своих людей. В таком случае это судебное разбирательство могло быть просто-напросто их местью Иннидису за то, что он водил их за нос.
Гриссель Лирри говорил долго и ревностно, обвиняя его в укрывательстве чужого невольника, незаконной выдаче ему вольной, а после уже в сокрытии убийцы, которого следовало бы казнить. Тихлес Хугон предъявил поступной лист и указал на поддельную строчку, утверждая, что обвиняемый сам ее и подделал. Он также признался, что предлагал Иннидису выгодный сговор, якобы чтобы вывести его на чистую воду, но обвиняемый, мол, и тут умудрился солгать, намеренно направив его по ложному следу: должно быть, он лжив по самой своей сути.
Ясно, что охотник за рабами придумал такое объяснение своему беззаконному предложению, чтобы не дать Иннидису возможность использовать это для встречного обвинения. Однако зря мужчина так беспокоился: Иннидис сейчас не способен был не то что обвинить других, но даже достойно защитить себя.
Следом кто-то зачитал слова Роввана Саттериса: вельможа в своём донесении рассказал всё как есть, не пытаясь ни обелить Иннидиса, ни потопить его. Признался, что купчую оформил задним числом, уже выплатил за это нарушение некий штраф, и что имя Вильдэрин в этой купчей не упоминалось, и об истинной личности раба Ви он осведомлен и уведомлен не был.
Слово получили и знавшие Иннидиса местные вельможи — некоторые прибыли лично, некоторые, как и Ровван, отправили своих доверенных людей с письмами и устными посланиями. Их задачей было описать и дать оценку ему как человеку и иллиринскому подданному, из чего судьи должны были сделать вывод, заслуживает ли он доверия.
Тучный Мессимот, которого Иннидис когда-то задел на пиру, намекнув на его бессилие, не отказал себе в удовольствии явиться лично и пройтись по обидчику со всей желчью. Мол, он ни во что не ставит своё сословие, пренебрегает обществом, не гнушается оскорблять вельмож, зато заигрывает с чернью и рабами, и оттого Мессимот ничуть не удивлён, что такой человек, как Иннидис Киннеи, презрел закон, чтобы освободить раба-убийцу и предаться с ним грязным плотским утехам.
Красноречиво и многословно в защиту Иннидиса выступили Реммиена и Яккиден, несколько добрых слов высказали и двое из его заказчиков, прочие же вельможи были довольно сдержанны и не сказали о нём ни особенно худого, ни особенно доброго.
К концу всех этих выступлений он уже с трудом улавливал смысл слов: в ушах стоял гул, голова трещала, мысли путались, и он только хотел, чтобы от него отстали. Должно быть, именно поэтому, и ещё потому, что говорить было попросту больно, да и почти бесполезно, в свою защиту он только сказал, что не считает себя виновным и ничего не подделывал.
Этого было недостаточно, учитывая, что обвинитель и свидетели утверждали обратное, представили какие-никакие доказательства, да и в целом были куда убедительнее Иннидиса. По крайней мере, громче.
По завершении суда он почувствовал облегчение просто оттого, что скоро его оставят в покое. Пусть даже покой этот он встретит в темнице. Только бы лечь куда-нибудь, закрыть глаза и забыться тяжёлым сном.
Судьи совещались недолго. Не прошло и получаса, как они огласили приговор. Тихлес Хугон как в воду глядел, а может, он и нашептал судьям правильное решение, которое удовлетворит господ из Аккиса.
